Учиться стихотворному делу надлежащим образом

Игорь Караулов

Литературная учёба в России переживает подъём. Её институции множатся на глазах. К вечно живому и бьющему копытами Литинституту добавилось отделение литературного мастерства в Высшей школе экономики. Помимо кочующих ныне «Липок», возникли совещание молодых литераторов в Химках и зимняя школа поэтов в Сочи. Не берусь перечислять и частные антрепризы в этом духе – школы и школки, курсы и семинары, организуемые при издательствах, журналах, интернет-порталах, книжных магазинах и прочих центрах литературной активности.

Удивляться этому не стоит. Кризис в экономике, застой в общественной жизни непременно должны давать такие плоды. Ещё из советских учебников мы знаем, какие явления процветают в годы реакции: декадентский мистицизм, нездоровый эротизм, богостроительство, богоискательство… Где-то в этом ряду стоит и литучёба.

Исторически она у нас и возникла в аналогичные годы. Основателем отрасли стал Николай Степанович Гумилёв. Дата её рождения – 20 октября 1911 года, когда на квартире Сергея Городецкого (набережная Фонтанки, 143) было проведено учредительное заседание Цеха поэтов. Городецкого, к тому времени отошедшего от символистов и ещё не пришедшего к крестьянским поэтам, Гумилёв взял в сопредседатели. В качестве свадебных генералов в заседании участвовали А.Н. Толстой и Александр Блок. В возрасте 31 года Блок уже был живым классиком и представителем поколения, которому пора бы уже сходить со сцены, чтобы уступить место молодым. (В наше время он бы ещё вовсю бился о стены премии «Лицей».)

Мотивы Гумилёва были понятны: молодой амбициозный волк хотел застолбить себе место в литпроцессе. Но если футуристы в те же годы и с той же целью сделали ставку на эпатаж, то Гумилёв предложил технологию, которая и вправду была новаторской.

Прежде литературная жизнь клубилась в салонах. Пятницы Полонского, пятницы Случевского, среды Телешова – и, как вершина явления сразу в двух смыслах, «Башня» Вячеслава Иванова. Попасть на эти тусовки – уже было большое дело. Нового автора там могли выслушать, одобрить или не одобрить, пустить или не пустить в «ближний круг». Но никому не приходило в голову его учить. Гумилёв вводит в оборот понятие литературного подмастерья и впервые организует поэтическую жизнь как диалог между учителем и учеником.

Несмотря на хулу современников («только бездари собираются в цеха»), здесь присутствовал определенный прогресс. Прежние салоны были преимущественно «обществами взаимного восхищения» (см. рассказ Чехова «Ионыч»), теперь же критика стала главным и первичным элементом коммуникативной игры – ведь предполагается, что изначально подмастерье ничего не умеет и на первом обсуждении должен быть разгромлен в пух и прах.

Технология, которая должна была служить личному продвижению её изобретателя, так понравилась участникам процесса, что пережила создателя и под брендом «Звучащей раковины» продолжала применяться до 1925 года. Возникали и другие структуры подобного рода, такие как литературная студия Пролеткульта в Москве, где Владислав Ходасевич одно время прививал «классическую розу к советскому дичку». Но эту технологию ждала судьба куда более блистательная. Прошло совсем немного лет, и молодое пролетарское государство освоило её в промышленных масштабах. За дело взялся Максим Горький, который уже в 1930 году создал журнал «Литературная учёба».

Государству нужны были литературно грамотные пропагандисты, которым она была готова хорошо платить, поэтому в последующее время, как мы знаем, в стране была развернута целая система литучёбы. Со временем появились и Литературный институт имени того же Горького, и комиссия СП по работе (или, как в моей юности говорили, «по борьбе») с молодыми, регулярные совещания молодых литераторов. По гумилёвскому шаблону возникли многочисленные ЛИТО – от университетских до заводских. Словом, модель литературы как ремесленничества официально возобладала, а прежняя символистская модель ячейки литпроцесса как союза избранных и (или) коллегии жрецов была оставлена маргинальным группам (чинари, позже лианозовцы).

Эта ремесленная модель хорошо гармонировала с идеей литературной карьеры. После краха советской власти система литучёбы повисла в воздухе. Я на несколько месяцев оказался в Литинституте в переломное время, во второй половине 1991 года, и помню, как мастера ещё по привычке говорили и держали себя так, будто бы они воспитывают будущих (в случае везения) жильцов переделкинских дач и обладателей путёвок в дома творчества, тогда как сами подмастерья уже реально оценивали обстановку и по возможности прорывались в мир ларьков и челночной торговли.

Тем не менее, не только Литинститут выжил, несмотря на периодически раздававшиеся голоса, которые призывали более разумно распорядиться драгоценной недвижимостью на Тверском бульваре, но и в целом система литучёбы, хоть и несколько пообвисла в девяностые, в целом всё-таки сохранилась, так что нынешний расцвет явился не на пустом месте.

Что же сегодня приводит в движение литучёбу? Если смотреть со стороны предложения, то, как ни странно это звучит, некоторые берут на себя роль наставников молодых, чтобы заработать немного денег в эти нелегкие времена. Это явление, присущее далеко не только литературе; повсеместно люди, которым из-за кризиса не удаётся заработать на хлеб насущный своим ремеслом, берутся учить этому ремеслу других – и порой не без успеха. Типичный пример – всевозможные бизнес-коучи, преуспевшие лишь в одном бизнесе – бизнесе по продаже своих наставнических услуг. И хотя мастерам литературы таких заработков явно не видать, всё же в экономическом смысле литучёбу можно считать разновидностью инфоцыганства или, если говорить политкорректно, инфоромства.

Но деньги, конечно, не главное, тем более что коммерческий сектор пока в литучёбе не доминирует. Наша поэзия давно уже живёт оборотом символов, а не дензнаков. Надевая халат мастера, поэт приобретает дополнительный авторитет в сообществе и возвышается в собственных глазах. Вести мастер-классы, семинары, сперва сурово, но в итоге ласково разбирать подборки хорошеньких девочек и мальчиков – это лестно, это даёт ощущение востребованности и даже некоторой власти. Да и общение с молодёжью само по себе прибавляет жизненных сил.

Отсюда предостережение для тех, кто решил поучиться писать стихи. Литературная учёба существует не для вас. Она существует в первую очередь для самих мастеров. Ученики же – лишь рабочее тело процесса, вроде водяного пара в контуре атомного реактора. Если вы думаете, что цель этого процесса – отобрать нескольких мифических гениев из толпы среднестатистических версификаторов, то вы ошибаетесь. И не только потому, что гении чураются толпы (это точно) или что никакой гений сегодня невозможен (а вот это сомнительно). Нет, задача литучёбы – не отделить гениев от бездарей, а как раз втянуть в эту толпу как можно больше людей, ибо чем шире паства, тем славнее пастырь.

В этом смысле типичный проект литучёбы представляет собой пирамиду, только не финансовую, а символическую. Для ученика самый реальный приз в этой игре – когда-нибудь самому стать мастером. Чтобы шансы на это были выше, в каждой следующей итерации в процессе должно участвовать всё больше и больше людей.

При этом сами мастера, как правило, не могут, подобно литинститутским мэтрам золотого времени, с чистой совестью сказать: «Учись у меня, и будешь как я». Ну кто такой сегодня мастер? В самом лучшем, почти драгоценном случае – редактор непрерывно умирающего журнала или лауреат пары-тройки не очень денежных премий. Далеко не всех это впечатляет. Иной же раз поэт учит в одном месте, ещё продолжая учиться в другом.

И тем не менее, со стороны спроса у литучёбы тоже всё в порядке. Почему же люди готовы поехать за тридевять земель или даже отдать свои кровные, чтобы получить урок мастерства от мэтра, порой для них же самих сомнительного? А просто-напросто сегодня вертикальные структуры типа «учитель-ученик», завещанные нам Гумилёвым, представляют собой преимущественное средство для литературной социализации. Просто некуда больше деваться, негде искать среду общения с себе подобными. Тем более что проекты литучёбы часто сопряжены со смежными проектами, представляющими собой дополнительную «морковку» для обучающихся. По итогам обучения можно попасть на модный фестиваль, можно получить право на издание книжки.

Над всем этим висит сакраментальный вопрос, на который, наверное, приходилось отвечать каждому, кто давал интервью в качестве мастера: можно ли научить писать стихи (прозу, драму)? И нужно ли учить всё это писать?

На это можно сразу ответить, что необязательно ждать от этого процесса весомого результата, он может быть полезен для общества и сам по себе. В конце концов, Creative Writing – давнее и вполне почтенное увлечение американских домохозяек, ничем не хуже пресловутых курсов кройки и шитья. Теперь и перед нашими домохозяйками открываются интересные перспективы: например, научиться писать задорные посты в Facebook вместо тиражирования цитат из лже-Черчилля.

Что же касается серьёзной поэтической работы, то, конечно, большим поэтом с помощью Липок, Химок или школы «Хороший текст» стать нельзя. Ведь чем большой поэт отличается от маленького? Путь большого поэта – это познание себя и мира. Путь маленького – это поиск своей ниши в литпроцессе. В решении первой задачи яркая любовная история способна помочь куда больше, чем советы редактора «толстяка». А вот вторая задача прекрасно решается изучением контекста и стилистической дрессировкой, так что путём литучёбы развить заурядного стихотворца в поэта «с небольшой, но ухватистой силою» вполне возможно, что и не раз наблюдалось.

И всё же засилье в нашей поэзии вертикальных, иерархических структур, где кто-то кого-то учит, кто-то кому-то даёт инструкции и кто-то перед кем-то отчитывается, меня несколько смущает. Люди вольны играть хоть в школу, хоть в больничку, но мне ощутимо не хватает структур горизонтальных, в которых живёт вольный и необязательный дух. Лучшим сегодняшним примером такой структуры я уже давно считаю объединение «Кастоправда» – неформальное, экстерриториальное, внеиерархичное, соединённое лишь трудно воспроизводимым, но отчетливым привкусом жизни и слова. Иногда и от вертикальных структур, таких как Литинститут, отрываются, подобно протуберанцам, и начинают жить своей жизнью горизонтальные объединения. В прошлом это была группа «Алконост», сегодня это сообщество, формирующееся вокруг журнала «Флаги». Но должен произойти какой-то новый идейный или технологический поворот, чтобы таких структур стало больше.