Сейчас, наверное, уже не поют колыбельных, а раньше пели.
Приди, котенька, коток,
Приди, серенький хвосток,
Приди, котик, ночевать,
Приди с Катенькой играть.
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Шубку новую сошью
И сапожки закажу!
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою,
Приди, котик, ночевать,
Мою деточку качать.
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Дам кусочек пирога
И кувшинчик молока,
Шубу новую куплю
И сапожки закажу,
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою.
Но если колыбельная спета, то значит и сон должен прийти. А если сон пришел, то кот туда проскользнуть может.
А вот интересно: к чему снится кот?
Нашел тут в интернете (видел даже трактовку Фрейда, но бог с ним, обойдемся без его помощи, пусть спит безмятежно):
Встреча с незнакомой кошкой – это предостережение о том, что в окружении сновидца есть люди, способные на предательство. И тогда проснувшемуся надо быть внимательным и осторожным.
Сон же с участием домашнего любимца спящего человека – это наоборот благоприятный и счастливый знак. Не волнуйтесь: всё идет своим чередом.
Если приснилось, что держите на руках рыжего кота, это значит, что какой-то злоумышленник желает завладеть вашим имуществом или деньгами. Надо быть осторожным: не отвечайте телефонным мошенникам.
А потом (уже не по всяким вопросам гадания) наткнулся в Сети на какой-то неряшливый текст, заполошная женщина пишет: «Я, кстати, вчера получила невероятный культурный шок! Оказывается, все (все!) хищные на планете Земля относятся или к собакам, или к кошкам! Ну по-научному: или к собакообразным (каниформии, Caniformia), или они – кошкообразные (фелиформии Feliformia)».
И дальше с бесчисленными восклицательными знаками (нет-нет, все люди на свете делятся на тех, кто ставит много «!!!!» и тех, кто ставит один или вообще его не ставит, даже в обращении – типа «Здравствуйте, дорогой друг», – вот я как раз не ставлю), так вот и дальше с бесчисленными восклицательными знаками и смайликами пишет:
«Это меня поразило в самое сердце! Значит, когда-то, миллионы лет назад, у кого-то древнего родились две животинки. Одна дала жизнь всем кошкообразным, а вторая – всем пёсам!!! Они поругались! И с тех пор вот так вот идёт жизнь... Вы знали?!»
Мы не знали. Хотя и должны были.
И тоже поражены. Какая богатая на развитие темы идея.
...Как известно, Анна Ахматова новых знакомых проверяла с помощью одного короткого теста. Она предлагала новому человеку ответить на три вопроса и сделать выбор: «кошка, кофе, Мандельштам» или «собака, чай, Пастернак». (Я, кстати, смешанный: кофе, собака, сама Анна Андреевна.)
Ну и дальше Ахматова анализировала: первая группа, кто выбрал кошку, кофе, Мандельштама, – это тонкие, ранимые, впечатлительные и пессимистичные натуры, рассеянные, творческие, необязательные, могут не сильно быть обеспокоены нравственными ценностями (вернее, оценивают их по-своему), а еще склонны к печали и задумчивости, в общем, самосозерцательные.
Второй же тип людей выбирает собаку, чай и Пастернака. Это надежные оптимисты, не особенно впадающие в депрессии. Они практичны, стабильны, не подвержены терзаниям и метаниям, деловиты, психически уравновешены.
...Интересно эта тема ветвится. В Комарове, на той легендарной даче, точнее будке, где жила Ахматова, у нее были соседи, а у тех очень шумный, буйный и большой по размерам рыжий кот, которого звали Глюк и про которого Ахматова говорила: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота».
Еще Анна Ахматова полагала, что этот рыжий кот очень похож на Иосифа Бродского. Вероятно, и определение про «полтора» Ахматовой пришло по ассоциации. Мы помним это эссе Бродского. Оно написано по-английски в 1985 году, но, понятно, что сам мем фигурировал в речи Бродского еще в юности.
«В полутора комнатах (если вообще по-английски эта мера пространства имеет смысл), где мы жили втроем, был паркетный пол, и моя мать решительно возражала против того, чтобы члены ее семьи, я в частности, разгуливали в носках. Она требовала от нас, чтобы мы всегда ходили в ботинках или тапочках. Выговаривая мне по этому поводу, вспоминала старое русское суеверие. "Это дурная примета, – утверждала она, – к смерти в доме"».
(Это как раз самое начало этого эссе Бродского.)
Не помню, как отвечал сам Бродский на этот ахматовский опросник, но, думаю, конечно, он выбрал тот вариант, где был кот (условная кошка).
О его любви к кошкам известно всем, сам Бродский говорил: «Я, как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь…» В семье его часто даже использовали «кошачьи» словечки: «мяу», «мур-мур-мур». Некоторые выражали огорчение, некоторые – радость.
Сам Бродский вспоминает: «К моим пятнадцати годам в нашей семье стояло сплошное мяуканье. Отец оказался этому весьма подвержен, и мы стали величать и обходиться друг с другом как "большой кот" и "маленький кот"».
Коты встречаются в письмах поэта, он рисует их даже на книгах, которые дарит, встречается много изображений котов. В конце концов, у нас есть автопортрет поэта, где он изображает себя в виде рыжего кота.
...Тут в текст заходит самовольный кот и наблюдает за аквариумной рыбкой. Которая до этого в любовном стихотворении Бродского чувствовала себя вполне в безопасности.
В этой маленькой комнате всё по-старому:
аквариум с рыбкою – всё убранство.
И рыбка плавает, глядя в сторону,
чтоб увеличить себе пространство.
С тех пор, как ты навсегда уехала,
похолодало, и чай не сладок.
Сделавшись мраморным, место около
в сумерках сходит с ума от складок.
Колесо и каблук оставляют в покое улицу,
горделивый платан не меняет позы.
Две половинки карманной луковицы
после восьми могут вызвать слёзы.
(Иосиф Бродский, из стихотворения «В этой комнате...»)
Но вернемся к полуторакомнате Бродского.
Он вспоминал, как он пишет свое жилище не от тоски. А по привычке памяти: именно там его мать провела четверть своей жизни.
И сразу точное в этом эссе наблюдение:
«Семейные люди редко едят не дома; в России почти никогда. Я не помню ни ее, ни отца за столиком в ресторане или даже в кафетерии. Она была лучшим поваром, которого я когда-либо знал, за исключением, пожалуй, Честера Каллмана, однако у того в распоряжении было больше ингредиентов. Очень часто вспоминаю ее на кухне в переднике – лицо раскраснелось и очки слегка запотели –отгоняющей меня от плиты, когда я пытаюсь схватить что-нибудь прямо с огня. Верхняя губа блестит от пота; коротко стриженные, крашенные хной седые волосы беспорядочно вьются. "Отойди! – она сердится. – Что за нетерпение!" Больше я этого не услышу никогда».
И вот отворяется дверь, которую поэт больше не увидит, он знает это, это знание дает ему то ли боль, то ли силу, но в тексте он внимателен, поэтому сразу задает вопрос: как ей удавалось открыть эту дверь, ведь в руках у нее две большие сковородки – и в дверь вплывает она, мать, с обедом, ужином, чаем или десертом.
«Отец читает газету, я не двигаюсь с места, пока мне не скажут отложить книгу, и ей известно, что та помощь, на которую она вправе рассчитывать, наверняка была бы запоздалой и неуклюжей. В ее семье мужчины скорее знали об учтивых манерах, нежели владели ими. Даже проголодавшись. "Опять ты читаешь своего Дос Пассоса? – она скажет, накрывая на стол. – А кто будет читать Тургенева?" – "Что ты хочешь от него, — отзовется отец, складывая газету, — одно слово — бездельник"».
Но что-то мы забыли про Ахматову.
По моим текстовым наблюдениям, сама Анна Андреевна вела себя, как кошка. Хотя даже кошка может управлять собакой. Вот из Лукницкого: «Стучал долго и упорно – кроме свирепого собачьего лая, ничего и никого. Ключ в двери – значит, кто-то есть. Услышал шаги. Две тонкие руки из темноты оттаскивали собаку. Глубокий взволнованный голос: "Тап! Спокойно! Тап! Тап!" Собака не унималась. Тогда я шагнул в темноту и сунул в огромную пасть сжатую в крепкий кулак руку. Тап, рыкнув, отступил, но в то же мгновение я ощутил, как те самые тонкие руки медленно соскальзывали с лохматой псиной шеи, куда-то совсем вниз, и я схватил падающее, обессиленное легкое тело. Нащупывая в полутьме ногами свободные от завалов места, я, осторожно перешагивая, донес АА в ее комнату и положил на кровать».
Кошка изволила ослабеть.
Но давайте читать Лукницкого дальше. Может, Анна Ахматова и вела себя, как кошка, но любила явно больше собак.
Недолгий Эккерман пишет: «…В пятницу 19‑го, вчера, в 8 часов вечера пришел к Ахматовой. Она очень огорчена болезнью Тапа (собаки). У него горячий нос, что-то на спине. Завтра АА отвезет его в больницу. Сели по-всегдашнему. Стал показывать АА черновики стихотворений, разобранные мной. Никаких поправок не сделала. "Точнее разобрать нельзя", – сказала. Затем диктовала мне биографию Н.С. от 1915 года до конца. После биографии я стал ей читать выдержки из моего литературного дневника, попросив ее указывать, какие сведения о Н.С. правильны, какие – нет».
Ахматова переживает за пса. Значит, все-таки любила.
Но темноты в письмах и тему болезни любила больше.
Вот она пишет прощальное письмо Лукницкому:
«Милый друг, я получила от вас из Москвы 3 письма. Спасибо вам за них и за память обо мне. Уезжаю совсем больная и темная. Что это делается, Господи! Я вернусь в город через неделю, завтра целый день буду в пути. Какое одинокое и печальное Рождество. До свидания. А.Ахматова».
В общем (вернемся к основной теме), получается, деление на любителей собак и кошек гораздо более глубинное, более осмысленное что ли.
Вот эта тема мелькнула у Высоцкого.
... быть может тот – облезлый кот,
Был раньше негодяем,
А этот – милый человек,
Был раньше добрым псом.
А вот опять у Бродского, только уже биографически: все мы помним при милую манеру Бродского, спрашивать дорогих гостей: «Хотите, я разбужу для вас кота?»
Где-то прочитал, что и у самого ИБ кошачьих повадок тоже было немало. Поэт мог слегка царапать собеседника ногтями по пиджаку, если человек ему нравился. Разговаривая по телефону, он на прощание говорил «мяу». Временами он мяукал, когда хотел избежать неловких пауз. Друзья замечали: Бродскому нравилось завершать разговор шутливым выражением «такие наши кошачьи дела». В одном из эссе Бродский писал, как гулял по Венеции и подумал: «…Я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив». Может быть, и само понятие «счастье» у него носило какие-то кошачьи признаки.
Нам даже имена некоторых его котов история сохранила. В Ленинграде у него жила Кошка в Белых Сапожках и кот Оська (почти Иосиф), его тёзка, а в Америке был кот Миссисипи, который пережил своего хозяина.
И даже стихотворение прям нам в тему есть.
Про кота
Он был тощим, облезлым, рыжим,
Грязь помоек его покрывала.
Он скитался по ржавым крышам,
А ночами сидел в подвалах.
Он был старым и очень слабым,
А морозы порой жестоки.
У него замерзали лапы,
Точно так же, как стынут ноги.
Но его никогда не грели,
Не ласкали и не кормили.
Потому что его не жалели.
Потому что его не любили.
Потому что выпали зубы.
Потому что в ушах нарывы.
Почему некрасивых не любят.
Кто-то должен любить некрасивых.
(Иосиф Бродский)
... А вот кто был Лев Толстой по классификации Ахматовой (понятно, что надо исключить Пастернака и Мандельштама, заменим их на Тютчева и Фета – или бог с ними, не будем заменять, оставим только кофе, кота, собаку и чай)?
Мне кажется, он был таким огромным Чеширским котом. Который истаял, но его улыбка (она совсем не радостная, да и улыбка ли это) плывет над всем миром по-прежнему.
Совсем уже в сторону.
Великий Чеширский кот, уже сбежавший из дома, хочет вывести формулу Бога.
Дочь Льва Толстого, когда всем уже понятно, что беглеца надо спасать, пишет в телеграмме Черткову: «Вчера слезли в Астапово, сильный жар, забытье, утром температура нормальная, теперь снова озноб».
Позже рассказала, что именно в то утро отец надиктовал ей в записную книжку эту формулу: «Бог есть неограниченное всё, которого человек является ограниченной частью».
Толстоведы полагают, что это не сама формула, а только ее часть.
Великий Чеширский кот умирает, вокруг него много людей – а не от них ли он пытался убежать? Но кажется, даже люди Толстого больше не тяготят. Один из врачей наклонился к больному, а больной его обнял и поцеловал. Когда же он увидел уже всех врачей, столпившихся вокруг него, то спросил: «Кто эти милые люди?»
Великий Чеширский кот вдруг понял всё и теперь хочет на свободу.
Это же удивительно: больше всего в старости Толстой хотел именно свободы.
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальный гул...
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном...
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Всё залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
(Федор Тютчев)
Но когда-то Великий Чеширский кот был котенком. Мы помним это, как теперь бы сказали, «травматическое» младенческое воспоминание Льва Николаевича, которое он взрослым описал. Он даже сам говорил, что не помнит: во сне это было или наяву.
А воспоминание вот какое: он связан, спелёнут и ему ужасно хочется выпростать руки, но он не может этого сделать. Он кричит, плачет, ему самому его крик и плач неприятны, но он не может остановиться.
Он ребенком смотрит наверх и видит людей, которые стоят возле него и даже нагибаются. Этих людей двое. Маленький, еще безымянный Толстой понимает, что его крик очень волнует этих людей, сильно тревожит. Но они все равно не освобождают его, не развязывают, и тогда маленький несчастный пленник кричит еще больше.
«... я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы, и жалость над самим собою. Я не знаю и никогда не узнаю, что такое это было: пеленали ли меня, когда я был грудной, и я выдирал руки, или это пеленали меня, уже когда мне было больше года, чтобы я не расчесывал лишаи; собрал ли я в одно это воспоминание, как то бывает во сне, много впечатлений, но верно то, что это было первое и самое сильное мое впечатление жизни. И памятно мне не крик мой, не страдания, но сложность, противуречивость впечатления. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают. Им меня жалко, и они завязывают меня. И я, кому всё нужно, я слаб, а они сильны».
Удивительно кольцуется жизнь. Он хочет свободы в младенчестве, он хочет вырваться на свободу в старости, сбегая из Ясной Поляны. (Из Ясной Поляны в темное крошево предзимнего октября/ноября.)
Но свободы нет и здесь. На маленькую станцию Астапово прибывают толпы народа. Семья, журналисты, студенты. Скверный анекдот. Все ищут сбежавшего великого кота.
Его поймали, сняли с верхушки огромного дерева, привезли в дом. И в оконце дома начальника станции Ивана Озолина смотрит Софья Андреевна, как звезда Рождества.
Детский сон вернулся. «Развяжите меня, развяжите». Но никто не развяжет. Хотя все желают ему добра.
(И тут мелькнут чай и кофе – как тема. Ни чая, ни кофе. Он не пил в конце жизни ни чай, ни кофе – «затуманивают мозг». И этому человеку, который даже от кофе и чая отказался, впрыскивают морфин. Хотя он просил, сбиваясь, «не надо морфина». Но ему все равно вкололи.)
Он хочет умереть в сознании. Он имеет право увидеть финал.
Но кто будет спрашивать Великого Чеширского кота?
«Люди жалели Толстого, чтили его, но не освобождали. Они были сильны, как прошлое, а он стремился к будущему», – написал однажды Шкловский. А до этого заметил: «Он выкручивался из свивальников».
Но не в этот последний раз.
...Но кому-то во сне придет его странная полуулыбка. Из нее постепенно вырастет кошачья голова, шея, потом сам кот.
Кот скажет (кому-то, этому, тому, кому он приснился):
«Я сейчас важный секрет открою. У меня есть одна формула. Вот она. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется с проявлениями (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью».
А потом улыбнется – и истает из этого чьего-то сна. Как и полагается, навсегда.
Приди, котенька, коток,
Приди, серенький хвосток,
Приди, котик, ночевать,
Приди с Катенькой играть.
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Шубку новую сошью
И сапожки закажу!
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою,
Приди, котик, ночевать,
Мою деточку качать.
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Дам кусочек пирога
И кувшинчик молока,
Шубу новую куплю
И сапожки закажу,
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою.
Но если колыбельная спета, то значит и сон должен прийти. А если сон пришел, то кот туда проскользнуть может.
А вот интересно: к чему снится кот?
Нашел тут в интернете (видел даже трактовку Фрейда, но бог с ним, обойдемся без его помощи, пусть спит безмятежно):
Встреча с незнакомой кошкой – это предостережение о том, что в окружении сновидца есть люди, способные на предательство. И тогда проснувшемуся надо быть внимательным и осторожным.
Сон же с участием домашнего любимца спящего человека – это наоборот благоприятный и счастливый знак. Не волнуйтесь: всё идет своим чередом.
Если приснилось, что держите на руках рыжего кота, это значит, что какой-то злоумышленник желает завладеть вашим имуществом или деньгами. Надо быть осторожным: не отвечайте телефонным мошенникам.
А потом (уже не по всяким вопросам гадания) наткнулся в Сети на какой-то неряшливый текст, заполошная женщина пишет: «Я, кстати, вчера получила невероятный культурный шок! Оказывается, все (все!) хищные на планете Земля относятся или к собакам, или к кошкам! Ну по-научному: или к собакообразным (каниформии, Caniformia), или они – кошкообразные (фелиформии Feliformia)».
И дальше с бесчисленными восклицательными знаками (нет-нет, все люди на свете делятся на тех, кто ставит много «!!!!» и тех, кто ставит один или вообще его не ставит, даже в обращении – типа «Здравствуйте, дорогой друг», – вот я как раз не ставлю), так вот и дальше с бесчисленными восклицательными знаками и смайликами пишет:
«Это меня поразило в самое сердце! Значит, когда-то, миллионы лет назад, у кого-то древнего родились две животинки. Одна дала жизнь всем кошкообразным, а вторая – всем пёсам!!! Они поругались! И с тех пор вот так вот идёт жизнь... Вы знали?!»
Мы не знали. Хотя и должны были.
И тоже поражены. Какая богатая на развитие темы идея.
...Как известно, Анна Ахматова новых знакомых проверяла с помощью одного короткого теста. Она предлагала новому человеку ответить на три вопроса и сделать выбор: «кошка, кофе, Мандельштам» или «собака, чай, Пастернак». (Я, кстати, смешанный: кофе, собака, сама Анна Андреевна.)
Ну и дальше Ахматова анализировала: первая группа, кто выбрал кошку, кофе, Мандельштама, – это тонкие, ранимые, впечатлительные и пессимистичные натуры, рассеянные, творческие, необязательные, могут не сильно быть обеспокоены нравственными ценностями (вернее, оценивают их по-своему), а еще склонны к печали и задумчивости, в общем, самосозерцательные.
Второй же тип людей выбирает собаку, чай и Пастернака. Это надежные оптимисты, не особенно впадающие в депрессии. Они практичны, стабильны, не подвержены терзаниям и метаниям, деловиты, психически уравновешены.
...Интересно эта тема ветвится. В Комарове, на той легендарной даче, точнее будке, где жила Ахматова, у нее были соседи, а у тех очень шумный, буйный и большой по размерам рыжий кот, которого звали Глюк и про которого Ахматова говорила: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота».
Еще Анна Ахматова полагала, что этот рыжий кот очень похож на Иосифа Бродского. Вероятно, и определение про «полтора» Ахматовой пришло по ассоциации. Мы помним это эссе Бродского. Оно написано по-английски в 1985 году, но, понятно, что сам мем фигурировал в речи Бродского еще в юности.
«В полутора комнатах (если вообще по-английски эта мера пространства имеет смысл), где мы жили втроем, был паркетный пол, и моя мать решительно возражала против того, чтобы члены ее семьи, я в частности, разгуливали в носках. Она требовала от нас, чтобы мы всегда ходили в ботинках или тапочках. Выговаривая мне по этому поводу, вспоминала старое русское суеверие. "Это дурная примета, – утверждала она, – к смерти в доме"».
(Это как раз самое начало этого эссе Бродского.)
Не помню, как отвечал сам Бродский на этот ахматовский опросник, но, думаю, конечно, он выбрал тот вариант, где был кот (условная кошка).
О его любви к кошкам известно всем, сам Бродский говорил: «Я, как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь…» В семье его часто даже использовали «кошачьи» словечки: «мяу», «мур-мур-мур». Некоторые выражали огорчение, некоторые – радость.
Сам Бродский вспоминает: «К моим пятнадцати годам в нашей семье стояло сплошное мяуканье. Отец оказался этому весьма подвержен, и мы стали величать и обходиться друг с другом как "большой кот" и "маленький кот"».
Коты встречаются в письмах поэта, он рисует их даже на книгах, которые дарит, встречается много изображений котов. В конце концов, у нас есть автопортрет поэта, где он изображает себя в виде рыжего кота.
...Тут в текст заходит самовольный кот и наблюдает за аквариумной рыбкой. Которая до этого в любовном стихотворении Бродского чувствовала себя вполне в безопасности.
В этой маленькой комнате всё по-старому:
аквариум с рыбкою – всё убранство.
И рыбка плавает, глядя в сторону,
чтоб увеличить себе пространство.
С тех пор, как ты навсегда уехала,
похолодало, и чай не сладок.
Сделавшись мраморным, место около
в сумерках сходит с ума от складок.
Колесо и каблук оставляют в покое улицу,
горделивый платан не меняет позы.
Две половинки карманной луковицы
после восьми могут вызвать слёзы.
(Иосиф Бродский, из стихотворения «В этой комнате...»)
Но вернемся к полуторакомнате Бродского.
Он вспоминал, как он пишет свое жилище не от тоски. А по привычке памяти: именно там его мать провела четверть своей жизни.
И сразу точное в этом эссе наблюдение:
«Семейные люди редко едят не дома; в России почти никогда. Я не помню ни ее, ни отца за столиком в ресторане или даже в кафетерии. Она была лучшим поваром, которого я когда-либо знал, за исключением, пожалуй, Честера Каллмана, однако у того в распоряжении было больше ингредиентов. Очень часто вспоминаю ее на кухне в переднике – лицо раскраснелось и очки слегка запотели –отгоняющей меня от плиты, когда я пытаюсь схватить что-нибудь прямо с огня. Верхняя губа блестит от пота; коротко стриженные, крашенные хной седые волосы беспорядочно вьются. "Отойди! – она сердится. – Что за нетерпение!" Больше я этого не услышу никогда».
И вот отворяется дверь, которую поэт больше не увидит, он знает это, это знание дает ему то ли боль, то ли силу, но в тексте он внимателен, поэтому сразу задает вопрос: как ей удавалось открыть эту дверь, ведь в руках у нее две большие сковородки – и в дверь вплывает она, мать, с обедом, ужином, чаем или десертом.
«Отец читает газету, я не двигаюсь с места, пока мне не скажут отложить книгу, и ей известно, что та помощь, на которую она вправе рассчитывать, наверняка была бы запоздалой и неуклюжей. В ее семье мужчины скорее знали об учтивых манерах, нежели владели ими. Даже проголодавшись. "Опять ты читаешь своего Дос Пассоса? – она скажет, накрывая на стол. – А кто будет читать Тургенева?" – "Что ты хочешь от него, — отзовется отец, складывая газету, — одно слово — бездельник"».
Но что-то мы забыли про Ахматову.
По моим текстовым наблюдениям, сама Анна Андреевна вела себя, как кошка. Хотя даже кошка может управлять собакой. Вот из Лукницкого: «Стучал долго и упорно – кроме свирепого собачьего лая, ничего и никого. Ключ в двери – значит, кто-то есть. Услышал шаги. Две тонкие руки из темноты оттаскивали собаку. Глубокий взволнованный голос: "Тап! Спокойно! Тап! Тап!" Собака не унималась. Тогда я шагнул в темноту и сунул в огромную пасть сжатую в крепкий кулак руку. Тап, рыкнув, отступил, но в то же мгновение я ощутил, как те самые тонкие руки медленно соскальзывали с лохматой псиной шеи, куда-то совсем вниз, и я схватил падающее, обессиленное легкое тело. Нащупывая в полутьме ногами свободные от завалов места, я, осторожно перешагивая, донес АА в ее комнату и положил на кровать».
Кошка изволила ослабеть.
Но давайте читать Лукницкого дальше. Может, Анна Ахматова и вела себя, как кошка, но любила явно больше собак.
Недолгий Эккерман пишет: «…В пятницу 19‑го, вчера, в 8 часов вечера пришел к Ахматовой. Она очень огорчена болезнью Тапа (собаки). У него горячий нос, что-то на спине. Завтра АА отвезет его в больницу. Сели по-всегдашнему. Стал показывать АА черновики стихотворений, разобранные мной. Никаких поправок не сделала. "Точнее разобрать нельзя", – сказала. Затем диктовала мне биографию Н.С. от 1915 года до конца. После биографии я стал ей читать выдержки из моего литературного дневника, попросив ее указывать, какие сведения о Н.С. правильны, какие – нет».
Ахматова переживает за пса. Значит, все-таки любила.
Но темноты в письмах и тему болезни любила больше.
Вот она пишет прощальное письмо Лукницкому:
«Милый друг, я получила от вас из Москвы 3 письма. Спасибо вам за них и за память обо мне. Уезжаю совсем больная и темная. Что это делается, Господи! Я вернусь в город через неделю, завтра целый день буду в пути. Какое одинокое и печальное Рождество. До свидания. А.Ахматова».
В общем (вернемся к основной теме), получается, деление на любителей собак и кошек гораздо более глубинное, более осмысленное что ли.
Вот эта тема мелькнула у Высоцкого.
... быть может тот – облезлый кот,
Был раньше негодяем,
А этот – милый человек,
Был раньше добрым псом.
А вот опять у Бродского, только уже биографически: все мы помним при милую манеру Бродского, спрашивать дорогих гостей: «Хотите, я разбужу для вас кота?»
Где-то прочитал, что и у самого ИБ кошачьих повадок тоже было немало. Поэт мог слегка царапать собеседника ногтями по пиджаку, если человек ему нравился. Разговаривая по телефону, он на прощание говорил «мяу». Временами он мяукал, когда хотел избежать неловких пауз. Друзья замечали: Бродскому нравилось завершать разговор шутливым выражением «такие наши кошачьи дела». В одном из эссе Бродский писал, как гулял по Венеции и подумал: «…Я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив». Может быть, и само понятие «счастье» у него носило какие-то кошачьи признаки.
Нам даже имена некоторых его котов история сохранила. В Ленинграде у него жила Кошка в Белых Сапожках и кот Оська (почти Иосиф), его тёзка, а в Америке был кот Миссисипи, который пережил своего хозяина.
И даже стихотворение прям нам в тему есть.
Про кота
Он был тощим, облезлым, рыжим,
Грязь помоек его покрывала.
Он скитался по ржавым крышам,
А ночами сидел в подвалах.
Он был старым и очень слабым,
А морозы порой жестоки.
У него замерзали лапы,
Точно так же, как стынут ноги.
Но его никогда не грели,
Не ласкали и не кормили.
Потому что его не жалели.
Потому что его не любили.
Потому что выпали зубы.
Потому что в ушах нарывы.
Почему некрасивых не любят.
Кто-то должен любить некрасивых.
(Иосиф Бродский)
... А вот кто был Лев Толстой по классификации Ахматовой (понятно, что надо исключить Пастернака и Мандельштама, заменим их на Тютчева и Фета – или бог с ними, не будем заменять, оставим только кофе, кота, собаку и чай)?
Мне кажется, он был таким огромным Чеширским котом. Который истаял, но его улыбка (она совсем не радостная, да и улыбка ли это) плывет над всем миром по-прежнему.
Совсем уже в сторону.
Великий Чеширский кот, уже сбежавший из дома, хочет вывести формулу Бога.
Дочь Льва Толстого, когда всем уже понятно, что беглеца надо спасать, пишет в телеграмме Черткову: «Вчера слезли в Астапово, сильный жар, забытье, утром температура нормальная, теперь снова озноб».
Позже рассказала, что именно в то утро отец надиктовал ей в записную книжку эту формулу: «Бог есть неограниченное всё, которого человек является ограниченной частью».
Толстоведы полагают, что это не сама формула, а только ее часть.
Великий Чеширский кот умирает, вокруг него много людей – а не от них ли он пытался убежать? Но кажется, даже люди Толстого больше не тяготят. Один из врачей наклонился к больному, а больной его обнял и поцеловал. Когда же он увидел уже всех врачей, столпившихся вокруг него, то спросил: «Кто эти милые люди?»
Великий Чеширский кот вдруг понял всё и теперь хочет на свободу.
Это же удивительно: больше всего в старости Толстой хотел именно свободы.
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальный гул...
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном...
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Всё залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
(Федор Тютчев)
Но когда-то Великий Чеширский кот был котенком. Мы помним это, как теперь бы сказали, «травматическое» младенческое воспоминание Льва Николаевича, которое он взрослым описал. Он даже сам говорил, что не помнит: во сне это было или наяву.
А воспоминание вот какое: он связан, спелёнут и ему ужасно хочется выпростать руки, но он не может этого сделать. Он кричит, плачет, ему самому его крик и плач неприятны, но он не может остановиться.
Он ребенком смотрит наверх и видит людей, которые стоят возле него и даже нагибаются. Этих людей двое. Маленький, еще безымянный Толстой понимает, что его крик очень волнует этих людей, сильно тревожит. Но они все равно не освобождают его, не развязывают, и тогда маленький несчастный пленник кричит еще больше.
«... я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы, и жалость над самим собою. Я не знаю и никогда не узнаю, что такое это было: пеленали ли меня, когда я был грудной, и я выдирал руки, или это пеленали меня, уже когда мне было больше года, чтобы я не расчесывал лишаи; собрал ли я в одно это воспоминание, как то бывает во сне, много впечатлений, но верно то, что это было первое и самое сильное мое впечатление жизни. И памятно мне не крик мой, не страдания, но сложность, противуречивость впечатления. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают. Им меня жалко, и они завязывают меня. И я, кому всё нужно, я слаб, а они сильны».
Удивительно кольцуется жизнь. Он хочет свободы в младенчестве, он хочет вырваться на свободу в старости, сбегая из Ясной Поляны. (Из Ясной Поляны в темное крошево предзимнего октября/ноября.)
Но свободы нет и здесь. На маленькую станцию Астапово прибывают толпы народа. Семья, журналисты, студенты. Скверный анекдот. Все ищут сбежавшего великого кота.
Его поймали, сняли с верхушки огромного дерева, привезли в дом. И в оконце дома начальника станции Ивана Озолина смотрит Софья Андреевна, как звезда Рождества.
Детский сон вернулся. «Развяжите меня, развяжите». Но никто не развяжет. Хотя все желают ему добра.
(И тут мелькнут чай и кофе – как тема. Ни чая, ни кофе. Он не пил в конце жизни ни чай, ни кофе – «затуманивают мозг». И этому человеку, который даже от кофе и чая отказался, впрыскивают морфин. Хотя он просил, сбиваясь, «не надо морфина». Но ему все равно вкололи.)
Он хочет умереть в сознании. Он имеет право увидеть финал.
Но кто будет спрашивать Великого Чеширского кота?
«Люди жалели Толстого, чтили его, но не освобождали. Они были сильны, как прошлое, а он стремился к будущему», – написал однажды Шкловский. А до этого заметил: «Он выкручивался из свивальников».
Но не в этот последний раз.
...Но кому-то во сне придет его странная полуулыбка. Из нее постепенно вырастет кошачья голова, шея, потом сам кот.
Кот скажет (кому-то, этому, тому, кому он приснился):
«Я сейчас важный секрет открою. У меня есть одна формула. Вот она. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется с проявлениями (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью».
А потом улыбнется – и истает из этого чьего-то сна. Как и полагается, навсегда.