Снег, ни зги не видать. Кто темнеет вдали? Человек или волк? Страшно.
Еще хорошая хозяйка убирала с крыльца веник. Тот который стоял, чтоб снег с валенок обивать. Вдруг его черт украдет?
В общем, очень неспокойно в этот день.
А Цветаева в этот день написала Максимилиану Волошину:
«Феодосия, 27-го декабря 1913 г.
Милый Макс,
Спасибо за письмо и книжечку Эренбурга (...). А 31-го думаем приехать к тебе встречать Новый год, если только С<ережа> не слишком устанет с дороги. П<етр> Н<иколаевич>5 уехал куда-то на три дня. Макс, напиши мне, пожалуйста, адр<ес> Эренбурга, – надо поблагодарить его за книгу.
Всего лучшего, – не уезжаешь ли ты куда-нибудь на Новый год?»
Уж не знаю, приехали они тогда к Волошину или нет, но, когда я думаю о Цветаевой, я всегда вспоминаю розовое платье.
ТЕБЕ – ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ
К тебе, имеющему быть рожденным
Столетие спустя, как отдышу, –
Из самых недр – как на смерть осужденный,
Своей рукой пишу:
– Друг! не ищи меня! Другая мода!
Меня не помнят даже старики.
– Ртом не достать! – Через летейски воды
Протягиваю две руки.
Как два костра, глаза твои я вижу,
Пылающие мне в могилу – в ад, –
Ту видящие, что рукой не движет,
Умершую сто лет назад.
Со мной в руке – почти что горстка пыли –
Мои стихи! – я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я – или
В котором я умру.
На встречных женщин – тех, живых, счастливых, –
Горжусь, как смотришь, и ловлю слова:
– Сборище самозванок! Всё мертвы вы!
Она одна жива!
Я ей служил служеньем добровольца!
Все тайны знал, весь склад ее перстней!
Грабительницы мертвых! Эти кольца
Украдены у ней!
О, сто моих колец! Мне тянет жилы,
Раскаиваюсь в первый раз,
Что столько я их вкривь и вкось дарила, –
Тебя не дождалась!
И грустно мне еще, что в этот вечер,
Сегодняшний – так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу, – и навстречу
Тебе – через сто лет.
Бьюсь об заклад, что бросишь ты проклятье
Моим друзьям во мглу могил:
– Все восхваляли! Розового платья
Никто не подарил!
Кто бескорыстней был?! – Нет, я корыстна!
Раз не убьешь, – корысти нет скрывать,
Что я у всех выпрашивала письма,
Чтоб ночью целовать.
Сказать? – Скажу! Небытие – условность.
Ты мне сейчас – страстнейший из гостей,
И ты откажешь перлу всех любовниц
Во имя той – костей.
(Марина Цветаева)
Какой же цвет имела в виду Марина Ивановна, когда говорила о розовом, какой хотела?
Их же много: райский розовый цвет, цвет ситцевой розы, цвет попурри, цвет вечернего песка, лососевый цвет, сладкий лиловый оттенок, цвет ледяной розы, цвет омарового супа, шокирующий розовый цвет.
Если помните, есть у нее такая поэма – «Поэма конца». Она адресована Константину Родзевичу.
Движение губ ловлю.
И знаю – не скажет первым.
– Не любите? – Нет, люблю.
– Не любите? – но истерзан,
Но выпит, но изведен.
(Орлом озирая местность):
– Помилуйте, это – дом?
– Дом в сердце моем. – Словесность!
Любовь, это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете – любовь –
Беседовать через столик?
Часочек – и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит...
– Храм?
Дитя, замените шрамом
На шраме! – Под взглядом слуг
И бражников? (Я, без звука:
"Любовь, это значит лук
Натянутый лук: разлука".)
Поэма эта о моменте расставания (хотя биографически это не так: они еще виделись потом), и за ее пределами, за пределами текста тоже мелькнет розовый цвет. Мелькнет оттенком «Цвет омарового супа». Цветаева будет в одном письме к приятелю утверждать, что подарила невесте Родзевича свадебное платье. Вряд ли розовее. Но подарила. «Кстати знаете ли Вы, что мой герой "Поэмы Конца" женится, наверное, уже женился. Подарила невесте свадебное платье (сама передала его ей тогда с рук на руки, – не платье! – героя)». Впрочем, бедная невеста этот факт не подтвердила.
Зато сам Родзевич сохранит прощальную записку Цветаевой. Листик писчей бумаги, на нем след простого карандаша. Прощальное письмо, вернее, карандашную записку Константин Болеславович «сложил вчетверо и вклеил в переплетенный оттиск альманаха "Ковчег" с "Поэмой Конца". Сюда же была вложена вырезка из "Последних новостей" с "Попыткой ревности"».
Это значит, что он твердо принял решение не встречаться. Но сувенир сохранил.
...Я люблю это стихотворение Цветаевой и эту поэму, «Поэму конца». Видимо, что-то сильно в меня, тогдашнего, шестнадцатилетнего попадало.
Кстати. Что именно написала тогда в прощальной записке Цветаева герою своей поэмы?
А вот что:
«Прага, 23-го Декабря 1923 г.
Мой родной,
Я не напоминаю Вам о себе (Вы меня не забыли!), я только не хочу, чтобы Ваши праздники прошли совсем без меня. Расставшись с Вами во внешней жизни, не перестаю и не перестану –
Впрочем, Вы всё это знаете.
МЦ.
А на прилагаемую мелочь не сердитесь (не сéрдитесь?), право выручить Вас – мне, и Вам – меня, это жалкое право мы ведь сохраняем?
Буду думать о Вас все праздники и всю жизнь».
Интересно. Думала все праздники или нет? Или опять вечные обещания Цветаевой, которые она с такой дерзкой легкостью давала, но никогда не могла сдержать?
...цвет лилово-древесный, вересковый цвет, цвет пепел розы.
Мне очень нравится это название оттенка. Цвет пепел розы.