Елена Семёнова
Все мы знаем, что литературный процесс в СССР был чрезвычайно многолик. Были литераторы, поэты, карьера которых удачно складывалась внутри советского официоза, были диссиденты и правозащитники, противостоявшие системе и уезжавшие (либо изгоняемые) в эмиграцию, была система андеграунда, где тоже существовала своя иерархия, уже позднее открывалось, что творило множество условных «эскапистов»-одиночек, вообще не связанных ни с какими структурами.
Поэта и прозаика Руслана Галимова точно не назовешь безызвестным, но его, получается, опять же сложно однозначно причислить к одной из упомянутых групп. Молодого и подающего большие надежды литератора отметили – и очень неординарно – в своих воспоминаниях такие писатели, как Юрий Нагибин и Александр Проханов, поэт Арво Метс назвал верлибры Галимова лучшими образцами свободного стиха за период 1970-80-х годов. Он посещал известную литературную студию «Орфей», многие члены которой потом поступили в Литературный институт им. Горького и, так или иначе, построили свой путь в литературе. О Галимове после смерти снят документальный фильм на телеканале «Россия» «Тоска по лотерейному билету». Там о поэте рассказывают Арво Метс, друзья и коллеги по студии «Орфей» Инна Лимонова и Николай Алешков.
Однако так получилось, что Руслан Галимов всю жизнь метался, балансировал на грани: об этом хочется сказать словами поэта Бориса Габриловича «на вираже, на болевом» (из стихотворения «Неизвестному солдату»). Тяжелое послевоенное детство в Чистополе, нищета, сложно переживаемая безотцовщина. Галимова воспитывали мать и бабушка. Одновременно с этим – настырный, ершистый характер: как подмечают в воспоминаниях друзья, Руслан всегда боролся за справедливость, вставал на сторону слабых, обиженных и никогда не шел на компромиссы. Окончил ПТУ. После службы в армии отправился строить завод КамАЗ в Набережных Челнах, работал там бетонщиком, когда стройка закончилась, некоторое время колесил по стране. Приехал «покорять» Москву без гроша в кармане. Вначале не было ни крова, ни пропитания. Это уже позже Галимов был замечен видными писателями, которые стали продвигать его как прозаика шукшинского толка.
И – на фоне этой сложной судьбы с ранних лет любовь Руслана к поэзии, к литературному творчеству. Откуда? Об этом подробно размышляет в своей статье «Ветер, забери меня отсюда» поэт и критик Олег Демидов: «Откуда у татарского паренька появилась любовь к верлибрам? Влияние литератора и энциклопедиста Льва Мизандронцева, успевшего подружиться с половиной деятелей Серебряного века и рассказывающего о них молодым поэтам, что захаживали в гости? Или, может быть, всему виной заикание, с которым трудно выступать на публике, читая силлаботонику? Желание во что бы то ни стало выделиться из пишущей братии? Или чтение традиционной татарской поэзии – свободной и аллитерированной?».
Можно определенно сказать, что Галимов был «самородком». Поразительно, что в захолустном послевоенном Чистополе – ну, конечно, как сказано выше, не без литературного «проводника» – помимо прозы (в числе прозаических вещей выделяется «Ко мне и от меня» – биографический цикл рассказов о мальчике Мансуре) Руслан стал писать именно верлибры. Во времена советских строек, когда были модны бравурные и часто примитивные оптимистические «марши», избрал не только нестандартную и неходовую форму, но и задал совершенно иную – глубокую, медитативную интонацию, использовал острые и нестандартные смысловые ходы, отчасти даже авангардные: «Сегодня думал я о смерти, / бродил по лужам, / щурился на солнце. / Сегодня встретил я / двадцать девять / беременных женщин / и решил, / что не страшно умереть». Или вот такое: «С молотка пустили / крест с Голгофы. / И после аукциона / вспомнили, что гвозди / можно было бы продать / отдельно. //Теперь ждут нового Христа / и нового аукциона».
Что примечательно, за годы занятий в студии «Орфей», поэты которой стремились пробиться в печать, у него была всего одна публикация – два стихотворения в «Новом мире». Ощущение такое – гордый поэт, сохранявший чувство собственного достоинства, не хотел смешиваться с толпой и терпеливо ждал… ждал своего времени.
Вообще, с «нарождением» верлибристов в нашей стране всё очень непросто складывалось. Они появлялись как-то точечно в разных районах и зачастую не знали о существовании друг друга. Страдали от непонимания. Весьма сложно было доказать, что верлибр – это тоже поэзия, для этого требовалось знание хотя бы английского стихосложения: реакция силлаботоники настолько сильна, что форму верлибра до сих пор не воспринимают в российской провинции, да и не только там. Один из основоположников российского верлибра, прозаик, художник Геннадий Алексеев (1932 – 1987), родился и жил в Ленинграде, но при этом нет никаких сведений о его контактах с другим интереснейшим верлибристом Михаилом Фельдманом (1952 – 1988), который жил тогда же и там же. Счастье, что в руках Руслана Галимова оказался телефон другого корифея верлибра Арво Метса. Последний, собственно, и был главным благодетелем, помогшим поэту в Москве на первых порах.
И вот тут в жизни Галимова произошел перелом – после мыканий в нищете и безвестности, наконец, жизнь стала налаживаться. Об этом также пишет в своей статье Олег Демидов: «Схожим образом жизнь обрадовала и Галимова. Приютил его на некоторое время Арво Метс, работавший в “Новом мире”. С временной пропиской появилась и работа – та же, чёрная, проходчиком “Метростроя”. И первая серьёзная публикация. Дальше – больше: появилась девушка Лида, состоялась свадьба, образовалась комната в коммунальной квартире. Жизнь налаживалась. Галимов стал посещать литературную студию при Союзе писателей СССР. Во главе её тогда были Александр Проханов и Сергей Львов. <…> Юрий Нагибин и Юрий Трифонов дали рекомендации – и тексты Галимова были напечатаны в газете “Литературная Россия”, журнале “Сельская молодёжь” и альманахе “Парус”».
У поэта действительно выразительная – реалистичная и одновременно психологическая болевая, как бы идущая из самых притаённых уголков сердца проза. Конечно, проза не успевшая ещё совсем созреть, набрать силу. В ней, может быть, даже более откровенно, чем в стихах, выразилась душа Руслана Галимова. Балансирующая «на вираже, на болевом». Один из страшных и наиболее показательных эпизодов – когда герой Галимова мальчик Мансур убивает новорожденного щенка от осознания того, что кутёнок, как и он сам, все равно будет обречен в жизни на мучения. И друзья, писавшие о поэте, и Олег Демидов говорят одно: в смысле нравственного эталона Галимов жизнь и творчество не различал. И там, и там отличался прямотой и бескомпромиссностью.
Иногда это было здорово. Есть сведения, что в чистопольской газете была опубликована заметка, в которой следователь прокуратуры благодарит Руслана Галимова «за смелость и благородство при задержании двух бандитов, покушавшихся на честь девушки». Но частенько бескомпромиссность приносила поэту неприятности. Как пишет в своём дневнике Юрий Нагибин, «он сломал нос заведующему отделом поэзии “Дружбы народов” (тот непочтительно отозвался о Блоке), сам был зверски избит в милиции, долго болел, мучился головными болями, но, едва справившись, набил морду редактору поэтического отдела “Сельской молодёжи” (опять же, по причинам литературным)» (цитата из статьи Олега Демидова). Также, по непроверенным данным, был случай, когда Галимов по идеологическим причинам чуть не подрался с Евгением Евтушенко. Друг Владимир Лавришко вспоминает, что один раз поэт две недели не разговаривал с ним, когда тот заставил его убить мышь («Она же живая!», – было первое, что сказал Руслан, когда они снова повстречались).
Руслан Галимов скоропостижно умер от лейкоза в 37 лет. В статье у Олега Демидова описание последнего периода жизни получилось немного странным. Создается ощущение, что череда проблем, связанных со сложным характером (возможно, не нарочно), связывается с этим уходом. Как будто неприятности начали сгущаться (у Галимова из-за драк возникли проблемы: «накрылась» публикация, из-за наветов недоброжелателей не вышел его индивидуальный сборник в «Молодой гвардии») и потом, бах – довели его до лейкоза. Тут, конечно, можно отметить и тот момент, что болезни не возникают на пустом месте и часто развиваются по причине накопленных стрессов, но не буду углубляться в ту область, где не имею компетенции. Остановимся все же на том, что болевой синдром, связанный с борьбой за справедливость, за обиженных, – отдельно, а лейкоз – сам по себе. Внезапная болезнь, унёсшая автора на самом творческом взлете.
Кроме глубокой и личной интонации верлибры Руслана Галимова характерны своими неожиданными, иногда гротескными, иногда абсурдными, иногда фарсовыми поворотами, которые, в общем-то, создают эффект как раз в компании с этой абсолютно искренним и непосредственным тоном. Мама ждёт холодной зимы, чтобы похвастаться перед соседями пуховой шалью, которую ей ещё не подарили, мать успокаивает сына не колыбельными песнями, а своими слезами (это всё, несомненно, из личного болезненного опыта), следуя за хромым человеком, лирический герой тоже начинает хромать. Здесь уже мы можем увидеть что-то абсурдно-мистическое, в духе Хармса. Лирический герой отращивает бороду всю ночь, чтобы выполнить желание возлюбленной. Казалось бы, здесь должно быть что-то привычное, но Галимов обманывает ожидание. Он придумывает желание – «уйти от тебя, /не попрощавшись». В этом можно найти отчасти грустную иронию, отчасти оскорблённое самолюбие. Кстати, образ ухода без прощания встречается ещё в одном стихотворении. Толковать однозначно невозможно, но, так или иначе, здесь опосредованно проявляется тот же ершистый характер поэта.
В верлибре важно выдержать форму. Как при лепке чаши, распределить глину так, чтобы верхняя часть не расползлась и не провисла, чтобы основание – концовка – было крепким и хлёстким, било наотмашь. Руслан Галимов мастерски умел создавать форму, в нужных местах делая важные для смысла ритмические обрывы, сбивки, паузы и т.д. Кстати, отметим всё-таки тот момент, что не все верлибры у него чистые – встречаются гетероморфные стихи, даже рифма кое-где (может быть, неосознанно) проскальзывает. Но определённо можно сказать, что Руслан Галимов – блестящий мастер концовок. Вот пример, когда философия стихотворения делается одной концовкой: «Думай обо всём, / что в голову взбредет <…> А мир прекрасен, /когда не думаешь о нём». Еще примеры блестящих финалов: «и даже уйти от тебя, / не попрощавшись», «Теперь все ждут нового Христа / и нового аукциона», «прислушиваясь к шуму / дальних поездов / и к тишине / своего сердца». На этом завершаю статью и предлагаю прислушаться к сердцу самого Руслана в стихотворной подборке. Наиболее же полно его творчество отражено в недавно вышедшей книге «Странные люди» (Набережные Челны: 2020).Стихи Руслана Галимова:
ЗВУК
Я родился 24 апреля 1946 года
Звук увесистой пощёчины
взметнулся вверх
над местом происшествия.
И первое, что в голову пришло:
«Ну вот я и родился!»
«Вот и родился...», –
повторили деревья.
«Ился, ся, ся, я, я...», –
откликнулся асфальт.
Те, кто не спал,
выскочили на улицу.
Будильники разбудили остальных,
заплакали дети,
у кого-то прокисло молоко
и кто-то в эту ночь
выиграл по лотерейному
билету.
Зазвонили телефоны
в пожарной команде,
в роддоме, в милиции,
в отделе перевозок, в морге,
где в последний раз
перевернулся мертвец.
Звук удивился резонансу,
испугался самого себя и
кинулся по широкой улице,
по пути наткнулся на ведро
и, больно ударившись о
водопроводную колонку,
дико закричал, задрожав
от ужаса.
Какой-то озорник
принялся палить по воронам,
которые от удивления
начали лысеть, и агент
по заготовке перьев
решил в этом квартале перевыполнить план.
Город ощетинился ухватами антенн
двенадцатиканальных телевизоров,
и местная воинская часть
была поднята по тревоге.
«Они могут поймать меня», –
подумал Звук и рванулся
выше, к облакам.
Попробовал заговорить он
с ними, но облака
проплыли стороной.
«Да, скучно с вами,
спущусь-ка я пониже».
Город остался далеко позади,
впереди мелькнули огни деревни.
Собаки встретили Звук лаем,
петухи раньше времени
закукарекали, а племенному быку
приснился сон, каким смешным
и глупым было детство.
Силы покидали Звук.
Он с трудом перевалил
через деревню и за околицей,
в глухом овраге, тихо
свалился в пожелтевшую листву.
«Мама, – прошептал он, –
мама!..» – и горько заплакал.
Травы на рассвете покрылись росой.
«Вот и всё!» – мелькнуло у него в сознании.
Вот и всё.
* * *
Сегодня всю ночь
буду старательно
отращивать бороду.
Может, к утру она вырастет,
как у старика Хоттабыча,
и тогда я смогу выполнить
любое твоё желание,
и даже уйти от тебя,
не попрощавшись.
* * *
Обручальное золото
наших любимых
превратилось в медные
напёрстки наших жён.
* * *
Думай обо всём,
что в голову взбредёт:
о женщинах,
которые покинули тебя,
о суете,
в которой ты погряз,
что ты беспомощен
в дурацком мире,
что жизнь устроена не так
и ты не понят
лучшим другом…
Думай обо всём.
А мир прекрасен,
когда не думаешь о нём.
* * *
Видимо, надо будет дожить до пенсии.
Внуков покачать, пока ещё есть
силы в коленках.
Выкурить трубку, поспорить с соседом
и к приходу своих повзрослевших детей
навести идеальный порядок.
Чтоб не говорили они
про лишние рты
и обузу на шее.
Всё это будет, но пока я пишу
лишь письмо любимой.
* * *
Я думал – это гром!
Кинулся к окну – проехала мусорка,
гремя железными бортами.
Думал – это друг,
открываю двери – пришли
за долгами…
Я думал…
О чём бы ещё подумать?
Включаю репродуктор:
«Советский Союз обогнал Америку
по производству яиц на душу населения».
Пойду куплю,
может, подешевели.
* * *
Щенок в подъезде
носом мокрым
ко всем прохожим
целоваться лезет
и, провожая до квартиры,
изумлённо обнюхивает дверь,
за которой скрылся человек.
* * *
Дверная ручка раньше
была на уровне лица.
И каждый раз теперь я,
нагибаясь, слышу,
как бабушка меня ругала,
когда
я дверью громко хлопал,
и ночь, оставшись за порогом,
входила сказкой.
Я засыпал, а бабушка,
качая головой, всё не могла
к моим штанам
придумать новую заплатку.
* * *
В одном маленьком доме,
в одном маленьком городе
живёт маленькая женщина
с маленьким сыном.
Часто просыпаясь по ночам,
она успокаивает его
своими слезами,
прислушиваясь к шуму
дальних поездов
и прислушиваясь к тишине
своего сердца.
* * *
Пойду куплю себе
новые брюки
и пройдусь по улицам,
кто-нибудь да скажет:
какой грустный человек идёт.
* * *
Что за странные люди
живут в этом странном городе,
где высокие дома с плоскими крышами
глазницами окон равнодушно
взирают на суету толпы,
где бездумные машины
торопливо давят собак и людей,
где лишь на субботниках
встречаются соседи,
где даже на кладбище люди
к своим близким
приходят по праздникам с пропусками.
И ты живёшь в этом странном городе,
живёшь, как все,
хотя ты лучше, чем другие,
но ты всё же живёшь среди этих
СТРАННЫХ людей.
* * *
Возле старой печки старая хозяйка,
облокотившись о старый ухват,
вздохнула о своём старике.
И печка, проглотив воспоминание,
отозвалась в хлеву
вздохом коровы, которая
с тоской посмотрела
на уходящее стадо.
* * *
Сегодня думал я о смерти,
бродил по лужам,
щурился на солнце.
Сегодня встретил я
двадцать девять
беременных женщин
и решил,
что не страшно умереть
2021-06-20 16:47
Уйти. Остаться. Жить