Его переводил Иосиф Бродский.
Отправляясь на Итаку, молись, чтобы путь был длинным,
полным открытий, радости, приключений.
Не страшись ни циклопов, ни лестригонов,
не бойся разгневанного Посейдона.
Помни: ты не столкнешься с ними,
покуда душой ты бодр и возвышен мыслью,
покуда возвышенное волненье
владеет тобой и питает сердце.
Ни циклопы, ни лестригоны,
ни разгневанный Посейдон не в силах
остановить тебя – если только
у тебя самого в душе они не гнездятся,
если твоя душа не вынудит их возникнуть.
Молись, чтоб путь оказался длинным,
с множеством летних дней, когда,
трепеща от счастья и предвкушенья,
на рассвете ты будешь вплывать впервые
в незнакомые гавани. Медли на Финикийских
базарах, толкайся в лавчонках, щупай
ткани, янтарь, перламутр, кораллы,
вещицы, сделанные из эбена,
скупай благовонья и притиранья,
притиранья и благовония всех сортов;
странствуй по городам Египта,
учись, все время учись у тех, кто обладает знаньем.
Постоянно помни про Итаку – ибо это
цель твоего путешествия. Не старайся
сократить его. Лучше наоборот
дать растянуться ему на годы,
чтоб достигнуть острова в старости обогащенным
опытом странствий, не ожидая
от Итаки никаких чудес.
Итака тебя привела в движенье.
Не будь ее, ты б не пустился в путь.
Больше она дать ничего не может.
Даже крайне убогой ты Итакой не обманут.
Умудренный опытом, всякое повидавший,
ты легко догадаешься, что Итака эта значит.
Бродский писал о Кавафисе:
«Бессобытийность жизни Кавафиса была такова, что он ни разу не издал книжки своих стихов».
И еще – про него же:
«Каждый поэт теряет в переводе, и Кавафис не исключение. Исключительно то, что он также и приобретает. Он приобретает не только потому, что он весьма дидактичный поэт, но еще и потому, что уже с 1909-1910 годов он начал освобождать свои стихи от всякого поэтического обихода – богатой образности, сравнений, метрического блеска и рифм. Это – экономия зрелости, и Кавафис прибегает к намеренно "бедным" средствам, к использованию слов в их первичных значениях, чтобы еще усилить эту экономию. Так, например, он называет изумруды "зелеными", а тела описывает как "молодые и красивые". Эта техника пришла, когда Кавафис понял, что язык не является инструментом познания, но инструментом присвоения, что человек, этот природный буржуа, использует язык так же, как одежду или жилье. Кажется, что поэзия – единственное оружие для победы над языком его же, языка, средствами».
ДОМ С САДОМ (февраль 1917)
Люблю мечтать о загородном доме
с огромным садом – не затем, чтоб в нем
цвели цветы, росли деревья и трава
(пусть будут и они, ведь это так красиво!),
но главное, чтоб завести животных.
Семь кошек минимум: двух белоснежных
и двух как сажа черных – для контраста.
Я умного завел бы попугая
и слушал болтовню его задорную.
Что до собак – и трех бы мне хватило.
Я с удовольствием завел бы двух лошадок
и обязательно трех-четырех
милейших осликов – пусть млеют, пусть блаженство
не гаснет в их упрямых головах.
Это уже перевод Ильинской.
Но мне больше интересна упрямая и прямая игра судьбы. Не ее перевод с одного языка на другой, который всегда не точен. А именно прямая и упрямая игра. Это же надо: родиться в апреле и умереть тоже в апреле. Появиться на свет 20 апреля – и умереть 20 апреля через семьдесят лет.
Бог любит симметрию, даже если ее, точной, в жизни у сложных существ почти никогда не бывает.
ЭДИП
(перевод с новогреческого А.Величанского)
Ужасный Сфинкс набросился внезапно,
оскалив зубы, выпустивши когти,
собрав в бросок всю жизненную силу.
И наземь пал Эдип, не сдержав напора,
испуган появленьем слишком скорым.
Подобное обличье, речь такую
едва ли мог вообразить он себе доселе.
Но хоть и упирались страшные лапы
чудовища столь тяжко в грудь Эдипа,
он скоро собрался с силами и нисколько
теперь не страшился чудища, ибо знал он
отгадку издавна и ждал победы.
И все же торжество ему не в радость.
А взор его, исполнен мыслью скорбною,
не обращен на Сфинкса, смотрит дальше
Эдип – на дорогу, ведущую в Фивы,
ту, что найдет завершенье свое в Колоне.
Предчувствие говорит душе его ясно,
что Сфинкс к нему там вновь с речами обратится,
с куда труднейшими в своем значенье
загадками, на которые нет ответа.
Только 154 стихотворных текста он опубликовал при жизни. Всё остальное осталось в черновиках недописанным. А от ранних своих стихотворений он вообще отрекся.
Интересно, что лучшие свои тексты Кавафис написал, когда ему было уже за сорок.
Где-то я прочитал, что Кавафис – это поэт для неудачников. И это его принципиальная позиция. Поэзия поражения, вот что нам нужно. Кавафис даже в своей поэзии выбирает темой период римского упадка. Он пишет про упадок. Пишет не про расцвет.
Это нам урок: если ты готовишься к проигрышу (имеешь в виду возможное поражение), ты примешь поражение или проигрыш с достоинством и честью, без жалоб.
Страхом охвачены и подозреньем,
ум возбужден, и тревога сквозит во взоре,
строим столь отчаянно спасительные планы мы
во избежанье неминуемой
опасности, что нам разительно грозит.
Однако ошиблись мы – не то нас ожидало,
лживыми были все известия
(иль не расслышали мы иль не поняли толком?).
Бедствие, да не то – его как раз не ждали мы –
неистово, внезапно обрушилось на нас
врасплох – знать, припозднились мы – и всех нас сокрушило.
Самое известное его стихотворение про варваров, конечно. Но мы к нему еще обратимся. А сперва – да, ему нравится в античности период упадка, когда после смерти Александра Македонского империю развалили потомки (всё, что он делал, всё, что он побеждал и объединял), когда последовали за победами Александра три века невнятного существования, целая череда войн, потеря завоёванных областей. Видимо, была какая-то в Кавафисе внутренняя усталость, что ему это нравилось. (Мне вот не нравится.)
Помните то стихотворение, с которого всё началось? Вот оно же, но в другом переводе.
ИТАКА
Когда задумаешь отправиться к Итаке,
молись, чтоб долгим оказался путь,
путь приключений, путь чудес и знаний.
Гневливый Посейдон, циклопы, лестригоны
страшить тебя ни сколько не должны,
они не встанут на твоей дороге,
когда душой и телом будешь верен
высоким промыслам и благородным чувствам.
Свирепый Посейдон, циклопы, лестригоны
тебе не встретятся, когда ты сам в душе с собою их не пронесешь
и на пути собственноручно не поставишь.
Молись, чтоб долгим оказался путь.
Пусть много-много раз тебе случится
с восторгом нетерпенья летним утром
в неведомые гавани входить;
у финикийцев добрых погости
у накупи у них товаров ценных –
черное дерево, кораллы, перламутр, янтарь
и всевозможных благовоний сладострастных,
как можно больше благовоний сладострастных;
потом объезди города Египта,
ученой мудрости внимая жадно.
Пусть в промыслах твоих Итака будет
конечной целью длинного пути.
И не старайся сократить его, напротив,
на много лет дорогу растяни,
чтоб к острову причалить старцем –
обогащенный тем, что приобрел в пути,
богатств не ожидая от Итаки.
Какое плаванье она тебе дала!
Не будь Итаки, ты не двинулся бы в путь.
Других даров она уже не даст.
И если ты найдешь её убогой,
обманутым себя не почитай.
теперь ты мудр, ты много повидал
и верно понял, что Итаки означают.
(Перевод С. Ильинской)
Бродский пишет про Кавафиса: почему Кавафис так заинтересован Юлианом, с ним у поэта связано целых семь стихотворений, если этот император и правил-то всего три года?
Потому что Юлиан был неудачником. Нет чтобы заняться укреплением страны и областей, взять за основу одну религию. Вместо этого Юлиан, воспитанный, к слову сказать, как христианин, пытается восстановить как государственную религию именно язычество. Зачем? Почему?
Ну хоть не преследовал христиан, и за то спасибо.
...Как все знают (и я обещал к этому тексту обратиться), самое известное стихотворение Кавафиса – это «В ожидании варваров».
Чего мы ждем, сошедшись здесь на площади?
– Да, говорят, придут сегодня варвары.
Это стихотворение существует во множестве переводов, но мне больше всего нравится перевод Михаила Гаспарова.
– Отчего народ в перепуге?
– Идут варвары, скоро будут здесь.
– Отчего сенаторы не у дела?
– Идут варвары, их и будет власть.
– Отчего император застыл на троне?
– Идут варвары, он воздаст им честь.
– Отчего вся знать в золоте и в каменьях?
– Идут варвары, они любят блеск.
– Отчего ораторы онемели?
– Идут варвары, они не любят слов.
– Отчего не работают водопроводы?
– Идут варвары, спрашивайте их.
– Отчего все кричат и разбегаются?
– Весть с границы: варвары не пришли,
Варваров вовсе и не было.
Что теперь будет?
С варварами была хоть какая-то ясность.
А вот перевод Г. Шмакова:
– Чего мы ждем, собравшись здесь на площади?
– Сегодня в город прибывают варвары.
– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
сидят, не заняты законодательством?
– Сегодня в город прибывают варвары.
К чему теперь Сенат с его законами?
Вот варвары придут и издадут законы.
– Зачем так рано Император поднялся?
Зачем уселся он у городских ворот на троне
при всех регалиях и в золотой короне?
– Сегодня в город прибывают варвары,
и Император ждет их предводителя,
чтоб свиток поднести ему пергаментный,
в котором загодя начертаны
торжественные звания и титулы.
– Почто с ним оба консула и преторы
с утра в расшитых серебром багряных тогах?
Зачем на них браслеты с аметистами,
сверкающие перстни с изумрудами?
Зачем в руках их жезлы, что украшены
серебряной и золотой чеканкой?
– Затем, что варвары сегодня ожидаются,
а драгоценности пленяют варваров.
– Почто нигде не видно наших риторов,
обычного не слышно красноречия?
– Затем, что варвары должны прибыть сегодня,
а красноречье утомляет варваров.
– Чем объяснить внезапное смятение
и лиц растерянность? И то, что улицы
и площади внезапно обезлюдели,
что населенье по домам попряталось?
– Тем, что смеркается уже, а варвары
не прибыли. И что с границы вестники
сообщают: больше нет на свете варваров.
– Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
Они казались нам подобьем выхода.
И вот в переводе Ильиной:
Зачем на площади сошлись сегодня горожане?
Сегодня варвары сюда прибудут.
Так что ж бездействует сенат, закрыто заседанье,
сенаторы безмолвствуют, не издают законов?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Зачем законы издавать сенаторам?
Прибудут варвары, чтобы издать законы.
Зачем наш император встал чуть свет
и почему у городских ворот
на троне и в короне восседает?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Наш император ждет, он хочет встретить
их предводителя. Давно уж заготовлен
пергамент дарственный. Там титулы высокие,
которые пожалует ему наш император.
Зачем же наши консулы и преторы
в расшитых красных тогах появились,
зачем браслеты с аметистами надели,
зачем на пальцах кольца с изумрудами?
Их жезлы серебром, эмалью изукрашены.
Зачем у них сегодня эти жезлы?
Ведь варвары сегодня прибывают,
обычно роскошь ослепляет варваров.
Что риторов достойных не видать нигде?
Как непривычно их речей не слышать.
Ведь варвары сегодня прибывают,
а речи им как будто не по нраву.
Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?
Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.
Какой из переводов вам нравится больше?
...Но это сейчас мы думаем. А раньше пришла к поэту смерть, была похожа на варвара (то есть не церемонилась), зарифмовала даты, как умела (слишком анекдотически, умела, стало быть, плохо), внесла свои правки.
Сперва отняла голос (рак), потом забрала и всего Кавафиса.
29 апреля 1933 года, в свой семидесятый день рождения, поэт и умер.
Вот еще вам один перевод самого известного его стихотворения. Переводчик – И. Жданов.
– Зачем народ на площади толпится?
– Все говорят, что варвары нагрянут.
– А почему сенат не заседает?
Или уже упразднены законы?
– Да варвары должны явиться вскоре.
Зачем же нам решения сената?
Пусть варвары приходят и решают.
– Вы слышали?.. Встревожен император:
С утра пораньше в тоге и в короне
Сидит на троне – будто ждет чего-то.
– Всё варвары, от них и беспокойство, –
Пергамент император заготовил –
Вождю пришельцев титулы и званья,
А заодно и власть вручить собрался.
– Вот консулы и преторы выходят
В одеждах дорогих, золототканых,
Смотри – блестят серебряные жезлы,
Сверкают изумруды на браслетах...
К чему такая пышность и поспешность?
– К нам варвары идут... Иль ты не знаешь,
Что диких укрощает блеск сокровищ?
– Где ж гордые ораторы, трибуны,
Способные заворожить речами?
– Ведь варвары на подступах к столице,
А их не остановишь красноречьем.
– Опять в народе шум и недовольство,
Сенаторы насупились внезапно,
Расходится толпа – спешат укрыться
Все по домам... Чего они боятся?
– Да ночь уже, а варваров не видно.
Сейчас гонцы вернулись от границы
И говорят, что в мире всё спокойно, –
Нас покорять никто не собирался...
Как жить теперь? Какой придумать выход?
На варваров – одна была надежда!
Что-то большое пришло, унесло тебя с собой, но ни ясности не принесло, ни надежды не дало, ни выхода не указало.
Отправляясь на Итаку, молись, чтобы путь был длинным,
полным открытий, радости, приключений.
Не страшись ни циклопов, ни лестригонов,
не бойся разгневанного Посейдона.
Помни: ты не столкнешься с ними,
покуда душой ты бодр и возвышен мыслью,
покуда возвышенное волненье
владеет тобой и питает сердце.
Ни циклопы, ни лестригоны,
ни разгневанный Посейдон не в силах
остановить тебя – если только
у тебя самого в душе они не гнездятся,
если твоя душа не вынудит их возникнуть.
Молись, чтоб путь оказался длинным,
с множеством летних дней, когда,
трепеща от счастья и предвкушенья,
на рассвете ты будешь вплывать впервые
в незнакомые гавани. Медли на Финикийских
базарах, толкайся в лавчонках, щупай
ткани, янтарь, перламутр, кораллы,
вещицы, сделанные из эбена,
скупай благовонья и притиранья,
притиранья и благовония всех сортов;
странствуй по городам Египта,
учись, все время учись у тех, кто обладает знаньем.
Постоянно помни про Итаку – ибо это
цель твоего путешествия. Не старайся
сократить его. Лучше наоборот
дать растянуться ему на годы,
чтоб достигнуть острова в старости обогащенным
опытом странствий, не ожидая
от Итаки никаких чудес.
Итака тебя привела в движенье.
Не будь ее, ты б не пустился в путь.
Больше она дать ничего не может.
Даже крайне убогой ты Итакой не обманут.
Умудренный опытом, всякое повидавший,
ты легко догадаешься, что Итака эта значит.
Бродский писал о Кавафисе:
«Бессобытийность жизни Кавафиса была такова, что он ни разу не издал книжки своих стихов».
И еще – про него же:
«Каждый поэт теряет в переводе, и Кавафис не исключение. Исключительно то, что он также и приобретает. Он приобретает не только потому, что он весьма дидактичный поэт, но еще и потому, что уже с 1909-1910 годов он начал освобождать свои стихи от всякого поэтического обихода – богатой образности, сравнений, метрического блеска и рифм. Это – экономия зрелости, и Кавафис прибегает к намеренно "бедным" средствам, к использованию слов в их первичных значениях, чтобы еще усилить эту экономию. Так, например, он называет изумруды "зелеными", а тела описывает как "молодые и красивые". Эта техника пришла, когда Кавафис понял, что язык не является инструментом познания, но инструментом присвоения, что человек, этот природный буржуа, использует язык так же, как одежду или жилье. Кажется, что поэзия – единственное оружие для победы над языком его же, языка, средствами».
ДОМ С САДОМ (февраль 1917)
Люблю мечтать о загородном доме
с огромным садом – не затем, чтоб в нем
цвели цветы, росли деревья и трава
(пусть будут и они, ведь это так красиво!),
но главное, чтоб завести животных.
Семь кошек минимум: двух белоснежных
и двух как сажа черных – для контраста.
Я умного завел бы попугая
и слушал болтовню его задорную.
Что до собак – и трех бы мне хватило.
Я с удовольствием завел бы двух лошадок
и обязательно трех-четырех
милейших осликов – пусть млеют, пусть блаженство
не гаснет в их упрямых головах.
Это уже перевод Ильинской.
Но мне больше интересна упрямая и прямая игра судьбы. Не ее перевод с одного языка на другой, который всегда не точен. А именно прямая и упрямая игра. Это же надо: родиться в апреле и умереть тоже в апреле. Появиться на свет 20 апреля – и умереть 20 апреля через семьдесят лет.
Бог любит симметрию, даже если ее, точной, в жизни у сложных существ почти никогда не бывает.
ЭДИП
(перевод с новогреческого А.Величанского)
Ужасный Сфинкс набросился внезапно,
оскалив зубы, выпустивши когти,
собрав в бросок всю жизненную силу.
И наземь пал Эдип, не сдержав напора,
испуган появленьем слишком скорым.
Подобное обличье, речь такую
едва ли мог вообразить он себе доселе.
Но хоть и упирались страшные лапы
чудовища столь тяжко в грудь Эдипа,
он скоро собрался с силами и нисколько
теперь не страшился чудища, ибо знал он
отгадку издавна и ждал победы.
И все же торжество ему не в радость.
А взор его, исполнен мыслью скорбною,
не обращен на Сфинкса, смотрит дальше
Эдип – на дорогу, ведущую в Фивы,
ту, что найдет завершенье свое в Колоне.
Предчувствие говорит душе его ясно,
что Сфинкс к нему там вновь с речами обратится,
с куда труднейшими в своем значенье
загадками, на которые нет ответа.
Только 154 стихотворных текста он опубликовал при жизни. Всё остальное осталось в черновиках недописанным. А от ранних своих стихотворений он вообще отрекся.
Интересно, что лучшие свои тексты Кавафис написал, когда ему было уже за сорок.
Где-то я прочитал, что Кавафис – это поэт для неудачников. И это его принципиальная позиция. Поэзия поражения, вот что нам нужно. Кавафис даже в своей поэзии выбирает темой период римского упадка. Он пишет про упадок. Пишет не про расцвет.
Это нам урок: если ты готовишься к проигрышу (имеешь в виду возможное поражение), ты примешь поражение или проигрыш с достоинством и честью, без жалоб.
Страхом охвачены и подозреньем,
ум возбужден, и тревога сквозит во взоре,
строим столь отчаянно спасительные планы мы
во избежанье неминуемой
опасности, что нам разительно грозит.
Однако ошиблись мы – не то нас ожидало,
лживыми были все известия
(иль не расслышали мы иль не поняли толком?).
Бедствие, да не то – его как раз не ждали мы –
неистово, внезапно обрушилось на нас
врасплох – знать, припозднились мы – и всех нас сокрушило.
Самое известное его стихотворение про варваров, конечно. Но мы к нему еще обратимся. А сперва – да, ему нравится в античности период упадка, когда после смерти Александра Македонского империю развалили потомки (всё, что он делал, всё, что он побеждал и объединял), когда последовали за победами Александра три века невнятного существования, целая череда войн, потеря завоёванных областей. Видимо, была какая-то в Кавафисе внутренняя усталость, что ему это нравилось. (Мне вот не нравится.)
Помните то стихотворение, с которого всё началось? Вот оно же, но в другом переводе.
ИТАКА
Когда задумаешь отправиться к Итаке,
молись, чтоб долгим оказался путь,
путь приключений, путь чудес и знаний.
Гневливый Посейдон, циклопы, лестригоны
страшить тебя ни сколько не должны,
они не встанут на твоей дороге,
когда душой и телом будешь верен
высоким промыслам и благородным чувствам.
Свирепый Посейдон, циклопы, лестригоны
тебе не встретятся, когда ты сам в душе с собою их не пронесешь
и на пути собственноручно не поставишь.
Молись, чтоб долгим оказался путь.
Пусть много-много раз тебе случится
с восторгом нетерпенья летним утром
в неведомые гавани входить;
у финикийцев добрых погости
у накупи у них товаров ценных –
черное дерево, кораллы, перламутр, янтарь
и всевозможных благовоний сладострастных,
как можно больше благовоний сладострастных;
потом объезди города Египта,
ученой мудрости внимая жадно.
Пусть в промыслах твоих Итака будет
конечной целью длинного пути.
И не старайся сократить его, напротив,
на много лет дорогу растяни,
чтоб к острову причалить старцем –
обогащенный тем, что приобрел в пути,
богатств не ожидая от Итаки.
Какое плаванье она тебе дала!
Не будь Итаки, ты не двинулся бы в путь.
Других даров она уже не даст.
И если ты найдешь её убогой,
обманутым себя не почитай.
теперь ты мудр, ты много повидал
и верно понял, что Итаки означают.
(Перевод С. Ильинской)
Бродский пишет про Кавафиса: почему Кавафис так заинтересован Юлианом, с ним у поэта связано целых семь стихотворений, если этот император и правил-то всего три года?
Потому что Юлиан был неудачником. Нет чтобы заняться укреплением страны и областей, взять за основу одну религию. Вместо этого Юлиан, воспитанный, к слову сказать, как христианин, пытается восстановить как государственную религию именно язычество. Зачем? Почему?
Ну хоть не преследовал христиан, и за то спасибо.
...Как все знают (и я обещал к этому тексту обратиться), самое известное стихотворение Кавафиса – это «В ожидании варваров».
Чего мы ждем, сошедшись здесь на площади?
– Да, говорят, придут сегодня варвары.
Это стихотворение существует во множестве переводов, но мне больше всего нравится перевод Михаила Гаспарова.
– Отчего народ в перепуге?
– Идут варвары, скоро будут здесь.
– Отчего сенаторы не у дела?
– Идут варвары, их и будет власть.
– Отчего император застыл на троне?
– Идут варвары, он воздаст им честь.
– Отчего вся знать в золоте и в каменьях?
– Идут варвары, они любят блеск.
– Отчего ораторы онемели?
– Идут варвары, они не любят слов.
– Отчего не работают водопроводы?
– Идут варвары, спрашивайте их.
– Отчего все кричат и разбегаются?
– Весть с границы: варвары не пришли,
Варваров вовсе и не было.
Что теперь будет?
С варварами была хоть какая-то ясность.
А вот перевод Г. Шмакова:
– Чего мы ждем, собравшись здесь на площади?
– Сегодня в город прибывают варвары.
– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
сидят, не заняты законодательством?
– Сегодня в город прибывают варвары.
К чему теперь Сенат с его законами?
Вот варвары придут и издадут законы.
– Зачем так рано Император поднялся?
Зачем уселся он у городских ворот на троне
при всех регалиях и в золотой короне?
– Сегодня в город прибывают варвары,
и Император ждет их предводителя,
чтоб свиток поднести ему пергаментный,
в котором загодя начертаны
торжественные звания и титулы.
– Почто с ним оба консула и преторы
с утра в расшитых серебром багряных тогах?
Зачем на них браслеты с аметистами,
сверкающие перстни с изумрудами?
Зачем в руках их жезлы, что украшены
серебряной и золотой чеканкой?
– Затем, что варвары сегодня ожидаются,
а драгоценности пленяют варваров.
– Почто нигде не видно наших риторов,
обычного не слышно красноречия?
– Затем, что варвары должны прибыть сегодня,
а красноречье утомляет варваров.
– Чем объяснить внезапное смятение
и лиц растерянность? И то, что улицы
и площади внезапно обезлюдели,
что населенье по домам попряталось?
– Тем, что смеркается уже, а варвары
не прибыли. И что с границы вестники
сообщают: больше нет на свете варваров.
– Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
Они казались нам подобьем выхода.
И вот в переводе Ильиной:
Зачем на площади сошлись сегодня горожане?
Сегодня варвары сюда прибудут.
Так что ж бездействует сенат, закрыто заседанье,
сенаторы безмолвствуют, не издают законов?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Зачем законы издавать сенаторам?
Прибудут варвары, чтобы издать законы.
Зачем наш император встал чуть свет
и почему у городских ворот
на троне и в короне восседает?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Наш император ждет, он хочет встретить
их предводителя. Давно уж заготовлен
пергамент дарственный. Там титулы высокие,
которые пожалует ему наш император.
Зачем же наши консулы и преторы
в расшитых красных тогах появились,
зачем браслеты с аметистами надели,
зачем на пальцах кольца с изумрудами?
Их жезлы серебром, эмалью изукрашены.
Зачем у них сегодня эти жезлы?
Ведь варвары сегодня прибывают,
обычно роскошь ослепляет варваров.
Что риторов достойных не видать нигде?
Как непривычно их речей не слышать.
Ведь варвары сегодня прибывают,
а речи им как будто не по нраву.
Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?
Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.
Какой из переводов вам нравится больше?
...Но это сейчас мы думаем. А раньше пришла к поэту смерть, была похожа на варвара (то есть не церемонилась), зарифмовала даты, как умела (слишком анекдотически, умела, стало быть, плохо), внесла свои правки.
Сперва отняла голос (рак), потом забрала и всего Кавафиса.
29 апреля 1933 года, в свой семидесятый день рождения, поэт и умер.
Вот еще вам один перевод самого известного его стихотворения. Переводчик – И. Жданов.
– Зачем народ на площади толпится?
– Все говорят, что варвары нагрянут.
– А почему сенат не заседает?
Или уже упразднены законы?
– Да варвары должны явиться вскоре.
Зачем же нам решения сената?
Пусть варвары приходят и решают.
– Вы слышали?.. Встревожен император:
С утра пораньше в тоге и в короне
Сидит на троне – будто ждет чего-то.
– Всё варвары, от них и беспокойство, –
Пергамент император заготовил –
Вождю пришельцев титулы и званья,
А заодно и власть вручить собрался.
– Вот консулы и преторы выходят
В одеждах дорогих, золототканых,
Смотри – блестят серебряные жезлы,
Сверкают изумруды на браслетах...
К чему такая пышность и поспешность?
– К нам варвары идут... Иль ты не знаешь,
Что диких укрощает блеск сокровищ?
– Где ж гордые ораторы, трибуны,
Способные заворожить речами?
– Ведь варвары на подступах к столице,
А их не остановишь красноречьем.
– Опять в народе шум и недовольство,
Сенаторы насупились внезапно,
Расходится толпа – спешат укрыться
Все по домам... Чего они боятся?
– Да ночь уже, а варваров не видно.
Сейчас гонцы вернулись от границы
И говорят, что в мире всё спокойно, –
Нас покорять никто не собирался...
Как жить теперь? Какой придумать выход?
На варваров – одна была надежда!
Что-то большое пришло, унесло тебя с собой, но ни ясности не принесло, ни надежды не дало, ни выхода не указало.