Оглянись! насекомых несметные Кавалькады всё тянет на мёд; Есть, однако, приметы заветные, Предвестившие лета исход. Не напрасно утрами янтарными, Что прозрачней, чем кожа луны, Мотылёк шелкопряда непарного Вылетает на поиск жены.
(Саша Соколов, «Между собакой и волком»)
Полетим и мы.
... Прочитал тут недавно, как бутанский буддийский лама, художник, писатель, сценарист и режиссёр Дзонгсар Кхьенце Ринпоче говорил (и откуда он это знает?), что, когда мы умрём, мы будем помнить имя жены или мужа около трёх дней.
«На четвертый-пятый день вы едва вспомните кого-либо».
Потом, на десятый, мы забудем наш пол. Кто мы были: мужчина или женщина? А разве важно?
«Около двенадцатого дня вы не сможете вспомнить, были вы человеческим существом или кем-то ещё. Вас начнёт притягивать следующая жизнь. Так, если вам придётся переродиться птицей, вся ваша любовь и восхищение парнем или девушкой, волнение от его или её запаха превратится в волнение при виде копошащегося в пыли червяка. Раз уж вы должны будете переродиться птицей, то и чувства у вас будут птичьи, вам будет нравиться порхать с ветки на ветку и тому подобное».
Вот и приехали (точнее, прилетели): всё предыдущее, предстоящее, оказывается, уже и нужно, необязательно. Та жизнь, в которой у нас были возлюбленные, муж или жена, окончена.
И когда мы их встретим в следующей жизни, то будем птицей, которая клянчит у них крошек, и нам будет абсолютно всё равно, что перед нами бывшие наши близкие. Они будут просто рукой с хлебом.
Господи, а мы всё переживали, склеивали разбитое сердце, кто новой любовью, кто алкоголем, писали: «я этого не переживу» (краткий пересказ будущих серий, тизер, так сказать: отлично переживёте), клялись, что больше любви в нашей этой жизни не будет (кстати, возможно).
«Это напоминание о непостоянстве и не только в отношениях – говорит нам Дзонгсар Кхьенце Ринпоче. – Эта чашка кофе может оказаться для меня последней. Книга, которую я держу может оказаться последней, которую я беру в руки. Когда у вас появляется подобное осознавание, вы начинаете радоваться любви в полной мере. А иначе мы всегда отвлечены мыслями о чём-то следующем».
КОЛОБОК
Ложка, ещё одна ложка, две вилки, детская ложечка, кружка, ещё одна, стакан, ещё, тарелка, мелкая тарелка, глубокая, чашка, сковородка, большая крышка, сотейник, маленькая крышка, противень, рюмки, осколки, осколки… Когда я увидел стихотворение, я не испугался, я стал его писать. А оно стало писать меня. Здравствуйте, я… Вот рука его, вот другая, вот ноги, вот голова, вот туловище, вот глаза и уши на месте. Вот клубок, вот колобок. Вот дорога – едва заметная ниточка. Птичка щебечет. Бабушка, расскажи сказку. Слушай, внучёк. Только не перебивай. А сказка добрая? Добрая, золотой мой, добрая, добрее не бывает. Семь дней и ночей я трудился. Семь дней и ночей трудилось оно. Здравствуйте, я… А я – ваше стихотворение. Мы подружимся, мы закружимся, мы… А где же ваша душа? Там, где её никогда не было. И не будет. Покатится колобок по лесам, по полям, улизнёт от волка, медведя перехитрит, прикатится к лисе. Зажмурится. Здравствуйте, вы кто? Откроет глаза. Здравствуйте, я ваше стихотворение. Я буду вас есть.
(Игорь Ильин)
Это похоже на чёрный квадрат Малевича, у которого тоже был свой предтеча (между прочим, и не один, но я сейчас не про Альфонса Алле с его картиной «Битва темнокожих в пещере глубокой ночью», которая представляла собой чёрное полотно, близкое по форме к квадрату). Я про другого.
В начале XVII века Роберт Фладд (и тут два согласных), английский философ-мистик и астролог, изобразил чёрный четырёхугольник для иллюстрации первозданной темноты Вселенной перед появлением мира. И подписал: «и так до бесконечности».
Найдите этот кривоватый рисунок в интернете – это в чистом виде супрематизм. Может, только не такой густой.
Вот и нашлась чёрному квадрату в истории пара (хотя самих чёрных квадратов у Малевича, кажется, четыре: но это современники).
* * *
Вещь восклицает: Где моя пара?
Грохочет: Где моя пара?
Звенит и смолкает.
Пара вещей Движется вдаль по пустыне
И превращается в точки: Две точки, А дальше – одну.
Точка внутри восклицает И превращается в знак. Точка грохочет, Из точки плывут корабли.
– Что ты ещё мне расскажешь, Стоя у входа в метро И не желая проститься?
Я пропаду под землёй, Но завтра, Но уже завтра ты Услышишь мой голос, А послезавтра ты Увидишь меня.
Точкой вначале, А далее знаком, Контуром, телом и мной.
Из пустыни С цветами стоишь.
Ну так что?
– Я не желаю проститься. Я желаю видеть тебя Ныне и присно, как есть.
(Андрей Гришаев)
... Впрочем, не чёрным квадратом единым. Был же ещё и белый квадрат.
Шёл тут недавно домой, увидел, что выпал снег. Не первый и, может, непрочный. Но лежит.
И выгоды нет, а чувствуешь глупую радость.
Ту же радость, с которой Ахмадулина этот снег однажды описала: просто от переизбытка. Сил, надежды и будущего.
(...) Он даст исцеленье болевшим, богатством снабдит бедняка, и в этом блаженстве белейшем сойдутся тетрадь и рука.
Простит всех живущих на свете метели вседобрая власть, и будем мы – баловни, дети природы, влюбившейся в нас.
Да, именно так всё и было. Снег падал и долго был жив. А я – влюблена и любима, и вот моя книга лежит.
(Белла Ахмадулина)
Чего нам этот снег? И завтра не допросимся. И навалит – не разгребём. А радостно.