Дмитрий Воденников
Был такой иллюстрированный альбом в 90-х, а еще один и в 2000-х: Алла Пугачева «Звезда». Название условно: может, просто «Алла» называлось.
Точно был альбом (смотрю по поиску) «Звезда по имени Виктор Цой».
Если зайти в книжный Москва на их сайт – там нас уже ждёт «Джонни Депп. Безумец с множеством лиц. Иллюстрированная биография», автор – Стивен Дейли.
Или вот: «Рианна выпустила новую версию своей биографии в королевском размере» (я даже не знаю, кто такая Рианна).
Таких книг много.
Но строятся они по одному принципу: фото и тексты. Любопытные сведения. Отзывы.
Вот примерно так же сделана и книга «Маяковский. Я еду удивлять. Марш по стране и миру» Галины Антиповой. (Нет, текст там, конечно, главное, и он интересный, но читать книгу приходится именно как альбом: очень много картинок, афиши, карты, сложная вёрстка, много выделено и вынесено. Айпад, например, со всем этим не очень справляется: читать не в бумажном варианте трудно, но в любом виде и варианте оно того стоит.) Маяковский же тоже суперстар.
«...самым красивым из всех виденных городов Маяковский назвал маленькую тихую Вятку, а лучше всего чувствовал себя в родной Грузии – в Тифлисе с его национальным колоритом». Мы уж не знаем, точно ли так считал: может, просто сказал, когда выступал в Вятке или в Тифлисе. «Наконец я добрался до ваших краёв» – так обычно говорят эстрадные звезды. Иностранных звезд ещё продюсеры учат говорить: «Йа льюблью вас».
Маяковский и ведёт себя как звезда. То ли рокер, то ли рэпер.
«Во время выступления студенты разошлись во взглядах на его творчество, завязалась потасовка. Был доволен: “Вот это, я понимаю, вечер! Сколько темперамента! Раз дерутся, значит, есть за что”».
Как и положено звезде, иногда перебранивается с публикой.
«Второй вечер, 1 марта [1926 год], в том же театре собрал больше публики, но Маяковский был разозлён: в отзыве о первом выступлении “Заря Востока” позволила себе написать, что для таких стихов об Америке не стоило ездить в Америку. Раздражение чувствуется по его ответам на записки из зала: “На чьи деньги вы ездите за границу?” – “На ваши”».
Сценическая дерзость Сергея Шнурова или опять же выходка Пугачевой в далёкие семидесятые: вышла на сцену с газетой, в которой что-то было не то, по её мнению, написано, разорвала её в клочья – и под восхищённый рёв зала запела первую песню.
Причем Маяковский – звезда современная, без лаптей. Если Есенин всё стремится в Персию (увы, так и не доехал, пришлось писать свои «Персидские мотивы» в Баку), то Маяковскому вся эта экзотика неинтересна. Ему и Баку важен как промышленный город, город будущего. Что называется, почувствуйте разницу.
Но не всегда так было индустриально грамотно.
Ещё до революции, когда он выступал в Харькове вместе с Бурлюком и Каменским, харьковская газета писала: «Вчера на Сумской улице творилось нечто сверхъестественное: громадная толпа запрудила улицу. Что случилось? Пожар? Нет. Это среди гуляющей публики появились знаменитые вожди футуризма – Бурлюк, Каменский, Маяковский. Все трое в цилиндрах, из-под пальто видны жёлтые кофты, в петлицах воткнуты пучки редиски. Их далеко заметно: они на голову выше толпы и разгуливают важно, серьёзно, несмотря на весёлое настроение окружающих».
Редиска пока ещё побеждает индустриализацию, шут – горлопана-главаря.
Публика смеётся, кто-то шикает, кто-то бурно одобряет. После выступления ждут внизу, в вестибюле. Старшее поколение брюзжит: «наденет мешок вместо платья, на голове – волосы рыжие, нечёсаные». Ой, это же не про Маяковского. Про Маяковского – вот: «...верзила Маяковский в жёлтой кофте, размахивая кулаками, зычным голосом “гения” убеждал малолетнюю аудиторию, что он подстрижёт под гребёнку весь мир, и в доказательство читал свою поэзию: “Парикмахер, причешите мне уши”. Очевидно, длинные уши ему мешают».
А молодое поколение восторженно беснуется. Потом осаждает номер футуристов в гостинице, надеется получить в подарок книги с автографами.
В общем, полный успех. Через несколько дней состоятся повторные выступления.
И всё-таки это совсем другая эпоха: есть там кровавый отсвет на лицах.
Так, например, позже в Харькове служил один из ближайших друзей Маяковского, начальник Секретного отдела ГПУ УкрССР Валерий Горожанин. Жена чекиста Берта Яковлевна брала Маяковского, когда он приезжал, под свою опеку. Горожанин был в своё время эсером, получил серьёзное образование, прекрасно знал французский язык. Он даже написал книгу «Анатоль Франс и Ватикан». Как раз ему посвящено стихотворение Маяковского «Солдаты Дзержинского». В 1937 году Горожанина, как и почти всех старых чекистов, арестовали, а в 1938 году расстреляли.
В книге есть деталь, о которой я не знал. Именно Горожанин подарил Маяковскому тот револьвер, из которого поэт потом застрелился. И именно он, Горожанин, подал Лиле Брик мысль написать Сталину про Маяковского – после чего тот и был объявлен «лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».
Но хватит о смерти и славе.
Поговорим о любви.
Когда в ещё дореволюционном, одесском, зале бесновались, свистели и аплодировали (Маяковский даже сказал: «Если вы воображаете, что вы – соловьи, то чирикайте Бальмонту, а я больше люблю свистки фабрик и заводов», – впрочем, газета «Одесские новости» язвительно написала другое: «Несколько раз повторил г. Маяковский, что он, чувствующий свое превосходство над толпой, будет очень рад, если его освищут. И никто ему не свистел»), там же, в зале, сидела девушка.
Звали ее Мария Денисова. В неё и влюбится (на эти пять дней) Маяковский. Молодая барышня, семнадцать лет, талантливый скульптор, одержима всем революционным. Ради неё Маяковский задержит отъезд всей гоп-компании в Кишинёв. Но увы, у Марии – есть жених. Политэмигрант. Вы, несомненно, читали про это. Мы все читали.
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», – сказала Мария. Восемь.
Девять.
Десять.
.............................................
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».
Поэт, когда пишет, никогда не пишет про кого-то одного. Нет, «Облако в штанах» не про Денисову. Там идёт как на параде вся «династия любящих Маяковского», а венчается всё посвящением Лиле Брик. Маяковский, как небесное светило, заставляет крутиться вокруг себя многие планеты. И не только женщин.
Он как настоящая звезда не только испускает свой свет, даже уже когда умер, заражая им и освещая (тот же Вознесенский, Рождественский), он и при жизни такой. Маяковский как настоящая звезда губит и поддерживает таланты.
Опять уже про советское время: «На одном из литературных собраний, где был Маяковский, произошёл неприятный, очень нехарактерный для него случай. Он резко раскритиковал ранние ультраромантические, эстетские, как ему казалось, стихи Багрицкого. Маяковский не мог предвидеть, что одесские литературные власти после его критики перестанут печатать Багрицкого – тяжёлого астматика, кормившего жену и двухлетнего сына. На грани голода тот был вынужден бежать в Москву, где быстро обрёл известность и почву под ногами. Оценил его тогда и Маяковский.
Зато в том же году Маяковский нашёл в Одессе талантливого соратника: семнадцатилетнего Семёна Кирсанова, который уже успел стать лидером Одесской ассоциации футуристов. Под впечатлением от встречи с Маяковским Кирсанов основал группу и журнал «ЮгоЛЕФ», два его стихотворения были вскоре напечатаны в московском «ЛЕФе». Год спустя Семён переехал в Москву и стал одним из самых активных лефовцев, в каком-то смысле – последним футуристом».
Ну и куда без легендарных романических историй со звездой и без узнавания вахтёрами (в данном случае часовым). В той же Одессе Маяковский знакомится с девушкой – выпускницей Института народного хозяйства, любительницей стихов – Евгенией Хин.
«Товарищ девушка! – сказал Маяковский. – Вы мне по росту. Давайте гулять вместе».
«Гуляли целый день большой компанией, потом Маяковский проводил девушку до дома (на Дворянской улице, тогда Коминтерна). В последний момент он сказал:
“– Неужели вы бездарно проведете эту ночь?.. Вернёмся в порт и посмотрим, как он живёт после двенадцати часов ночи. Я ненавижу гостиницы даже в городе Одессе. Я не желаю отдавать бездарному сну эту ночь. Пойдемте!
– Но порт закрыт. У ворот стоит часовой. Нас туда не пустят. –А всё-таки пойдем!”
У ворот порта, вспоминает Евгения, “красноармеец вытягивается по-военному и делает под козырек поэту: “Проходите, пожалуйста, товарищ Маяковский!”»
Евгения Хин. Где-то мы что-то похожее слышали. Ах да. У Ильфа и Петрова. Хина Члек. Так вот на кого эта пародия. Именно загадочной Хине Члек посвящал нетленные свои строки Никифор Ляпис-Трубецкой из «12 стульев».
«Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением. Ему нашлось место в редакции “Работника булки”. Поэма носила длинное и грустное название: “О хлебе, качестве продукции и о любимой”». (Вот она, очевидная пародия на агитки Маяковского вроде «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе».)
«Поэма посвящалась загадочной Хине Члек. Начало было по-прежнему эпическим:
Служил Гаврила хлебопёком,
Гаврила булку испекал».
Маяковский был настоящей звездой. И он не мог избежать пародистов.