Никогда об этом не думал, а сведения (ну не мог же я об этом не читать) как-то пропустил мимо ума, но это же так очевидно: Заболоцкий не мог не увлекаться идеями Циолковского.
В 1931 году Заболоцкий где-то приобрел (то ли в каком-нибудь букинистическом магазинчике попалась, то ли увидел у знакомых, попросил дать почитать) тоненькую, 32 страницы всего, брошюру Константина Эдуардовича. Брошюрка была издана Циолковским в Калуге в 1929 году. Название книги «Растения будущего. Животные космоса. Самозарождение» не могло ни привлечь внимание поэта.
Он открыл первую страницу и прочел:
«Почему я часто не упоминаю об источниках и не угощаю читателей мудростью энциклопедических словарей? Да потому, что это страшно увеличит размер работ, запутает и утомит читателя, заставит его бросить книгу. Времени и сил так мало! Моя цель – в малом и доступном объёме дать много. Горю стремлением внушить всем людям разумные и бодрящие мысли».
Это совсем не похоже на научную статью – это зародыш стихов.
В середине брошюры возникли еще и футурологические картинки сияющего и перекрестноопыленного мира.
«Путём скрещивания растений и их отбора он [ человек, Циолковский тут пишет о человеке скорого будущего] получил: сливу без косточек, съедобный кактус без колючек (о нём речь впереди), айву с ароматом ананаса, помесь ежевики и малины с плодами в 7–8 сантиметров, пахучую георгину, помесь грецкого ореха, который в 14 лет давал деревья в 24 метра высоты, с драгоценной древесиной, картофель с 25% крахмала, род томата с картофелем на ветках, род картофеля с плодами над поверхностью почвы и многое другое».
Заболоцкий сразу пишет письмо Циолковскому: «Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных стихах и поэмах я, как мог разрешал их. Сейчас, после ознакомления с Вашими трудами, мне многое придется передумывать заново».
Это было не единственное письмо – в еще одном он пишет о вопросе смерти и проблеме личного бессмертия (всё это очень волнует Заболоцкого).
«Личное бессмертие возможно только в одной организации. Не бессмертен ни человек, ни атом, ни электрон. Бессмертна и все более блаженная лишь материя – тот таинственный материал, который мы не можем уловить в его окончательном и простейшем виде… Все дело, очевидно, в том, как понимает и чувствует себя человек. Вы, очевидно, очень ясно и твердо чувствуете себя государством атомов. Мы же, Ваши корреспонденты, не можем отрешиться от взгляда на себя, как на нечто единое и неделимое. Ведь одно дело знать, а другое – чувствовать. Консервативное чувство, воспитанное в нас веками, цепляется за наше знание и мешает ему двигаться вперед. А чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения».
Мы помним, как этого много в стихах самого Заболоцкого. И в самом начале его писания, и потом, и уже после катастрофы, когда Заболоцкий стал писать совсем другие стихи. Но тема, сама эта тема не уходила никогда.
МЕТАФОРФОЗЫ
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной, –
Не я один. Нас много. Я – живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый,
Мой бедный прах, когда-то так любимый.
А я все жив! Все чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой и мертвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре –
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.
Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.
Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!
Но Циолковский был не единственным ученым, который заворожил Заболоцкого.
В 1926 году вышел тиражом всего две тысячи экземпляров труд Владимира Ивановича Вернадского «Биосфера».
Биосфера, по Вернадскому, – это общепланетарная оболочка, область Земли, где существует или существовала жизнь, и которая подвергается и подвергалась её воздействию. Биосфера охватывает всю поверхность суши, моря и океаны, а также часть недр Земли, где находятся породы, созданные деятельностью живых организмов.
Сто наблюдателей жизни животных
Согласились отдать свой мозг
И переложить его
В черепные коробки ослов,
Чтобы сияло
Животных разумное царство.
(Это уже из стихотворения Заболоцкого «Школа жуков».)
Еще один философ (иногда грань между ученым и философом стирается: да, труд философа – это скорей всего только облако смысла, там нет научных расчетов, но там есть мысль, которая, возможно, куда-то двинет мысль будущего естествоиспытателя), повлиявший и поведший в ткань стихотворений – это, конечно, Григорий Сковорода.
Часто пишут, что трудно представить себе, как материалист (а Заболоцкий был, несомненно, материалистом) может любить творчество христианского мыслителя, но Заболоцкий включает Сковороду в ряд важных для себя поэтов, и это лучшее доказательство: знал и любил.
Вчера, о смерти размышляя,
Ожесточилась вдруг душа моя.
Печальный день! Природа вековая
Из тьмы лесов смотрела на меня.
И нестерпимая тоска разъединенья
Пронзила сердце мне, и в этот миг
Все, все услышал я – и трав вечерних пенье,
И речь воды, и камня мертвый крик.
И я, живой, скитался над полями,
Входил без страха в лес,
И мысли мертвецов прозрачными столбами
Вокруг меня вставали до небес.
И голос Пушкина был над листвою слышен,
И птицы Хлебникова пели у воды.
И встретил камень я. Был камень неподвижен,
И проступал в нем лик Сковороды.
И все существованья, все народы
Нетленное хранили бытие,
И сам я был не детище природы,
Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!
Но вернемся к Циолковскому. Заболоцкий написал ему очень важную для себя вещь: «Мне кажется, что искусство будущего так тесно сольется с наукой, что уже и теперь пришло время узнать и полюбить лучших наших ученых – и Вас в первую очередь».
Циолковский, конечно, не смог бы дожить до реализации своих идей. Но ведь он додумался даже до космического поезда, когда для полета нужно будет несколько ракет. Одна будет работать в атмосфере, другие – в космосе. По его задумке, эти ракеты будут сцеплены друг с другом, и сперва будет работать одна, но по мере выработки топлива она будет отсоединяться и возвращаться на Землю, а остальные продолжат свой полет.
По сути, космический поезд Циолковского – это прообраз многоступенчатой ракеты. Но умер ученый 19 сентября 1935 года – за 22 года до первого удачного космического запуска.
Природа равнодушна к человеку, но человек не может быть равнодушен к природе: он ее любит, боится, хочет понять. Часто ребенок бездумно ломает игрушку, но есть дети, которые разбирают их и потом собирают. Они это делают осознано, чтобы изучить, как они работают. (Кстати, Циолковский так и делал.)
Природа, конечно, равнодушна к нам. Но мы слишком любопытны, чтоб позволить себе быть равнодушной к ней.
Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосклоне
Я до сих пор, увы, не различал.
Когда огромный мир противоречий
Насытится бесплодною игрой, –
Как бы прообраз боли человечьей
Из бездны вод встает передо мной.
И в этот час печальная природа
Лежит вокруг, вздыхая тяжело,
И не мила ей дикая свобода
Где от добра неотделимо зло.
И снится ей блестящий вал турбины,
И мерный звук разумного труда,
И пенье труб, и зарево плотины,
И налитые током провода.
Заболоцкий неслучайно любил книги ученых – они давали ему ощущение, что всё можно понять, а, поняв, потом исправить
В 1931 году Заболоцкий где-то приобрел (то ли в каком-нибудь букинистическом магазинчике попалась, то ли увидел у знакомых, попросил дать почитать) тоненькую, 32 страницы всего, брошюру Константина Эдуардовича. Брошюрка была издана Циолковским в Калуге в 1929 году. Название книги «Растения будущего. Животные космоса. Самозарождение» не могло ни привлечь внимание поэта.
Он открыл первую страницу и прочел:
«Почему я часто не упоминаю об источниках и не угощаю читателей мудростью энциклопедических словарей? Да потому, что это страшно увеличит размер работ, запутает и утомит читателя, заставит его бросить книгу. Времени и сил так мало! Моя цель – в малом и доступном объёме дать много. Горю стремлением внушить всем людям разумные и бодрящие мысли».
Это совсем не похоже на научную статью – это зародыш стихов.
В середине брошюры возникли еще и футурологические картинки сияющего и перекрестноопыленного мира.
«Путём скрещивания растений и их отбора он [ человек, Циолковский тут пишет о человеке скорого будущего] получил: сливу без косточек, съедобный кактус без колючек (о нём речь впереди), айву с ароматом ананаса, помесь ежевики и малины с плодами в 7–8 сантиметров, пахучую георгину, помесь грецкого ореха, который в 14 лет давал деревья в 24 метра высоты, с драгоценной древесиной, картофель с 25% крахмала, род томата с картофелем на ветках, род картофеля с плодами над поверхностью почвы и многое другое».
Заболоцкий сразу пишет письмо Циолковскому: «Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных стихах и поэмах я, как мог разрешал их. Сейчас, после ознакомления с Вашими трудами, мне многое придется передумывать заново».
Это было не единственное письмо – в еще одном он пишет о вопросе смерти и проблеме личного бессмертия (всё это очень волнует Заболоцкого).
«Личное бессмертие возможно только в одной организации. Не бессмертен ни человек, ни атом, ни электрон. Бессмертна и все более блаженная лишь материя – тот таинственный материал, который мы не можем уловить в его окончательном и простейшем виде… Все дело, очевидно, в том, как понимает и чувствует себя человек. Вы, очевидно, очень ясно и твердо чувствуете себя государством атомов. Мы же, Ваши корреспонденты, не можем отрешиться от взгляда на себя, как на нечто единое и неделимое. Ведь одно дело знать, а другое – чувствовать. Консервативное чувство, воспитанное в нас веками, цепляется за наше знание и мешает ему двигаться вперед. А чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения».
Мы помним, как этого много в стихах самого Заболоцкого. И в самом начале его писания, и потом, и уже после катастрофы, когда Заболоцкий стал писать совсем другие стихи. Но тема, сама эта тема не уходила никогда.
МЕТАФОРФОЗЫ
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной, –
Не я один. Нас много. Я – живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый,
Мой бедный прах, когда-то так любимый.
А я все жив! Все чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой и мертвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре –
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.
Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.
Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!
Но Циолковский был не единственным ученым, который заворожил Заболоцкого.
В 1926 году вышел тиражом всего две тысячи экземпляров труд Владимира Ивановича Вернадского «Биосфера».
Биосфера, по Вернадскому, – это общепланетарная оболочка, область Земли, где существует или существовала жизнь, и которая подвергается и подвергалась её воздействию. Биосфера охватывает всю поверхность суши, моря и океаны, а также часть недр Земли, где находятся породы, созданные деятельностью живых организмов.
Сто наблюдателей жизни животных
Согласились отдать свой мозг
И переложить его
В черепные коробки ослов,
Чтобы сияло
Животных разумное царство.
(Это уже из стихотворения Заболоцкого «Школа жуков».)
Еще один философ (иногда грань между ученым и философом стирается: да, труд философа – это скорей всего только облако смысла, там нет научных расчетов, но там есть мысль, которая, возможно, куда-то двинет мысль будущего естествоиспытателя), повлиявший и поведший в ткань стихотворений – это, конечно, Григорий Сковорода.
Часто пишут, что трудно представить себе, как материалист (а Заболоцкий был, несомненно, материалистом) может любить творчество христианского мыслителя, но Заболоцкий включает Сковороду в ряд важных для себя поэтов, и это лучшее доказательство: знал и любил.
Вчера, о смерти размышляя,
Ожесточилась вдруг душа моя.
Печальный день! Природа вековая
Из тьмы лесов смотрела на меня.
И нестерпимая тоска разъединенья
Пронзила сердце мне, и в этот миг
Все, все услышал я – и трав вечерних пенье,
И речь воды, и камня мертвый крик.
И я, живой, скитался над полями,
Входил без страха в лес,
И мысли мертвецов прозрачными столбами
Вокруг меня вставали до небес.
И голос Пушкина был над листвою слышен,
И птицы Хлебникова пели у воды.
И встретил камень я. Был камень неподвижен,
И проступал в нем лик Сковороды.
И все существованья, все народы
Нетленное хранили бытие,
И сам я был не детище природы,
Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!
Но вернемся к Циолковскому. Заболоцкий написал ему очень важную для себя вещь: «Мне кажется, что искусство будущего так тесно сольется с наукой, что уже и теперь пришло время узнать и полюбить лучших наших ученых – и Вас в первую очередь».
Циолковский, конечно, не смог бы дожить до реализации своих идей. Но ведь он додумался даже до космического поезда, когда для полета нужно будет несколько ракет. Одна будет работать в атмосфере, другие – в космосе. По его задумке, эти ракеты будут сцеплены друг с другом, и сперва будет работать одна, но по мере выработки топлива она будет отсоединяться и возвращаться на Землю, а остальные продолжат свой полет.
По сути, космический поезд Циолковского – это прообраз многоступенчатой ракеты. Но умер ученый 19 сентября 1935 года – за 22 года до первого удачного космического запуска.
Природа равнодушна к человеку, но человек не может быть равнодушен к природе: он ее любит, боится, хочет понять. Часто ребенок бездумно ломает игрушку, но есть дети, которые разбирают их и потом собирают. Они это делают осознано, чтобы изучить, как они работают. (Кстати, Циолковский так и делал.)
Природа, конечно, равнодушна к нам. Но мы слишком любопытны, чтоб позволить себе быть равнодушной к ней.
Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосклоне
Я до сих пор, увы, не различал.
Когда огромный мир противоречий
Насытится бесплодною игрой, –
Как бы прообраз боли человечьей
Из бездны вод встает передо мной.
И в этот час печальная природа
Лежит вокруг, вздыхая тяжело,
И не мила ей дикая свобода
Где от добра неотделимо зло.
И снится ей блестящий вал турбины,
И мерный звук разумного труда,
И пенье труб, и зарево плотины,
И налитые током провода.
Заболоцкий неслучайно любил книги ученых – они давали ему ощущение, что всё можно понять, а, поняв, потом исправить