О чем уже могли говорить Орфей и Эвридика, когда он пришел за ней?
То были душ невиданные копи.
Серебряными жилами во тьме
они струились ввысь. Среди корней
творилась кровь и тоже поднималась
в мир - тяжела и, как порфир, багряна.
Всё остальное серым было.
(Райнер Мария Рильке)
Что она могла сказать ему, не знающему, что такое стать загробным? Что он мог понять из того, что тенью языка бормочет она? У нее даже сердце не бьется, да и какое может быть сердце у тени?
Впрочем, для того, чтобы осознать невозможность разговора, даже не надо спускаться в Аид.
Просто попытаться поговорить с кашалотом. Задача, которая не дает покоя некоторым ученым.
Что им за дело до этих китов?
Иногда (как в истории Орфея и Эвридики) это напоминает желание некоторых энтузиастов уловить какие-то туманные сигналы из космоса, поговорить с несуществующими инопланетянинами. Или разработать какой-то единый язык, который будет понятен всем людям на земле.
Например, эсперанто. Хотя тут, конечно, не всем людям на земле понятен он – только западноевропейским.
Первая строчка на эсперанто стихотворения Осипа Мандельштама «Ленинград» «Я вернулся в свой город, знакомый до слез...» звучала бы так:
Mi revenis en urbon, konatan ĝis plor’…
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, – так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
(1930 г.)
А вообще этот искусственный язык был придуман врачом-окулистом и лингвистом Людвиком За́менгофом (ударение на первый слог) в 1887 году. Он полагал, что, если все люди будут разговаривать на одном языке, это их сблизит – сделает общими идеалы, образование и убеждения.
Мы, люди, знающие опыт 20 и 21 веков, понимаем, что это утопия.
Особо горькая деталь: в 1914 году Заменгоф с женой отправились в Париж на открытие Десятого всемирного конгресса эсперантистов, но 1 августа началась Первая мировая война, и поезд, на котором они ехали, был остановлен под Кельном. Участникам из России вообще пришлось возвращаться на родину сложным путем: через нейтральные страны.
А потом и погиб на фронте младший брат Заменгофа.
Эсперанто не помог.
Девушка в светлице вышивает ткани,
На канве в узорах копья и кресты.
Девушка рисует мертвых на поляне,
На груди у мертвых – красные цветы.
Нежный шелк выводит храброго героя,
Тут герой отважный – принц ее души.
Он лежит, сраженный, в жаркой схватке боя,
И в узорах крови смяты камыши.
Кончены рисунки. Лампа догорает.
Девушка склонилась. Помутился взор.
Девушка тоскует. Девушка рыдает.
За окошком полночь чертит свой узор.
Траурные косы тучи разметали,
В пряди тонких локон впуталась луна.
В трепетном мерцанье, в белом покрывале
Девушка, как призрак, плачет у окна.
(Сергей Есенин «Узоры», 1915 год)
Но вернемся к языку. Само название «эсперанто» произошло от псевдонима Заменгофа – «Доктор Эсперанто», что означает «врач, который надеется».
Где-то прочитал, что у эсперанто есть даже свой флаг, двухцветный: зелёный и белый, это символы надежды и мира.
***
По селу тропинкой кривенькой
В летний вечер голубой
Рекрута ходили с ливенкой
Разухабистой гурьбой.
Распевали про любимые
Да последние деньки:
«Ты прощай, село родимое,
Темна роща и пеньки».
Зори пенились и таяли.
Все кричали, пяча грудь:
«До рекрутства горе маяли,
А теперь пора гульнуть».
Размахнув кудрями русыми,
В пляс пускались весело.
Девки брякали им бусами,
Зазывали за село.
Выходили парни бравые
За гуменные плетни,
А девчоночки лукавые
Убегали, – догони!
Над зелеными пригорками
Развевалися платки.
По полям, бредя с кошелками,
Улыбались старики.
По кустам, в траве над лыками,
Под пугливый возглас сов,
Им смеялась роща зыками
С переливом голосов.
По селу тропинкой кривенькой,
Ободравшись о пеньки,
Рекрута играли в ливенку
Про остальние деньки.
(Сергей Есенин, 1914 год)
И пусть язык никому не помог (да и не мог), но вот же придумали его. Составили его правила, рассчитали.
Прежде всего, в нем нет исключений. Он прост и логичен.
Алфавит включает в себя 28 букв и составлен на основе латинской графики. Каждой букве соответствует определённый звук, и он всегда произносится одинаково.
И правил всего шестнадцать. Вот всего два: все существительные оканчиваются на -o, а прилагательные на -a. Ударение же всегда ставится на предпоследний слог, а каждое слово читается так, как пишется.
Сергей Есенин, «У могилы»
На память об усопшем
В этой могиле под скромными ивами
Спит он, зарытый землей,
С чистой душой, со святыми порывами,
С верой зари огневой.
Тихо погасли огни благодатные
В сердце страдальца земли,
И на чело, никому не понятные,
Мрачные тени легли.
Спит он, а ивы над ним наклонилися,
Свесили ветви кругом,
Точно в раздумье они погрузилися,
Думают думы о нем.
Тихо от ветра, тоски напустившего,
Плачет, нахмурившись, даль.
Точно им всем безо времени сгибшего
Бедного юношу жаль.
Языка, который не смог никого примирить, тоже.
И вот люди, не смогшие договориться с друг другом, пробуют хотя бы договориться с китами.
Кашалоты – это же существа со сложными социальной структурой и своей сигнальной системой. Выяснилось даже, что те коды, с помощью которых эти животные общаются друг с другом, разделяются на диалекты, то есть язык разнится немного в различных их кланах. С помощью нейросетей ученые пытаются расшифровать теперь их сигналы.
И вот собираются миллионы аудиозаписей этих животных, и учится нейросеть распознавать различия.
Давным-давно плавал по морям корабль,
Назывался он «Чайный котелок».
Дули ветры, нос судна опускался…
А ну-ка, парни, навались!
Не прошло и двух недель, как корабль отчалил от берега,
Когда на его пути повстречался кит.
Тогда капитан созвал матросов
И поклялся, что возьмет кита на буксир.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Говорят, это перевод настоящей песни китобоев. Что вроде появилась она во второй половине XIX века, примерно в 1860-х годах. Как у любой народной песни, у нее нет автора. Но можно предположить, что это был какой-то матрос с китобойного судна. А может быть, береговой рабочий. Песня ритмичная, что неудивительно: она должна была помочь при однообразной работе, когда моряки разделывали китовые туши.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Сорок дней, а то и больше
Линь то провисал, то натягивался пуще прежнего.
Все шлюпки погибли – все четыре!
А кит все плыл и плыл.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Тогда никто не собирался расшифровывать язык китов, а в наше время люди уже надеются с ними поговорить.
Во-первых, у китов очень большие мозги, во-вторых, они способны объединяться в большие социальные структуры, а значит, они умеют «договариваться».
Группы плавают вместе, словно они единое целое. Когда же они встречаются с другими такими же группами, то общение уже выходит за всю их жизнь на уровень нескольких сотен особей.
И вот тут – для различения – им и пригождается их специфический для клана диалект. Закодированную последовательность щелчков.
Как я слышал, та борьба продолжается до сих пор:
И линь не обрублен, и кит не уплыл.
И Веллерман подает сигнал,
Чтобы ободрить капитана и команду.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Ученые говорят: когда мы рассматриваем череп кашалота, он рассказывает нам, что формирование вида, по всей видимости, восходит к ледниковому периоду и что некоторым из них могут быть сотни тысяч лет. То есть, их коды коммуникации могут быть на порядки древнее санскрита.
Но, с другой стороны, может, нам и не о чем будет с ними разговаривать?
Один из журналистов спросил ученого: «Предположим, что проект расшифровки сработал, и теперь мы в состоянии сообщить что-то существенное цивилизации кашалотов. Что мы им скажем?»
Ответ был ослепителен: «Абсолютно ничего».
Потом биолог добавил: «Я всегда был против того, чтобы разговаривать с ними».
Его цель – понять их жизнь, но не вмешиваться в нее.
Да и кашалоты не слишком дружелюбны. Возможно, что они и не хотят ни с кем разговаривать.
Мы какие-то для них слишком дальние родственники. У нас нет ничего общего.
С тех пор, как наш последний со-предок бродил на своих тяжелых или тонких лапах по Земле, прошли миллионы лет.
Тот любопытный тиктаалик, который вышел с отмели океана 400 млн лет назад, пошел потом в разных направлениях.
Более того: где-то 50 млн лет назад четвероногие предки китов снова ушли постепенно в море – как считается, где-то недалеко от современного Пакистана.
А мы нет.
Мы пошли другим путем.
Нам просто не о чем разговаривать.
«Почему вы так давно опять ушли на глубины?» «Зачем вы плаваете на деревянных или стальных рыбах?» «Поговорите с нами». «Нам не о чем говорить».
Если мы опустимся к ним, туда, в темноту – они услышат своим внутренним органом, как кто-то приближается к ним.
Потом, когда мы подплывем поближе, они, возможно, почувствуют, как их эхолокационные сигналы проходят сквозь наше тело.
Так они услышат наше учащенное испуганное сердцебиение.
То были душ невиданные копи.
Серебряными жилами во тьме
они струились ввысь. Среди корней
творилась кровь и тоже поднималась
в мир - тяжела и, как порфир, багряна.
Всё остальное серым было.
(Райнер Мария Рильке)
Что она могла сказать ему, не знающему, что такое стать загробным? Что он мог понять из того, что тенью языка бормочет она? У нее даже сердце не бьется, да и какое может быть сердце у тени?
Впрочем, для того, чтобы осознать невозможность разговора, даже не надо спускаться в Аид.
Просто попытаться поговорить с кашалотом. Задача, которая не дает покоя некоторым ученым.
Что им за дело до этих китов?
Иногда (как в истории Орфея и Эвридики) это напоминает желание некоторых энтузиастов уловить какие-то туманные сигналы из космоса, поговорить с несуществующими инопланетянинами. Или разработать какой-то единый язык, который будет понятен всем людям на земле.
Например, эсперанто. Хотя тут, конечно, не всем людям на земле понятен он – только западноевропейским.
Первая строчка на эсперанто стихотворения Осипа Мандельштама «Ленинград» «Я вернулся в свой город, знакомый до слез...» звучала бы так:
Mi revenis en urbon, konatan ĝis plor’…
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, – так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
(1930 г.)
А вообще этот искусственный язык был придуман врачом-окулистом и лингвистом Людвиком За́менгофом (ударение на первый слог) в 1887 году. Он полагал, что, если все люди будут разговаривать на одном языке, это их сблизит – сделает общими идеалы, образование и убеждения.
Мы, люди, знающие опыт 20 и 21 веков, понимаем, что это утопия.
Особо горькая деталь: в 1914 году Заменгоф с женой отправились в Париж на открытие Десятого всемирного конгресса эсперантистов, но 1 августа началась Первая мировая война, и поезд, на котором они ехали, был остановлен под Кельном. Участникам из России вообще пришлось возвращаться на родину сложным путем: через нейтральные страны.
А потом и погиб на фронте младший брат Заменгофа.
Эсперанто не помог.
Девушка в светлице вышивает ткани,
На канве в узорах копья и кресты.
Девушка рисует мертвых на поляне,
На груди у мертвых – красные цветы.
Нежный шелк выводит храброго героя,
Тут герой отважный – принц ее души.
Он лежит, сраженный, в жаркой схватке боя,
И в узорах крови смяты камыши.
Кончены рисунки. Лампа догорает.
Девушка склонилась. Помутился взор.
Девушка тоскует. Девушка рыдает.
За окошком полночь чертит свой узор.
Траурные косы тучи разметали,
В пряди тонких локон впуталась луна.
В трепетном мерцанье, в белом покрывале
Девушка, как призрак, плачет у окна.
(Сергей Есенин «Узоры», 1915 год)
Но вернемся к языку. Само название «эсперанто» произошло от псевдонима Заменгофа – «Доктор Эсперанто», что означает «врач, который надеется».
Где-то прочитал, что у эсперанто есть даже свой флаг, двухцветный: зелёный и белый, это символы надежды и мира.
***
По селу тропинкой кривенькой
В летний вечер голубой
Рекрута ходили с ливенкой
Разухабистой гурьбой.
Распевали про любимые
Да последние деньки:
«Ты прощай, село родимое,
Темна роща и пеньки».
Зори пенились и таяли.
Все кричали, пяча грудь:
«До рекрутства горе маяли,
А теперь пора гульнуть».
Размахнув кудрями русыми,
В пляс пускались весело.
Девки брякали им бусами,
Зазывали за село.
Выходили парни бравые
За гуменные плетни,
А девчоночки лукавые
Убегали, – догони!
Над зелеными пригорками
Развевалися платки.
По полям, бредя с кошелками,
Улыбались старики.
По кустам, в траве над лыками,
Под пугливый возглас сов,
Им смеялась роща зыками
С переливом голосов.
По селу тропинкой кривенькой,
Ободравшись о пеньки,
Рекрута играли в ливенку
Про остальние деньки.
(Сергей Есенин, 1914 год)
И пусть язык никому не помог (да и не мог), но вот же придумали его. Составили его правила, рассчитали.
Прежде всего, в нем нет исключений. Он прост и логичен.
Алфавит включает в себя 28 букв и составлен на основе латинской графики. Каждой букве соответствует определённый звук, и он всегда произносится одинаково.
И правил всего шестнадцать. Вот всего два: все существительные оканчиваются на -o, а прилагательные на -a. Ударение же всегда ставится на предпоследний слог, а каждое слово читается так, как пишется.
Сергей Есенин, «У могилы»
На память об усопшем
В этой могиле под скромными ивами
Спит он, зарытый землей,
С чистой душой, со святыми порывами,
С верой зари огневой.
Тихо погасли огни благодатные
В сердце страдальца земли,
И на чело, никому не понятные,
Мрачные тени легли.
Спит он, а ивы над ним наклонилися,
Свесили ветви кругом,
Точно в раздумье они погрузилися,
Думают думы о нем.
Тихо от ветра, тоски напустившего,
Плачет, нахмурившись, даль.
Точно им всем безо времени сгибшего
Бедного юношу жаль.
Языка, который не смог никого примирить, тоже.
И вот люди, не смогшие договориться с друг другом, пробуют хотя бы договориться с китами.
Кашалоты – это же существа со сложными социальной структурой и своей сигнальной системой. Выяснилось даже, что те коды, с помощью которых эти животные общаются друг с другом, разделяются на диалекты, то есть язык разнится немного в различных их кланах. С помощью нейросетей ученые пытаются расшифровать теперь их сигналы.
И вот собираются миллионы аудиозаписей этих животных, и учится нейросеть распознавать различия.
Давным-давно плавал по морям корабль,
Назывался он «Чайный котелок».
Дули ветры, нос судна опускался…
А ну-ка, парни, навались!
Не прошло и двух недель, как корабль отчалил от берега,
Когда на его пути повстречался кит.
Тогда капитан созвал матросов
И поклялся, что возьмет кита на буксир.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Говорят, это перевод настоящей песни китобоев. Что вроде появилась она во второй половине XIX века, примерно в 1860-х годах. Как у любой народной песни, у нее нет автора. Но можно предположить, что это был какой-то матрос с китобойного судна. А может быть, береговой рабочий. Песня ритмичная, что неудивительно: она должна была помочь при однообразной работе, когда моряки разделывали китовые туши.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Сорок дней, а то и больше
Линь то провисал, то натягивался пуще прежнего.
Все шлюпки погибли – все четыре!
А кит все плыл и плыл.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Тогда никто не собирался расшифровывать язык китов, а в наше время люди уже надеются с ними поговорить.
Во-первых, у китов очень большие мозги, во-вторых, они способны объединяться в большие социальные структуры, а значит, они умеют «договариваться».
Группы плавают вместе, словно они единое целое. Когда же они встречаются с другими такими же группами, то общение уже выходит за всю их жизнь на уровень нескольких сотен особей.
И вот тут – для различения – им и пригождается их специфический для клана диалект. Закодированную последовательность щелчков.
Как я слышал, та борьба продолжается до сих пор:
И линь не обрублен, и кит не уплыл.
И Веллерман подает сигнал,
Чтобы ободрить капитана и команду.
Скоро, скоро придет Веллерман,
Он привезет нам сахар, чай и ром.
Скоро, скоро окончим работу
И отправимся по домам.
Ученые говорят: когда мы рассматриваем череп кашалота, он рассказывает нам, что формирование вида, по всей видимости, восходит к ледниковому периоду и что некоторым из них могут быть сотни тысяч лет. То есть, их коды коммуникации могут быть на порядки древнее санскрита.
Но, с другой стороны, может, нам и не о чем будет с ними разговаривать?
Один из журналистов спросил ученого: «Предположим, что проект расшифровки сработал, и теперь мы в состоянии сообщить что-то существенное цивилизации кашалотов. Что мы им скажем?»
Ответ был ослепителен: «Абсолютно ничего».
Потом биолог добавил: «Я всегда был против того, чтобы разговаривать с ними».
Его цель – понять их жизнь, но не вмешиваться в нее.
Да и кашалоты не слишком дружелюбны. Возможно, что они и не хотят ни с кем разговаривать.
Мы какие-то для них слишком дальние родственники. У нас нет ничего общего.
С тех пор, как наш последний со-предок бродил на своих тяжелых или тонких лапах по Земле, прошли миллионы лет.
Тот любопытный тиктаалик, который вышел с отмели океана 400 млн лет назад, пошел потом в разных направлениях.
Более того: где-то 50 млн лет назад четвероногие предки китов снова ушли постепенно в море – как считается, где-то недалеко от современного Пакистана.
А мы нет.
Мы пошли другим путем.
Нам просто не о чем разговаривать.
«Почему вы так давно опять ушли на глубины?» «Зачем вы плаваете на деревянных или стальных рыбах?» «Поговорите с нами». «Нам не о чем говорить».
Если мы опустимся к ним, туда, в темноту – они услышат своим внутренним органом, как кто-то приближается к ним.
Потом, когда мы подплывем поближе, они, возможно, почувствуют, как их эхолокационные сигналы проходят сквозь наше тело.
Так они услышат наше учащенное испуганное сердцебиение.