Мария Ватутина
Сразу скажу, что сейчас – при «творческом» стаже в сорок с лишним лет – у меня этой проблемы нет. Я научилась с ней справляться при первых же симптомах, заниматься профилактикой, а если я понимаю, что нахожусь в откровенном простое, «ломка» эта проходит в легкой форме, и я готова рассказать, почему.
Глаза впали, под глазами мешки, на лбу испарина, взгляд мечущийся, руками закрывает лицо, вдавливает пальцы в глазницы, убирает ладони, а щеки влажные, и тихим голосом: – Ничего не пишется уже месяц.
Диагноз очевиден: профессиональная «ломка» стихотворца. Рождается она по совокупности близких причин.
«Подобно тому, как добродетельный человек, сделав доброе дело, забывает о нем, великий писатель забывает о своем произведении, поставив точку в конце и начиная обдумывать следующее», – говорит У. Оден в «Письме». Так и происходит со многими сочинителями. Реализовавшись в одном произведении, и поэт в скором времени начинает ждать от природы намеков на новое.
Когда автору не приходят идеи новых стихотворений, когда он не слышит музыку нового сочинения, ему кажется, что больше уже – ни-ког-да, что дар отобран, и больше он не ощутит этого блаженного момента, когда осознаешь, что получилось то, что будет самостоятельно и отдельно от тебя жить. Это и дает повод поэту называть стихи своими детищами, потому что стихотворение – есть новое творение, которое при всех других составляющих может жить отдельной от тебя, самостоятельной жизнью. И вот – не пишется, и возникает страх потери дара. Но и второй аспект важен, сочинительство – это наркотик, доставляющий состояние откровения и блаженства, однажды проникнувшись этим процессом, трудно от него отказаться. Автор волей-неволей осознает, что он избранный, потому что его слово миру – особенное, и его наделили правом (талантом) это слово нести. Состояние, в котором создается стихотворение, близко к гипнотическому, причем как погруженного в гипноз, так и гипнотизера одновременно. Такое состояние отрешенности от всего и вместе с тем сильного напряжения мысли, это работа каких-то особенных участков мозга, когда работа фантазии, твои собственные ориентиры красоты и гармонии языка сопрягаются с глубокой мыслительной деятельностью и мощным процессом отбора из тысяч слов единственно верных.
Чтобы всего этого не перебирать, такое состояние часто называют божественным откровением. В этом биохимическом процессе мозг работает сразу во многих направлениях, и когда у тебя отбирают эту способность, ты чувствуешь, что от тебя отвернулось небо.
Третья причина этой знакомой многим боли в том, что все-таки, как ни крути, это социальная составляющая. Перестав создавать новые стихи, автор теряет возможность самореализации и, в том числе, реализации себя в обществе. Ну, представьте, вам хочется сказать, вы имеете способность сказать, во всяком случае, имели, а стихи не получаются. Вечно выходить в качестве поэта со старыми стихами трудно, наверное, такие поэты испытывают сильнейшие комплексы, хоть и не признаются в этом. И конечно, мы вынуждены признаться, мы наделены честолюбием, мы боимся потерять имеющуюся славу, пусть даже местного характера, мы должны поддерживать интерес к нашему творчеству постоянно. Это тоже наркотик.
Все это приводит очень многих людей к глубоким депрессиям, чувству сиротской потерянности, иногда к алкоголизму или суициду. Так или иначе человек начитает маяться, не находить себе места, пытается как-то себя стимулировать, но зачастую опасными методами.
Кратко надо сказать о причинах, по которым может наступить такой простой. Разумеется, у всех стихотворцев разная «производительность труда». Кто-то пишет несколько раз в месяц, кто-то раз в полгода. Я сейчас, конечно, говорю о поэтах, более производительных, потому что они острее страдают от собственных простоев и «молчания муз», как глубоко «подсевшие на иглу» сочинительства.
Одни изменили поэзии с прозой. Поэзия ревнива. Если говорить человеческим прагматическим языком, я думаю, что за написание стихов и прозы отвечают разные участки мозга, это вообще совершенно разные формы мышления, и поэтому перестраиваться трудно, если только не отлаживать подолгу оба эти механизма, не подлаживать друг к другу.
Другие переработали, иначе говоря, исписались. Нет новых мыслей, нет новых впечатлений. Поэтому я настаиваю: живите жизнью, а не только литературой. Поэт, подпитывающийся исключительно чтением и науками, не может написать живого стихотворения. Результат так или иначе будет вторичным, филологичным, мертвым с точки зрения лексики. Бывает так, что поэт пишет запоем множество стихов, а потом он опустошен и разбит. Ну, тут уж и сетовать не на что – отдыхай и поправляйся. Но иногда (и чаще всего) происходит незаметное эмоциональное выгорание, когда в чувственном смысле как бы нет сил на работу со словом.
В такие моменты я посоветовала бы заняться составлением подборок в журналы, собственных сборников, и даже посмотрела бы, на какие премии и конкурсы можно отправить стихи. Может быть, задумалась бы о своем вечере с новым сценарием, составом стихов, или каком-то еще проекте, реализующем уже имеющийся багаж. То есть далеко от собственных стихов тут отходить не придется, ты будешь перечитывать созданное, перелопачивать его, может быть, чинить и восстанавливать ранее забракованное. Иногда при этом происходит самовдохновление собственными стихами. Но даже если этого не произойдет, время вы потратите с пользой.
В других случаях, например, на кого-то влияют внешние изменения его жизни, завершен некий этап (возрастной, философский, биографический), человек поменял место жительства, страну, работу, семью и т. д.
Часто бывает, что у писателя нет личного пространства, когда невозможно отстраниться от домашних, от скучной работы и нудных заданий, или в твое личное пространство постоянно кто-то вторгается. Когда у автора множество обязанностей по дому, по работе – это неизбежно приводит к тому, что чувство долга будет разрывать на части, поэзия будет откладываться на потом. И это правильно, потому что живые люди, окружающие нас, важнее стихов. Но – см. выше: поэзия ревнива.
Как правило, такие люди не имеют возможности установить для близких некие правила, потребовать время на себя, чтобы никто не мешал в определенные часы, не входил в комнату и ни о чем не просил. Этого практически невозможно добиться от окружающих. Мне после рождения сына восемнадцать лет назад пришлось привыкнуть к тому, что «мое» время настает тогда, когда он засыпает. А мой друг, тоже поэт, живя в квартире с женой и ее детьми, не мог уединиться нигде, и чтобы вернуться к состоянию творческого настроя уезжал в пустующую квартиру товарища. Бегство, как мы помним из истории литературы, часто было неким выходом для писателя, ищущего свободы. И как тут не вспомнить о возникновении в тридцатых годах писательских дач, и особенно писательских пансионатов, куда можно было сбегать или отсылать домашних…
Но я бы дала один общий совет. Этот совет очень простой – ждать и не волноваться. Состояние, когда «не пишется», достаточно тяжелое, но оно тяжелое не из-за отсутствия вдохновения, а он страхов. В конце концов, никто из обычных людей не умирает от того, что он не пишет стихи, и огромное число людей реализуют себя в других вещах.
Так вот, эти страхи, как показывает мой опыт – абсолютно пустые и напрасные. Стихи всегда возвращаются, если вы того хотите. Знайте, они вернутся, и вы снова испытаете восторг сочинительства, и над вымыслом слезами обольетесь. А пока просто занимайтесь своими обычными делами и прислушивайтесь к себе. Анализируйте все, что происходит в мире и вокруг вас: копите материал, ищите зацепки.
Один мой друг, ныне покойный, Сергей Лукницкий, писатель и сын знаменитого Павла Лукницкого, любил говорить о том, что обращало на себя его внимание: это же чистая литература! И если у вас хорошо работает ваш аналитический писательский аппарат, вы можете вытаскивать из множества обычных ситуаций, диалогов, впечатлений именно литературу, примеривать полученный опыт к своим будущим страницам. По крайней мере, делайте записи на будущее, строчки, слова, маленькие конспекты и памятки.
А еще заметьте себе на будущее, что уже помогало именно вам прийти к творческому здоровью. У меня есть безотказные приемы. И хотя я не спешу обычно к ним прибегнуть, поскольку на первом месте у меня не желание писать стихи, а желание сказать что-то в стихах, я жду именно идеи. Но, как правило, если почитать Анну Ахматову, Иосифа Бродского, Сергея Гандлевского, Алексея Цветкова, а иногда и любого другого достойного поэта, поэтический голос восстанавливается.
Но учтите, у таких авторов очень агрессивная сила влияния на чужую поэтику. Есть опасность, что поначалу ваши новые стихи интонационно будут похожи на поэзию того, кто вас излечил, но эта зависимость проходит. Ведь главное то, что, когда мы читаем стихи, выстраивается мощный ассоциативный ряд, наш собственный, всплывают картины из памяти, оживает наша собственная жизнь, и мышление активизируется. Это интереснейший психологический эксперимент, ведь известно, что при чтении стихов в мозге человека выстраиваются совершенно особые нейронные связи, поэтому и вам будет легче вернуться к своим поэтическим занятиям.
В пандан к такому духоподъемному чтению может прийтись любое произведение искусства, которое вызовет у вас катарсис, острые переживания, разбудит ваши эмоции, будь то музыка, художественный фильм, выставка или народное пение. Разрушить ваш обет молчания могут и внешние важные события в мире, если ваша муза на них обычно откликается.
Еще хочу сказать, что если вы пишете в период «застоя» плохие стихи, относитесь к ним, как к упражнениям, словно музыкант, которому нельзя забыть технику игры. Пусть эти стихи уйдут в корзину, но иногда заставляйте себя заниматься стихосложением чисто механическим, это не повредит.
И главное, чего я вам желаю, это возможности иметь много времени для созерцания, для размышлений о мироздании и себе самом. Это очень важно для поэта.