Человек человеку не волк, а строчка. Сегодня я видел, как шёл человек через два светофора: ни на одном не остановился. Жестом предупреждал поток машин: иногда требовательно, иногда... Впрочем, всегда требовательно. Это ужасно злило.
Я шёл сзади него – на целых два светофора. Потому что я так не мог, я ждал зелёный. Это меня и бесило. «Ты дурак? Ты пьян? Ты вообще кто такой?»
Человек нёс пакет. Человек шёл по прямой. Человек шёл так, как будто спешил сделать что-то важное. Человек, идущий через два красных светофора, вызывает отторжение и опаску. Загорелся мой свет: я тоже перешёл дорогу, но зорко смотрел вперёд.
И вдруг я потерял его из виду. Где он? Что он? Куда пропал? Но уже через несколько шагов я снова увидел его: он успел повернуть во двор и теперь шел по дорожке. Я видел, как он подошёл к подъезду, набрал код и исчез.
И вдруг я подумал, что этот человек очень несчастен. В нем были такая тоска и отчаяние, что ждать на светофорах ему было невыносимо.
Человек человеку не друг, а история. Просто иногда ее не очень хочется слушать.
ФРЕКЕН БОК ГОВОРИТ ПО ТЕЛЕФОНУ
–Ты не представляешь, Фрида, я поняла, как важно правильно вступить в пост! Вторая седмица – и такие результаты! Я уже перестала пить коньяк по утрам! Алло! Алло! Фрида! Спасибо тебе, что ты меня уговорила! Прости, что я, дура, упиралась! Алло! Фрида! Ты где? Ты слышишь? – Хильдур, милая, я тебя плохо слышу. У тебя что-то льется и булькает в трубке. Я перезвоню. Фрида любит сестру, но так трудно по часу выслушивать восторги неофита. Сама Фрида продвинулась достаточно далеко в посте и молитве. Фрида перезвонит. Потом. Позже
Сейчас... Унять сердце. Слюна не сглатывается.
Зажмурив глаза, Фрида нашаривает на туалетном столике носовой платок, сползает на пол и сипло шепчет: "Фрида. Фрида. Фрида. Меня зовут Фрида".
(Сергей Круглов)
Да что там человек, что там Фрекен Бок, что там Фрида. Человек человеку не строчка, не история, а просто айфон. Но даже айфоны не выдерживают нашей зимы. Они, видите ли, нежные, они, видите ли, совы. Еще и зимы никакой нет и зарядки еще полна коробушка, а он вдруг схлопнулся на восемнадцатом километре, потерял себя, утратил к жизни интерес, погас. Даже если сделать ему искусственное дыхание, отогреть в кармане, он всё равно ненадолго вспыхнет, покажет зарядку уже на нуле (и когда успел растратить? в своей айфоновой коме?) и опять – в Элизиум теней, топтать нежный луг.
Принесешь его домой, присоединишь к искусственному питанию – через несколько секунд он восстановит пульс, окажется живой, потом вспыхнет, выведет на экран надпись «введите код», ты введешь: он очнулся.
Господи, какие все нервные.
– Что ты видел там? – Длинный туннель. Я летел к свету. Видел родину – Америку, там тепло. – Ну в Америке и холодно: например, на Аляске. – Я про другую Америку! – Что ты еще видел? – Добро впереди, вселенскую любовь, свет. Я не хотел возвращаться!
Отогреешь его, как дитя; он глотает ток жадно, захлебывается, кадычок взад-вперед: сосет твое электричество. Всхлипывает. – Ну всё, всё, не плачь. Всё плохое уже позади!
Но он еще долго не может успокоиться. Скажите, пожалуйста, какие мы нервные. Прям как бабушка Анатоля Франса. Но о Франсе – чуть позже. Сперва Александр Кушнер. Как раз по теме.
***
Слово «нервный» сравнительно поздно Появилось у нас в словаре У некрасовской музы нервозной В петербургском промозглом дворе. Даже лошадь нервически скоро В его желчном трехсложнике шла, Разночинная пылкая ссора И в любви его темой была. Крупный счет от модистки, и слезы, И больной, истерический смех, Исторически эти неврозы Объясняются болью за всех, Переломным сознаньем и бытом. Эту нервность, и бледность, и пыл, Что неведомы сильным и сытым, Позже в женщинах Чехов ценил, Меж двух зол это зло выбирая, Если помните… ветер в полях, Коврин, Таня, в саду дымовая Горечь, слезы и черный монах. А теперь и представить не в силах Ровной жизни и мирной любви. Что однажды блеснуло в чернилах, То навеки осталось в крови. Всех еще мы не знаем резервов, Что еще обнаружат, бог весть, Но спроси нас:- Нельзя ли без нервов? – Как без нервов, когда они есть!- Наши ссоры. Проклятые тряпки. Сколько денег в июне ушло! – Ты припомнил бы мне еще тапки. – Ведь девятое только число,- Это жизнь? Между прочим, и это, И не самое худшее в ней. Это жизнь, это душное лето, Это шорох густых тополей, Это гулкое хлопанье двери, Это счастья неприбранный вид, Это, кроме высоких материй, То, что мучает всех и роднит.
Оно и роднит, оно и мучает – всё правда, Александр Семенович. Но вернемся к Франсу.
Говорят, что его двоюродной бабке было в зеркале видение. Призрак Робеспьера. Летней ночью 1794 года непрямая бабушка Франса изволила смотреть в зеркала и вдруг закричала. «Я вижу его, вижу! Как он бледен! Кровь у него изо рта! Зубы и челюсть раздроблены! Слава Господу! Кровожадный негодяй не будет больше пить кровь, кроме своей собственной».» После чего разрыдалась и упала без чувств. Слово «нервный» сравнительно поздно появилось у нас в словаре. Но не в словаре бабушки Франса. Ее бы к нам. В Сибирь.
когда мы жили в сибири денег ни у кого не было и мать ходила на завод просто так чтобы не потерять работу она поднималась в шесть утра на кухне выпивала кофе и выкуривала сигарету потом надевала дубленку и выходила на темную остановку Дружба ждать заводского автобуса я не помню какое в сибири лето но помню страшные ослепительные зимы и в моих воспоминаниях мать всегда в заиндевевшем автобусе смотрит сквозь мутное стекло на дорогу у нее губы в жирной бордовой помаде и над губами светлые усики покрыты инеем она смотрит перед собой на дорогу наверное все было совсем по-другому и она в своем автобусе говорила с бригадиром и работницей столовой или вообще может быть она никогда не работала на заводе сейчас мне кажется что она никогда не работала на заводе и мы никогда не жили в сибири никто никогда не жили в сибири а сибирь это такое место где никто никогда не бывали а только и знают что говорить когда мы жили в сибири и строили ГЭС
(Оксана Васякина)
Эх, бабушка Робеспьера, непрямая бабушка Робеспьера. Жила бы ты, как уже было сказано, в России, в обморок бы не падала. Квасила бы капусту, бранила бы горничных, ела бы репу.
Так и с айфоном. Помните, какие были у нас автоматы? Крепкие, как броня. Мудрые, как товарищ Сталин. Героические, как буревестник. Стояли в дикие наши холода, глотали наши двушки, слушали наши разговоры, леденили нам уши – и ничего. Сознания не теряли. Не тот народ, не те бабушки, не те телефоны, не та Фрида, не та Фрекен Бок. Не тот Франс.