Ольга Аникина
Есть мнение, что существует два основных типа поэтики – когда посредством стихотворения поэт идёт от своей внутренней музыки и несёт её вовне, и когда точка входа в музыку находится где-то снаружи, и для того, чтобы голос поэта зазвучал, необходимо проделать путь снаружи вовнутрь.
На первый взгляд, стихи смоленского поэта Эдуарда Кирсанова по большей части являются примером поэтики второго типа – результатом некой цепной реакции, диалога с «титанами, у которых мы стоим на плечах». Если верить рассказам друзей Эдуарда, его любимыми поэтами были Хармс и Гумилёв, из прозаиков он больше всех восхищался Ремизовым и Кафкой. Жена поэта Валерия Кирсанова вспоминает: «Самый сложный период в нашей жизни случался, когда он искренне влюблялся в кого-нибудь из представителей поэтической гвардии! Особенно трудно мне далось его увлечение Николаем Гумилевым…».
В родном Смоленске Эдуарда Кирсанова помнят и любят. Д.ф.н., профессор, заведующая кафедрой литературы и журналистики СмолГУ Ирина Романова говорит в том числе и о редакторской деятельности Эдуарда: «… мы посмеивались над андеграундом нашей “Персоны” – альманахом “Ватерлоо”, где оседали отвергнутые по цензурным соображениям произведения. Ребята выпускали озорной альманах, отбросив ориентиры на казавшуюся им слегка консервативной “Персону”. Теперь я осознала, что “Ватерлоо” культивировало совершенно оригинальную, авангардную форму».
(«Персона» – это литературная студия, существующая в Смоленске уже более четверти века; её выпускником был в том числе и Эдуард Кирсанов. «Ватерлоо» – личный проект Эдуарда, «хулиганский…<…> и с оглядкой на академизм» – со слов руководителя студии, д.ф.н., профессора кафедры литературы СмолГУ, Ларисы Павловой).
Поэт Сергей Бирюков, очень много сделавший для популяризации творческого наследия Кирсанова, писал, что Кирсанов был «был редким уловителем энергий авангарда» («Дети Ра», № 6, 2005). Он также отмечал, что Эдуарда «интересовала заумная поэзия» и что его стихи были «футуро-обэриутской закваски». Собственно, для неспециалистов совершенно неважно, какой закваски был поэт, главное – чтобы его тексты резонировали при прочтении так, как резонирует настоящее искусство. Но если уж мы хотим понять, каким поэтом был Эдуард Кирсанов, мы можем попытаться отыскать его публикации в толстых литературных журналах – «Арион», «Дети Ра», «Футурум Арт».
Переводчик с живого на мёртвый
Удивительно, насколько вмешательство редактора может трансформировать впечатление читателя о поэте.
Публикации на сетевых ресурсах (подборка на «45-й параллели», в журнале «Арион», «Дети Ра») включают по большей части тексты Кирсанова, максимально близкие к традиционному стихосложению: стихотворения «Ускользающая композиция», «Пейзаж» и «Чтение в темноте» в журналах «Арион» и «Дети Ра» опубликованы без «выкрутасов “АРХИТЕКТУРЫ”» (цитата из стихотворения Э.К.). То есть стихи эти напечатаны строчными буквами, тогда как в авторском варианте эти тексты исполнены кричащими, режущими глаз ПРОПИСНЫМИ БУКВАМИ, капслоком. Вроде бы мелочь. Редактор имеет право, на то он и редактор. Но наш поэт уже не имеет возможности отстоять свой стиль. Возможно, этот стиль на первый взгляд «so barren of new pride», но какую новизну в наш век можно назвать по-настоящему блестящей?
Тяга к игре со шрифтами, визуальное стихосложение, внедрение в текст элементов зауми и транслитерированных иностранных слов, возможно, были теми самыми «чертями из табакерки», которыми, согласно справедливому замечанию Д. Тонконогова, увлекаются все молодые поэты. Но отвергая эту игру и пытаясь поместить тексты Кирсанова в парадигму удобоваримой традиции, мы как бы стираем из корпуса его текстов самое интересное – ту захватывающую, азартную борьбу с языком, которая, похоже, и была для него основным двигателем поэтического слова.
Если вы хотите прочесть Эдуарда Кирсанова так, как этого бы хотел автор, нужно читать весь корпус текстов – хотя бы книгу «Круг чтения. Квадрат окна. Треугольник души», составленную поэтом самостоятельно.
МИЛЫЙ ШЕЙМУС ПИШУ ТЕБЕ ЭТИ СТРОКИ САМ НЕ ЗНАЮ ЗАЧЕМ
В УГОДУ ЖЕЛАНЬЮ СТАТЬ БЛИЖЕ ИЛИ ЖЕ ТАК ОТ СКУКИ
НАВЕРНОЕ В ОБРАЩЕНИИ ЕСТЬ НЕЧТО БОЛЬШЕЕ ЧЕМ
СЛОВО СКОПЛЕНИЕ ЗВУКОВ И САМИ ЗВУКИ
Почему в этом стихотворении автор остановился на использовании капслока? Попробую предположить, что это сделано, чтобы текст выглядел как будто он напечатан на машинке, – именно такой эффект возникает, когда глаз пробегает по ряду кричащих крупных букв, и читателю в какой-то момент начинает мерещиться щёлканье металлических клавиш.
В стихах Кирсанова ощущается присутствие огромного количества авторов, которые помогают поэту писать его тексты. Визуальному стихосложению Кирсанова научили Симий Родосский и Симеон Полоцкий, эффекту монтажа – Джойс, риторике – Бродский, элементам зауми – Кручёных, эффекту деперсонализации – Хармс. Ясности, чистоте голоса – без сомнения, Эдуарда научил Пушкин.
Завидуя, мы всё же слишком рано
Ход стрелок поворачиваем вспять,
Не зная лжи, не ведая обмана,
Спешим скорей обманутыми стать.
Да, и такие тексты тоже есть у Кирсанова наряду с психоделической фольклорной стилизацией «Удоноша» и заумным «Ырим глазом».
В текстах Кирсанова сквозят все ветра, но стихи его существуют как явление не благодаря приёмам постмодерна, а силой того, что автор надстраивает над центонами. Эту субстанцию можно назвать авторской сверхидеей, которая, несмотря на очевидную экспериментальность текстов, объёмно проступает на плоскости листа или экрана монитора – именно так, как сказано в эпиграфе из Ремизова к стихотворению «Испредметное», первым стихотворением из книги Эдуарда Кирсанова: «Если пристально вглядываться в какой-нибудь предмет, то этот предмет или фигура начнёт оживать, вот что я заметил: из него как будто что-то выползает и весь он движется…».
Предметы, которые разваливались или нападали
«Его жизнь была постоянной войной с неодушевленными предметами, которые разваливались или нападали на него, или отказывались служить, или назло ему терялись, как только попадали в сферу его бытия». Цитата из Набокова дана в качестве ещё одного эпиграфа к стихам из книги «Круг чтения…»
Нечто подобное ощущает читатель при знакомстве с текстами из этой книги. Эффект деконструкции старых форм и увлекательное шоу пересборки, происходящее на наших глазах.
Уже одно то, что любимыми поэтами Кирсанова были и Гумилёв и Хармс – удивительно, потому что поэтики Хармса и Гумилёва диаметрально противоположны. У Хармса лирический субъект автора намеренно исключён, выброшен из поэтики – а Гумилёв, наоборот, надстраивает и утрирует черты собственного «я», варит из собственной индивидуальности едкий эликсир, пропитывающий вокруг всё и вся. Понимание этой полярности снимает с Кирсанова любые обвинения в подражательности. Становится понятно, что дело тут кое в чём ином. В желании столкнуть Хармса и Гумилёва в одном и том же тексте, благодаря чему конкретная трагедия превращается в деперсонализованный балаган:
Н. Гумилёву
Горгона, падкая на блюз,
лабай своё! Влачи
небытия пикантный вкус
исподтишка молчи…
О том, что знала тысяч семь
немиллионов лет,
о том, как твой дракон был нем
и на один глаз слеп.
То же самое Кирсанов делает с просодией Бродского.
В стране, где каждый первый скуп
(вопрос, скорей, не принципа, а крови),
где,торопливо кутаясь в тулуп,
молочница с ведром поднимет брови
в ответ на ваше «хау-дую-ду».
В стране, где в сыре дырочек навалом,
где время засыпает на ходу,
вдруг вспомнить ту, единственную ту,
которая любить не обещала.
Интонации Бродского, внезапно появляющиеся в стихах Эдуарда Кирсанова, – это путь «от Бродского», а не к нему; перед нами своеобразная история болезни и излечения. Только ли диалог с Бродским присутствует в стихотворении «Воспоминание»? Если вслушаться в строки «Остановиться и упасть лицом / на перекрестье белых длинных линий, / туда, где вас раздавят колесом», перед нами отчётливо проступит образность Блока («любовью, грязью ли, колёсами / она раздавлена – всё больно»), неведомо откуда появится Джойс («молочница с ведром поднимет брови»), и – неожиданно – Марина Цветаева («В стране, которая одна / из всех звалась Господней»), и в довесок, с цветаевской подачи – мелькнёт тень Волошина. Словно автор стихотворения «Воспоминание» пытается освободиться от яда, разлитого Бродским, выдвигая вперёд фигуры, способные его перекричать, если не в одиночку, то хором. И в таком соседстве голос Бродского неожиданно становится общим местом, он оказывается рядовым певчим в хоре, элементом монтажа.
Подырмоляйствуем напоследок
Несмотря на обилие экспериментальных стихов, а также мнение мэтра С. Бирюкова, сравнившим Кирсанова с обэриутами и футуристами, тот материал, что изначально имелся в руках у Кирсанова, в основе своей не был ни обэриутским, ни футуристическим. Это подтверждается тем, что даже работая на территории так называемой бессмыслицы, Кирсанов чётко ощущает лексическую, смысловую и образную базу, спрятанную под затемнёнными строками.
Кха-кха! – дверь кашляет и дышат за стеною.
(Немного погодя)
рукой нащупать гвоздик
И сделать дырочку, овал,
Подырмоляйствовать,
Что ничего не слышишь притвориться
И превратиться,
Как механизм немой повиснуть
или слиться
С фигурой в зеркале.
Неожиданное «подырмоляйствовать» – элемент «зауми», придуманное слово, о значении которого мы можем догадываться только по его синтаксическому построению и фонетическому созвучию с «дыр бул щыл». Однако внутри того поля, которое создаёт всё стихотворение «Глум/Уныние», это слово играет всего лишь роль яркой вспышки, украшения – и не более того. При опускании этой оригинальной завитушки ни смысл текста, ни его посыл – не меняются.
наверное в обращении есть нечто большее чем
слово скопление звуков и сами звуки
Это «нечто большее» в начале статьи мы назвали сверхзадачей. Сверхзадача Кирсанова на момент написания большинства его экспериментальных стихов, вполне вероятно, представляла собой попытку преодоления множества внешних влияний таким способом, как это делает ребёнок: разбирает вещь и пытается собрать её заново. Как текст создаётся – мы можем с интересом наблюдать в стихотворении «ДЫСАППЫАРЫНГ»:
СОСЕДКА С АВОСЬКОЙ ШЛА С РАБОТЫ ДОМОЙ ВОЗВРАЩАЛАСЬ
(КУРСИВ)
В АВОСЬКЕ ЛЕЖАЛИ (?) ЧЕТЫРЕ ЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРА И ЧТО-ТО ЕЩЁ
Поэт играет в эту игру азартно и увлечённо – и неспроста. Потому что когда он прекращает в неё играть, в его голосе начинает пробиваться вторая основная тема – тема одиночества и замкнутого пространства – комнаты о четырёх стенах, улицы, очерченной окном. Языка, заключённого в правила. Слова, в котором заперт смысл. И тогда весь мир накрывает тоска.
комок подступает к горлу от мысли что ты один
что уже никому не нужен и линия неуловима
Настоящее лирическое высказывание у Кирсанова прорывается даже через влияние постмодернистских техник, и читатель легко может попасть в воронку крайнего одиночества и безысходности, переданных в стихах «Ночь Винсента», «Пейзаж», «Сонет», «Старик и море».
Как сказал Алексей Парщиков, «мир ежечасно демонстрирует нам свою традиционность. <…> Новое всегда рождается в русле традиций, мы в своих поисках невольно ориентируемся на предыдущую новую волну». Мне кажется, эта мысль применима к Кирсанову, который создавал свои экспериментальные тексты, преодолевая тягу к академизму и всё-таки время от времени возвращаясь в русло традиции. И стихи, которые получались силой преодоления соблазнительной словесной игры, звучали и до сих пор звучат сильнее прочих – безусловно, это парадокс, но мировая культура доказывает нам снова и снова, что её лучшие образцы по большей части парадоксальны.Стихи Эдуарда Кирсанова:
ПЕЙЗАЖ
__________________________________________
‘LANDSCAPE’ BY D.P. SPLENDID
В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ Я МАЛЕНЬКАЯ ТОЧКА,
ИДУЩАЯ НА ТВОЙ ДАЛЁКИЙ ГОЛОС,
Я ОБЛАЧКО, ПЛЫВУЩЕЕ ПО НЕБУ,
РАЗРЕЗАННОЕ НАДВОЕ КРЫЛОМ
СЛУЧАЙНОЙ ПТИЦЫ,
КРОШЕЧНЫЙ КВАДРАТИК
ОКНА,
ЧЕРЕЗ КОТОРЫЙ НИЧЕГО УЖЕ НЕ ВИДНО:
ЛИШЬ ОБЛАЧКО, И КРОШЕЧНЫЙ КВАДРАТИК,
И ТЬМА КРОМЕШНАЯ, И МАЛЕНЬКАЯ ТОЧКА.ПЕЧАЛЬ
_____________________________
DOLOR BY THEODOR ROETHKE
Я ПОНЯЛ ВСЮ НЕУМОЛИМУЮ ПЕЧАЛЬ КАРАНДАШЕЙ,
ЛЕЖАЩИХ АККУРАТНО В СВОИХ КОРОБКАХ,
ВСЁ ГОРЕ ПРЕСС-ПАПЬЕ И ПРОМОКАШЕК,
ВСЮ ГРУСТЬ-ТОСКУ СКОРОСШИВАТЕЛЕЙ И КЛЕЯ,
ВСЁ ОДИНОЧЕСТВО, ОТЧАЯНЬЕ, УНЫНЬЕ, ЦАРЯЩЕЕ В ОБЩЕСТВЕННЫХ
МЕСТАХ,
В ПРИЁМНЫХ, ТУАЛЕТАХ И.Т.Д.
ВЕСЬ НЕИЗМЕННЫЙ ПАФОС УМЫВАЛЬНИКА И КРАНА,
ВСЮ РИТУАЛЬНОСТЬ МУЛЬТИГРАФА, СКРЕПКИ, ЗАПЯТОЙ,
ВСЮ БЕСКОНЕЧНОСТЬ ПОВТОРЕНИЙ ЛИЦ, ЛЮДЕЙ, ПРЕДМЕТОВ, ЖИЗНЕЙ,
СУДЕБ.
Я ВИДЕЛ ПЫЛЬ, СИДЯЩУЮ НА СТЕНАХ УЧРЕЖДЕНИЙ, ЗАВЕДЕНИЙ,
ИНСТИТУТОВ,
ТОНЧАЙШУЮ, КАК ЛУЧШАЯ МУКА, ОПАСНУЮ, УЖАСНУЮ, ЖИВУЮ,
ПОЧТИ НЕВИДИМУЮ ПЫЛЬ, ЛЕТЯЩУЮ СКВОЗЬ СКУКУ БЫТИЯ,
И ПОКРЫВАЮЩУЮ ТОНКОЙ ПЛЁНКОЙ НОГТИ,
ГЛАЗУРЬЮ ЛИПКОЙ ВОЛОСЫ И БРОВИ, –
ОНА САДИЛАСЬ, МЕДЛЕННО КРУЖАСЬ, НА СОВЕРШЕННО ОДИНАКОВЫЕ
ЛИЦА
НЕ ТО ЛЮДЕЙ, НЕ ТО ПЕЧАЛЬНЫХ СЕРЫХ КСЕРОКОПИЙ.
* * *
Разрезать вещь и вынуть смысл
Я тороплюсь.
Не быть боюсь.
Хочу успеть
Все рассмотреть, расставить, разложить
И жить,
Бессмысленно горя,
И умереть от сентября.
* * *
Всё неизменно: Я не существую
Покинув М и р, как комнату
Пустую.
Но если мёртв, то почему
Телес своих я чувствую движенье?
А если это ни к чему,
То отчего так скучно приближенье
желанной смерти? Постучали.
– Кто там? – спросил,
но ангелы молчали.
ЛУНА И МАЯТНИК
_______________________________
бессмысленные движения 2003
Л.П.Х.
туда-сюда мне маятник луны
что говорит качаясь в упоеньи
что всё неузнаваемо у тьмы
есть тишина но нет успокоенья
есть торжество но нет причины в нём
есть тет-а-тет но нет тепла и страсти
и страж в ночи что грозный призрак в нём
и страх пуглив и сумрак безучастен
туда-сюда мне эта пустота
напоминает безысходность спора
судьбы и провидения она
безвылазна безжалостна коль скоро
найди и ни за что не отпускай
не выпускай её из цепких пальцев
раскачивай меня и повторяй
люблю люблю раскачивай качайся
раскачивай меня туда-сюда
до тошноты до головокруженья
раскачивай меня пока звезда
бессмыслицы горит и пораженья
и всё неузнаваемо у тьмы
и этот страх косматый сумрак леса
неповторим неповторимы мы
необъяснимы скрытны неизвестны
остановись останься в этой мгле
с неповоротливым чужим и жадным глазом
она глядит подмигивает мне
гудит вокруг гудит но чтобы сразу
расстаться навсегда и прошептать
в дремоту глубину глухую чащу
возьми меня с собой и ночь бездумно трать
раскачивай и упивайся счастьем
ЫРИЙ ГЛАЗ
Усни, упырь, когда –
Усни навек – у-и –
Замри неведом – ы
Мор, Коловёртыш, Мох и Вырей,
Приснился мортвый мне
Волшебный глаз упырий;
Детей его боюсь.
Их вежеств не терплю,
Яснимидурнопоступлю,
Und hegen, sorgen und deborgen,
Von Glückenstien ist schon gestorben.
И мне приснится что-нибудь ещё.
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ
___________________
мохов 2003
Л.П.Х.
1. мохов волшебный сачок и облака
в никуда ниоткуда плывут не спеша облака
он с волшебным сачком на лугу в ожидании чуда
за зелёным холмом уползает петляя река
в никуда ниоткуда
2. мохов жук и птицы
рыжий жук не жужжит невозможно всё время жужжать
а кружит у руки словно пробуя вес притяженья
щебетатье вокруг не желание что-то сказать
а желанье движенья
3. мохов листопад и чудесный леший
и упав на траву удивительный тихо запел
сентября своего невеселую дикую песню
ястреб в небе парил а в лесу шелестел
листопад или леший чудесный
4. мохов нить и течение неизвестности
одиночества этого страшного длинная нить
разорвавшись однажды завяжется вновь без следа
и останется он по течению плыть
сам не зная куда
ФИГУРЫ НА ПЛОСКОСТИ 2002
Л. Павловой
Уютный тихий дворик и она
о чём-то говорит а я киваю
в ответ рассеянно смотрю по сторонам
и улыбаюсь осторожно словно сну
шумит листва гудит протяжно воздух
апрельский ветер гонит пыль к подъезду
туда-сюда елозит дверь на петлях
скрипит вовсю то весело то грустно
оконный ставень
как странно что её спокойный голос
мне слышен среди этого разлада
что всё вокруг мы повторяем лишь одним
своим существованием как странно
что в сущности упрямым стрелкам этим
до нас двоих нет никакого дела
они спешат мы медлим с расставаньем
и с нетерпеньем новой встречи ждем
ОКНО ВЫХОДИТ НА УЛИЦУ
_____________________________
Камертон*
дас фéнстер гéет áуф ди штрáссе,йá**
улица извивается и уводит взгляд
куда-то откуда потом нельзя
ни выбраться
ни ускользнуть
ни скрыться
торговка у дома напротив напоминает домну
васильевну или скорее всего петровну
проснувшийся город вдруг принимает форму
летящей
на север
птицы
никто никуда не спешит никто никуда воскресенье
самое время для счастья и одиночества так целый день я
лежу на диване и разглядываю растенья
на подоконнике
это ли
счастье
окно выходит на улицу о несомненно
улица будто бы вымерла переменный
местами сильный с порывами перемена
погоды приносит
одни
несчастья
ну да окно выходит на улицу будь осторожен
с этим чудесным видом и накупив пирожных
в ближайшей кондитерской всевозможных
сядь и устрой
себе ланч
или полдник
и представь что в каком-нибудь каргаполе или вятке
пасмурно и петр лукич в тетрадке
аккуратно выводит +2 осадки
как из ведра
изобилия
близится полдень
_________________________
* – Камертон (нем. Kammerton)– прибор, источник звука, служащего эталоном звука при настройке музыкальных инструментов и в пении.
** – das Fenster geht auf die Straße, ja(нем) – окно выходит на улицу.
НЕВЕР МОР*
___________
2002
Памяти Н. Искренко
мой ситный друг дрожит твой тихий голос
как эта дымка над заплеванной платформой
меня узнал ну полноте не плачь
молчи и ничему не удивляйся
мне снился как-то твой курносый профиль
но кто был рядом так и не припомню
то геноссе фюрер то ли Мао
то ли Вергилий то ли Марк Аврелий
меня в пути немножко укачало
мне снились Фивы греки мегаполис
и чья-то тень росла на заднем плане
была война и мы терпели пораженье
и нам сказали ком цу Ницше аллес
и помахали ручкой на прощанье
потом погнали через голую равнину
и ты скончался по дороге от любви
к родному краю или Птолемею
сейчас уже не выяснить мерси
за цветики какой-то ты нелепый
как впрочем всякая дурная бесконечность
как всякий кто уверовал в случайность
существованья неизбежный фатум
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (отточие)
летим скорее холодеет нам пора
_________________
*невер-мор (от англ. never more) – никогда больше
2021-08-23 19:00
Уйти. Остаться. Жить