Дмитрий Воденников
Человек человеку не волк, а строчка.
Сегодня я видел, как шёл человек через два светофора: ни на одном не остановился. Жестом предупреждал поток машин: иногда требовательно, иногда... Впрочем, всегда требовательно.
Это ужасно злило.
Я шёл сзади него – на целых два светофора. Потому что я так не мог, я ждал зелёный. Это меня и бесило.
«Ты дурак? Ты пьян? Ты вообще кто такой?»
Человек нёс пакет. Человек шёл по прямой. Человек шёл так, как будто спешил сделать что-то важное.
Человек, идущий через два красных светофора, вызывает отторжение и опаску.
Загорелся мой свет: я тоже перешёл дорогу, но зорко смотрел вперёд.
И вдруг я потерял его из виду. Где он? Что он? Куда пропал?
Но уже через несколько шагов я снова увидел его: он успел повернуть во двор и теперь шел по дорожке.
Я видел, как он подошёл к подъезду, набрал код и исчез.
И вдруг я подумал, что этот человек очень несчастен. В нем были такая тоска и отчаяние, что ждать на светофорах ему было невыносимо.
Человек человеку не друг, а история.
Просто иногда ее не очень хочется слушать.
ФРЕКЕН БОК ГОВОРИТ ПО ТЕЛЕФОНУ
–Ты не представляешь, Фрида,
я поняла, как важно
правильно вступить в пост!
Вторая седмица – и такие результаты!
Я уже перестала пить коньяк по утрам!
Алло! Алло! Фрида!
Спасибо тебе, что ты меня уговорила!
Прости, что я, дура, упиралась!
Алло! Фрида!
Ты где? Ты слышишь?
– Хильдур, милая, я тебя плохо слышу.
У тебя что-то льется и булькает в трубке.
Я перезвоню.
Фрида любит сестру, но
так трудно по часу выслушивать восторги неофита.
Сама Фрида продвинулась достаточно далеко
в посте и молитве. Фрида
перезвонит. Потом.
Позже
Сейчас... Унять сердце.
Слюна не сглатывается.
Зажмурив глаза, Фрида
нашаривает на туалетном столике носовой платок,
сползает на пол и сипло шепчет:
"Фрида. Фрида. Фрида.
Меня зовут Фрида".
(Сергей Круглов)
Да что там человек, что там Фрекен Бок, что там Фрида. Человек человеку не строчка, не история, а просто айфон. Но даже айфоны не выдерживают нашей зимы. Они, видите ли, нежные, они, видите ли, совы. Еще и зимы никакой нет и зарядки еще полна коробушка, а он вдруг схлопнулся на восемнадцатом километре, потерял себя, утратил к жизни интерес, погас. Даже если сделать ему искусственное дыхание, отогреть в кармане, он всё равно ненадолго вспыхнет, покажет зарядку уже на нуле (и когда успел растратить? в своей айфоновой коме?) и опять – в Элизиум теней, топтать нежный луг.
Принесешь его домой, присоединишь к искусственному питанию – через несколько секунд он восстановит пульс, окажется живой, потом вспыхнет, выведет на экран надпись «введите код», ты введешь: он очнулся.
Господи, какие все нервные.
– Что ты видел там?
– Длинный туннель. Я летел к свету. Видел родину – Америку, там тепло.
– Ну в Америке и холодно: например, на Аляске.
– Я про другую Америку!
– Что ты еще видел?
– Добро впереди, вселенскую любовь, свет. Я не хотел возвращаться!
Отогреешь его, как дитя; он глотает ток жадно, захлебывается, кадычок взад-вперед: сосет твое электричество. Всхлипывает.
– Ну всё, всё, не плачь. Всё плохое уже позади!
Но он еще долго не может успокоиться. Скажите, пожалуйста, какие мы нервные. Прям как бабушка Анатоля Франса. Но о Франсе – чуть позже. Сперва Александр Кушнер. Как раз по теме.
***
Слово «нервный» сравнительно поздно
Появилось у нас в словаре
У некрасовской музы нервозной
В петербургском промозглом дворе.
Даже лошадь нервически скоро
В его желчном трехсложнике шла,
Разночинная пылкая ссора
И в любви его темой была.
Крупный счет от модистки, и слезы,
И больной, истерический смех,
Исторически эти неврозы
Объясняются болью за всех,
Переломным сознаньем и бытом.
Эту нервность, и бледность, и пыл,
Что неведомы сильным и сытым,
Позже в женщинах Чехов ценил,
Меж двух зол это зло выбирая,
Если помните… ветер в полях,
Коврин, Таня, в саду дымовая
Горечь, слезы и черный монах.
А теперь и представить не в силах
Ровной жизни и мирной любви.
Что однажды блеснуло в чернилах,
То навеки осталось в крови.
Всех еще мы не знаем резервов,
Что еще обнаружат, бог весть,
Но спроси нас:- Нельзя ли без нервов?
– Как без нервов, когда они есть!-
Наши ссоры. Проклятые тряпки.
Сколько денег в июне ушло!
– Ты припомнил бы мне еще тапки.
– Ведь девятое только число,-
Это жизнь? Между прочим, и это,
И не самое худшее в ней.
Это жизнь, это душное лето,
Это шорох густых тополей,
Это гулкое хлопанье двери,
Это счастья неприбранный вид,
Это, кроме высоких материй,
То, что мучает всех и роднит.
Оно и роднит, оно и мучает – всё правда, Александр Семенович. Но вернемся к Франсу.
Говорят, что его двоюродной бабке было в зеркале видение. Призрак Робеспьера.
Летней ночью 1794 года непрямая бабушка Франса изволила смотреть в зеркала и вдруг закричала. «Я вижу его, вижу! Как он бледен! Кровь у него изо рта! Зубы и челюсть раздроблены! Слава Господу! Кровожадный негодяй не будет больше пить кровь, кроме своей собственной».»
После чего разрыдалась и упала без чувств.
Слово «нервный» сравнительно поздно появилось у нас в словаре. Но не в словаре бабушки Франса. Ее бы к нам. В Сибирь.
когда мы жили в сибири
денег ни у кого не было
и мать ходила на завод просто так чтобы не потерять работу
она поднималась в шесть утра
на кухне выпивала кофе и выкуривала сигарету
потом надевала дубленку и выходила на темную остановку Дружба
ждать заводского автобуса
я не помню какое в сибири лето но помню страшные ослепительные зимы
и в моих воспоминаниях мать всегда в заиндевевшем автобусе смотрит сквозь мутное стекло на дорогу
у нее губы в жирной бордовой помаде
и над губами светлые усики покрыты инеем
она смотрит перед собой
на дорогу
наверное все было совсем по-другому
и она в своем автобусе говорила с бригадиром и работницей столовой
или вообще может быть она никогда не работала на заводе
сейчас мне кажется что она никогда не работала на заводе и мы никогда не жили в сибири
никто никогда не жили в сибири
а сибирь это такое место где никто никогда не бывали
а только и знают что говорить
когда мы жили в сибири
и строили ГЭС
(Оксана Васякина)
Эх, бабушка Робеспьера, непрямая бабушка Робеспьера. Жила бы ты, как уже было сказано, в России, в обморок бы не падала. Квасила бы капусту, бранила бы горничных, ела бы репу.
Так и с айфоном. Помните, какие были у нас автоматы? Крепкие, как броня. Мудрые, как товарищ Сталин. Героические, как буревестник. Стояли в дикие наши холода, глотали наши двушки, слушали наши разговоры, леденили нам уши – и ничего. Сознания не теряли.
Не тот народ, не те бабушки, не те телефоны, не та Фрида, не та Фрекен Бок.
Не тот Франс.