За что так невзлюбил Арсений Тарковский Елену Молоховец, автора книги кулинарных рецептов «Подарок молодым хозяйкам», теперь уже и непонятно.
Где ты, писательница малосольная,
Молоховец, холуйка малохольная,
Блаженство десятипудовых туш
Владетелей десяти тысяч душ?
В каком раю? чистилище? мучилище?
Костедробилище?
А где твои лещи
Со спаржей в зеве? раки бордолез?
Омары Крез? имперский майонез?
Кому ты с институтскими ужимками
Советуешь стерляжьими отжимками
Парадный опрозрачивать бульон,
Чтоб золотым он стал, как миллион,
Отжимки слугам скармливать, чтоб ведали,
Чем нынче наниматели обедали?
Вот ты сидишь под ледяной скалой,
Перед тобою ледяной налой,
Ты вслух читаешь свой завет поваренный,
Тобой хозяйкам молодым подаренный,
И червь несытый у тебя в руке,
В другой — твой череп мямлит в дуршлаге.
Ночная тень, холодная, голодная,
Полубайстрючка, полублагородная…
(1957)
Хотя нет. Наверное, за это: «...после чего отжимки можно отдать на кухню людям. Е. Молоховец. Подарок молодым хозяйкам. 1911».
Елена Ивановна Молоховец родилась 10 мая 1831 (это если по новому стилю) и, конечно, знала эти стихи Державина из «Жизни Званской».
Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;
Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.
Я озреваю стол – и вижу разных блюд
Цветник, поставленный узором.
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!
Нам очень режет слух это «рабы». И ответ на тот вопрос «за что?» – за вот это, в частности: «Когда это мясо при костях сварится, снять его, изрубить и употребить на фарш для пирожков, караваев, подаваемых к супу, на форшмак и т. п. или отдать прислуге».
Татьяна Толстая очень смешно в свое время написала, в 1992 году: «Слуги не голодают, однако при чтении меню для них в душе начинают шевелиться злобные классовые чувства. Так, скажем, завтрак для этих круглосуточных тружеников зачастую состоит из одного молока или простокваши, обед – из супа и каши, на ужин предлагается доесть объедки от обеда. О фруктах ни слова: грубые люди должны есть грубые вещи. Вот постные завтраки: копченая селедка. Или же: тертая редька с постным маслом на черном хлебе и чай. Хочется собраться в кружок и петь революционные песни».
Книга Молоховец «Подарок молодым хозяйкам…» вышла в год освобождения крестьян от крепостного рабства, а умрет Елена Ивановна чуть больше, чем через год после революции, 15 декабря 1918-го. По какой-то отдельной злой иронии судьбы (она же написала почти барочную кулинарную книгу) в голодном Петрограде, без средств к существованию. Причем умерла уже тогда, когда задолго до этого похоронила и мужа, и восьмерых из десяти детей.
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
Смотрели на меня – и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.
А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,
И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил таки классическую розу
К советскому дичку.
(Владислав Ходасевич)
В этом стихотворении, конечно, речь идет несколько о ином – но сейчас мне хочется тут выделить эти «Напастям жалким и однообразным/ Там предавались до потери сил», ну и «треску», конечно. Зловонную. Тут нельзя не вспомнить селедку, которой торговала Ахматова (выдали через литературный фонд). Благо, что и вспоминал об этом опять именно Ходасевич.
«В 1922 году петербургской интеллигенции выдавали продуктовые пайки в Доме ученых на Миллионной улице. Каждую среду положенную долю снеди получали Шкловский, Пяст, Ходасевич, Тынянов, Томашевский. Владиславу Ходасевичу однажды "отгрузили" в заветном подвале сразу полпуда селедки. Мерзкую рыбу он не жаловал из-за вкуса и запаха, поэтому решил продать селедку на рынке возле Обводного канала. Среди продавцов Ходасевич увидел Анну Ахматову, беспомощно стоявшую перед таким же огромным мешком. "Я уже собирался предложить ей торговать вместе, чтобы не скучно было, но тут подошел покупатель, за ним другой, третий – и я расторговался. Селедки мои оказались первоклассными. Чтобы не прикасаться к ним, я предлагал покупателям собственноручно их брать из мешка, – вспоминает писатель. – Еще со времен Книжной Лавки Писателей я усвоил себе золотое правило торговли, применяемое и в парижских магазинах: "Покупатель всегда прав". Поэтому я не спорил, а предлагал недовольным тут же возвращать товар или обменивать, причем заметил, что только что забракованное одним приходилось как раз по душе другому. Впрочем, должен отметить и другое мое наблюдение: покупатели селедок несравненно сознательней и толковее, нежели покупатели книг".
Но вернемся, однако, к книгам и к Молоховец.
Молоховец проиграла жизни, а ее книга – выиграла. Победила.
Говорят, что рецепты легендарной советской «Книги о вкусной и здоровой пище» (я помню эту книгу, она у нас была, я любил ее читать в отрочестве за едой, когда ел один, потому что есть и читать одновременно домашними не поощрялось) в основе своей дублировали книгу Молоховец. Ну уже без всяких, конечно, «пошлите прислугу в погреб».
Может быть, и так. Но я в любом случае читал сперва советскую книгу рецептов, потом – значительно позднее – уже молоховецкую просто так поэму. У Заболоцкого будет потом эта тема: рыбная лавка как предмет и повод для лирического высказывания – именно как лирическое высказывание я советскую книгу рецептов вместе с книгой Молоховец и читал.
Вот советы Молоховец:
«Относительно рыбы и раков:
Если рыба варится для ухи, то ее надо опустить в холодную воду. Если же варится для подачи под соусом или для майонезов, то опускается в кипящий уже отвар с кореньями, луком, лавровым листом, перцем и солью,
Кожу осетрины не следует варить, так как она придает навару неприятный вкус. Разваренную осетрину надо сперва остудить, чтобы нарезать ее ровными порциями, иначе разваливается.
Когда варится для домашнего обеда свежая лососина для ботвиньи (по 1/4 ф. на тарелку), то надо воду посолить, но не слишком чтобы можно было употребить этот отвар на 1-3 тарелки ухи, положив в него 1 лавровый листик, зерна 2 перца, сварить в нем несколько штук картофеля и раз вскипятить кусочками нарезанный огурец, свежий или соленый. Такую экономию можно соблюдать только при домашнем обеде, потому что большая рыба для майонезов должна вариться в более соленой воде, негодной для ухи.
Подавая судака, напр., с картофелем, яйцами и маслом, отвар из судаков употреблять на рыбный суп.
Когда варятся раки, то оставшиеся скорлупки вымыть, высушить, истолочь на раковое масло. При варке раков их надо опускать непременно в крутой соленый кипяток с укропом.
Очищенные раковые шейки, положенные уже в какой-нибудь соус или суп, никогда не надо варить больше, а только подогреть до самого горячего состояния.
Раков не надо вынимать из отвара до отпуска, иначе обсохнут и будут невкусны».
А вот из предисловия к «микояновской» «Книге о вкусной и здоровой пище»:
«Русские купцы не умели хорошо кушать, – рассказывал в одном из докладов товарищ Микоян. – Они обжирались блинами с икрой, а потом вызывали к себе докторов лечиться от обжорства. А более культурная часть буржуазии и аристократия, которая по полгода проводила за границей, нужные ей продукты выписывала из-за границы. В Петербурге и Москве было несколько шикарных магазинов с импортными пищевыми товарами. Вот, к примеру, прейскурант товаров "торгового дома" Белова или "торгового дома" Елисеева. В елисеевском прейскуранте – громадный список импортных товаров, которые мы теперь в большинстве производим сами. Елисеев ввозил из-за границы 43 вида консервов (эти консервы мы теперь сами делаем), 18 сортов сыра (как будто в России нельзя было делать хорошего сыра!), 14 сортов шоколада, 45 сортов бисквитов и печенья (которые производятся теперь у нас в массовом количестве и качеством не хуже, а лучше), 308 сортов вин и крепких напитков, 3 сорта горчицы, 4 сорта уксуса. И уксус привозили из-за границы!»
Нет, ну скажите? Правда, и то, и другое поэма?
Правда-правда, слышу я родные тоненькие голоса.
А вот и обещанный Заболоцкий.
И вот забыв людей коварство,
Вступаем мы в иное царство.
Тут тело розовой севрюги,
Прекраснейшей из всех севрюг,
Висело, вытянувши руки,
Хвостом прицеплено на крюк.
Под ней кета пылала мясом,
Угри, подобные колбасам,
В копченой пышности и лени
Дымились, подогнув колени,
И среди них, как желтый клык,
Сиял на блюде царь-балык.
Интересный факт (никогда не знал о нем, только сейчас наткнулся, когда стал искать материал). Оказывается, первую свою книгу рецептов Молоховец постеснялась подписать своим именем. На обложке было просто вытеснено: «Е. М...цъ».
Эта полуанонимность и большая популярность первого издания привели к появлению многих копий под чужими именами. «Малковец», «Морович», «Мороховцев» и даже «НЕМолоховец».
Но несмотря на плагиаторов, доход от книги был очень большой. Она даже смогла перевезти в Петербург мужа и детей.
И дальше слава только увеличивалась. Но, как это и бывает со славой, вместе с ней стали увеличиваться причуды автора.
Молоховец сдружилась с ясновидящей и в книге стало появляться много советов, далеких от собственно кухни. Теперь Молоховец учит читательниц почему-то следить за здоровьем домашнего скота и лечит болезни. В частности, потливость рук. Причем лечит очень странно.
«Весною взять в руки по молодой лягушке и держать их в руках до тех пор, пока не околеют».
Многие просвещенные критики были в шоке.
Ну а в 1889 году умирает ее муж – Франц Молоховец. И что-то с вдовой уже не так. Она всю прибыль с книг спускает на издание странных брошюр. «Голос русской женщины, по поводу государственного и духовно-религиозно-нравственного возрождения России», «В защиту православно-русской семьи», «Краткая история домостроительства вселенной (с приложением карты, в красках)», «Монархизм, национализм и православие», «Тайна горя и смут нашего времени и якорь спасения для посягающих на безверие, убийство, самоубийство и крайнюю безнравственность (из области спиритизма)». Времена стоят смутные, увлечения людей ясностью тоже не отличаются.
Да и вообще в жизни Молоховец наступают дурные дни. И опять эта злая ирония. Мы помним, что из десяти ее детей до совершеннолетия дожили только два сына. Но и один из тех, кто дожил, Леонид, в русско-японскую войну 1904-1905 годов умирает именно от недоедания. В осаждённом городе Порт-Артур. Однако (как я прочитал по одной из ссылок) «Елена Ивановна в предисловии к очередному переизданию описывает его гибель как героическую». И это тоже дико. Описание смерти в предисловии кулинарной книги.
Может, именно из-за своих странностей Молоховец после смерти стала легендой. Пусть иногда смешной, пусть почти анекдотической, но легендой. Это не каждому дано.
Ведь только легенде мы приписываем то, что человек-легенда никого не говорил.
«Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесёт фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или чёрной и приготовьте лёгкие закуски...»
Если верить специалистам по книгам Молоховец, ни в одном из 29 изданий «Подарка молодым хозяйкам» этой фразы нет.
Где ты, писательница малосольная,
Молоховец, холуйка малохольная,
Блаженство десятипудовых туш
Владетелей десяти тысяч душ?
В каком раю? чистилище? мучилище?
Костедробилище?
А где твои лещи
Со спаржей в зеве? раки бордолез?
Омары Крез? имперский майонез?
Кому ты с институтскими ужимками
Советуешь стерляжьими отжимками
Парадный опрозрачивать бульон,
Чтоб золотым он стал, как миллион,
Отжимки слугам скармливать, чтоб ведали,
Чем нынче наниматели обедали?
Вот ты сидишь под ледяной скалой,
Перед тобою ледяной налой,
Ты вслух читаешь свой завет поваренный,
Тобой хозяйкам молодым подаренный,
И червь несытый у тебя в руке,
В другой — твой череп мямлит в дуршлаге.
Ночная тень, холодная, голодная,
Полубайстрючка, полублагородная…
(1957)
Хотя нет. Наверное, за это: «...после чего отжимки можно отдать на кухню людям. Е. Молоховец. Подарок молодым хозяйкам. 1911».
Елена Ивановна Молоховец родилась 10 мая 1831 (это если по новому стилю) и, конечно, знала эти стихи Державина из «Жизни Званской».
Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;
Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.
Я озреваю стол – и вижу разных блюд
Цветник, поставленный узором.
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!
Нам очень режет слух это «рабы». И ответ на тот вопрос «за что?» – за вот это, в частности: «Когда это мясо при костях сварится, снять его, изрубить и употребить на фарш для пирожков, караваев, подаваемых к супу, на форшмак и т. п. или отдать прислуге».
Татьяна Толстая очень смешно в свое время написала, в 1992 году: «Слуги не голодают, однако при чтении меню для них в душе начинают шевелиться злобные классовые чувства. Так, скажем, завтрак для этих круглосуточных тружеников зачастую состоит из одного молока или простокваши, обед – из супа и каши, на ужин предлагается доесть объедки от обеда. О фруктах ни слова: грубые люди должны есть грубые вещи. Вот постные завтраки: копченая селедка. Или же: тертая редька с постным маслом на черном хлебе и чай. Хочется собраться в кружок и петь революционные песни».
Книга Молоховец «Подарок молодым хозяйкам…» вышла в год освобождения крестьян от крепостного рабства, а умрет Елена Ивановна чуть больше, чем через год после революции, 15 декабря 1918-го. По какой-то отдельной злой иронии судьбы (она же написала почти барочную кулинарную книгу) в голодном Петрограде, без средств к существованию. Причем умерла уже тогда, когда задолго до этого похоронила и мужа, и восьмерых из десяти детей.
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
Смотрели на меня – и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.
А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,
И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил таки классическую розу
К советскому дичку.
(Владислав Ходасевич)
В этом стихотворении, конечно, речь идет несколько о ином – но сейчас мне хочется тут выделить эти «Напастям жалким и однообразным/ Там предавались до потери сил», ну и «треску», конечно. Зловонную. Тут нельзя не вспомнить селедку, которой торговала Ахматова (выдали через литературный фонд). Благо, что и вспоминал об этом опять именно Ходасевич.
«В 1922 году петербургской интеллигенции выдавали продуктовые пайки в Доме ученых на Миллионной улице. Каждую среду положенную долю снеди получали Шкловский, Пяст, Ходасевич, Тынянов, Томашевский. Владиславу Ходасевичу однажды "отгрузили" в заветном подвале сразу полпуда селедки. Мерзкую рыбу он не жаловал из-за вкуса и запаха, поэтому решил продать селедку на рынке возле Обводного канала. Среди продавцов Ходасевич увидел Анну Ахматову, беспомощно стоявшую перед таким же огромным мешком. "Я уже собирался предложить ей торговать вместе, чтобы не скучно было, но тут подошел покупатель, за ним другой, третий – и я расторговался. Селедки мои оказались первоклассными. Чтобы не прикасаться к ним, я предлагал покупателям собственноручно их брать из мешка, – вспоминает писатель. – Еще со времен Книжной Лавки Писателей я усвоил себе золотое правило торговли, применяемое и в парижских магазинах: "Покупатель всегда прав". Поэтому я не спорил, а предлагал недовольным тут же возвращать товар или обменивать, причем заметил, что только что забракованное одним приходилось как раз по душе другому. Впрочем, должен отметить и другое мое наблюдение: покупатели селедок несравненно сознательней и толковее, нежели покупатели книг".
Но вернемся, однако, к книгам и к Молоховец.
Молоховец проиграла жизни, а ее книга – выиграла. Победила.
Говорят, что рецепты легендарной советской «Книги о вкусной и здоровой пище» (я помню эту книгу, она у нас была, я любил ее читать в отрочестве за едой, когда ел один, потому что есть и читать одновременно домашними не поощрялось) в основе своей дублировали книгу Молоховец. Ну уже без всяких, конечно, «пошлите прислугу в погреб».
Может быть, и так. Но я в любом случае читал сперва советскую книгу рецептов, потом – значительно позднее – уже молоховецкую просто так поэму. У Заболоцкого будет потом эта тема: рыбная лавка как предмет и повод для лирического высказывания – именно как лирическое высказывание я советскую книгу рецептов вместе с книгой Молоховец и читал.
Вот советы Молоховец:
«Относительно рыбы и раков:
Если рыба варится для ухи, то ее надо опустить в холодную воду. Если же варится для подачи под соусом или для майонезов, то опускается в кипящий уже отвар с кореньями, луком, лавровым листом, перцем и солью,
Кожу осетрины не следует варить, так как она придает навару неприятный вкус. Разваренную осетрину надо сперва остудить, чтобы нарезать ее ровными порциями, иначе разваливается.
Когда варится для домашнего обеда свежая лососина для ботвиньи (по 1/4 ф. на тарелку), то надо воду посолить, но не слишком чтобы можно было употребить этот отвар на 1-3 тарелки ухи, положив в него 1 лавровый листик, зерна 2 перца, сварить в нем несколько штук картофеля и раз вскипятить кусочками нарезанный огурец, свежий или соленый. Такую экономию можно соблюдать только при домашнем обеде, потому что большая рыба для майонезов должна вариться в более соленой воде, негодной для ухи.
Подавая судака, напр., с картофелем, яйцами и маслом, отвар из судаков употреблять на рыбный суп.
Когда варятся раки, то оставшиеся скорлупки вымыть, высушить, истолочь на раковое масло. При варке раков их надо опускать непременно в крутой соленый кипяток с укропом.
Очищенные раковые шейки, положенные уже в какой-нибудь соус или суп, никогда не надо варить больше, а только подогреть до самого горячего состояния.
Раков не надо вынимать из отвара до отпуска, иначе обсохнут и будут невкусны».
А вот из предисловия к «микояновской» «Книге о вкусной и здоровой пище»:
«Русские купцы не умели хорошо кушать, – рассказывал в одном из докладов товарищ Микоян. – Они обжирались блинами с икрой, а потом вызывали к себе докторов лечиться от обжорства. А более культурная часть буржуазии и аристократия, которая по полгода проводила за границей, нужные ей продукты выписывала из-за границы. В Петербурге и Москве было несколько шикарных магазинов с импортными пищевыми товарами. Вот, к примеру, прейскурант товаров "торгового дома" Белова или "торгового дома" Елисеева. В елисеевском прейскуранте – громадный список импортных товаров, которые мы теперь в большинстве производим сами. Елисеев ввозил из-за границы 43 вида консервов (эти консервы мы теперь сами делаем), 18 сортов сыра (как будто в России нельзя было делать хорошего сыра!), 14 сортов шоколада, 45 сортов бисквитов и печенья (которые производятся теперь у нас в массовом количестве и качеством не хуже, а лучше), 308 сортов вин и крепких напитков, 3 сорта горчицы, 4 сорта уксуса. И уксус привозили из-за границы!»
Нет, ну скажите? Правда, и то, и другое поэма?
Правда-правда, слышу я родные тоненькие голоса.
А вот и обещанный Заболоцкий.
И вот забыв людей коварство,
Вступаем мы в иное царство.
Тут тело розовой севрюги,
Прекраснейшей из всех севрюг,
Висело, вытянувши руки,
Хвостом прицеплено на крюк.
Под ней кета пылала мясом,
Угри, подобные колбасам,
В копченой пышности и лени
Дымились, подогнув колени,
И среди них, как желтый клык,
Сиял на блюде царь-балык.
Интересный факт (никогда не знал о нем, только сейчас наткнулся, когда стал искать материал). Оказывается, первую свою книгу рецептов Молоховец постеснялась подписать своим именем. На обложке было просто вытеснено: «Е. М...цъ».
Эта полуанонимность и большая популярность первого издания привели к появлению многих копий под чужими именами. «Малковец», «Морович», «Мороховцев» и даже «НЕМолоховец».
Но несмотря на плагиаторов, доход от книги был очень большой. Она даже смогла перевезти в Петербург мужа и детей.
И дальше слава только увеличивалась. Но, как это и бывает со славой, вместе с ней стали увеличиваться причуды автора.
Молоховец сдружилась с ясновидящей и в книге стало появляться много советов, далеких от собственно кухни. Теперь Молоховец учит читательниц почему-то следить за здоровьем домашнего скота и лечит болезни. В частности, потливость рук. Причем лечит очень странно.
«Весною взять в руки по молодой лягушке и держать их в руках до тех пор, пока не околеют».
Многие просвещенные критики были в шоке.
Ну а в 1889 году умирает ее муж – Франц Молоховец. И что-то с вдовой уже не так. Она всю прибыль с книг спускает на издание странных брошюр. «Голос русской женщины, по поводу государственного и духовно-религиозно-нравственного возрождения России», «В защиту православно-русской семьи», «Краткая история домостроительства вселенной (с приложением карты, в красках)», «Монархизм, национализм и православие», «Тайна горя и смут нашего времени и якорь спасения для посягающих на безверие, убийство, самоубийство и крайнюю безнравственность (из области спиритизма)». Времена стоят смутные, увлечения людей ясностью тоже не отличаются.
Да и вообще в жизни Молоховец наступают дурные дни. И опять эта злая ирония. Мы помним, что из десяти ее детей до совершеннолетия дожили только два сына. Но и один из тех, кто дожил, Леонид, в русско-японскую войну 1904-1905 годов умирает именно от недоедания. В осаждённом городе Порт-Артур. Однако (как я прочитал по одной из ссылок) «Елена Ивановна в предисловии к очередному переизданию описывает его гибель как героическую». И это тоже дико. Описание смерти в предисловии кулинарной книги.
Может, именно из-за своих странностей Молоховец после смерти стала легендой. Пусть иногда смешной, пусть почти анекдотической, но легендой. Это не каждому дано.
Ведь только легенде мы приписываем то, что человек-легенда никого не говорил.
«Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесёт фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или чёрной и приготовьте лёгкие закуски...»
Если верить специалистам по книгам Молоховец, ни в одном из 29 изданий «Подарка молодым хозяйкам» этой фразы нет.