2 февраля в 1959 году погибла теперь уже легендарная группа Дятлова, на Северном Урале, при невыясненных обстоятельствах.
В недавнем прекрасном сериале про группу Дятлова как постоянный лейтмотив звучит песня «Есть только миг». Это старая песня – впервые она прозвучала в фильме «Земля Санникова».
Призрачно всё в этом мире бушующем.
Есть только миг – за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим.
Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует.
Вечный покой для седых пирамид
А для звезды, что сорвалась и падает
Есть только миг – ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия.
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я –
Мигом одним – только мигом одним.
Счастье дано повстречать иль беду еще
Есть только миг – за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим.
Именно он называется жизнь.
(Леонид Дербенев)
Интересно, что главную роль сперва в фильме «Земля Санникова» должен был сыграть Высоцкий. Он к тому же планировал написать шесть песен для фильма и их же исполнить. Однако потом кандидатуру Высоцкого отклонили, а на главную роль пригласили Олега Даля. И тогда композитором фильма стал Зацепин, и который и написал две песни для этого фильма. На тексты Леонида Дербенева.
Вот вторая:
Пока на месте ничто не держит
И не наскучил мир этот мне,
Пока ночами, пускай все реже,
Но я летаю еще во сне.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
Еще как птица хочу подняться
В крутое небо я иногда,
И сердцу снятся, как в детстве снятся,
Другие страны и города.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
И пусть под ноги одни ухабы,
Судьба, как прежде, бросает мне,
Ей благодарен за то, хотя бы,
Что я летаю, еще во сне.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
(Леонид Дербенев)
Ну песня и песня, зато первая «про миг» пережило свое время. Возможно, и наше переживет.
Хотя – был смешной (ну сейчас для нас) эпизод. Когда в 1980-е годы Зацепин уехал во Францию, газета «Труд» вышла со статьей: «Есть только миг?». Там автор сетовал, что песня эта – «о слабых людях, которые ноют, что жизнь быстротечна, и заботятся лишь о собственной судьбе». Там еще было показательное: «откровенная пошлость, облечённая, к сожалению, в красивую мелодию и потому легко запоминающаяся», были высказаны опасения, что юные души будут потревожены ложной романтикой.
Для каждого есть в мире звук,
Единственный, неповторенный.
Его в пути услышишь вдруг
И, дрогнув, ждешь завороженный.
Одним звучат колокола
Воспоминанием сладчайшим,
Другим – звенящая игла
Цикад над деревеской чащей.
Поющий рог, шумящий лист,
Органа гул, простой и строгий,
Разбойничий, недобрый свист
Над темной полевой дорогой.
Шагов бессоный стук в ничи,
Морей тяжелое дыханье,
И все струи и все ключи
Пронзают бедное сознанье.
А мне одна поет краса!
То рокоча, то замирая,
Кристальной фуги голоса
Звенят воспоминаньем рая.
О строгий, солнечный уют!
Я слышу: в звуках этих голых
Четыре ангела поют –
Два огорченных, два веселых.
Нет-нет. Это уже не Дербенев. Это совсем другой голос, совсем другой автор. Кто-то погиб 2 февраля, а кто-то родился в этот день – правда, еще в 19 веке. Женщина, которая свяжет для нас и Алексея Толстого, красного графа, и Татьянину Никитичну Толстую, ее внучку.
Я про Наталью Крандиевскую, русскую советскую поэтессу, писательницу и мемуаристку, которая родилась 2 февраля 1888 года.
Березы озябшие, березы тонкие,
Над вами кружатся галки звонкие,
Над вами стынет небо морозное,
У берега бьется река многослезная.
Опять прихожу к вам дорогой прибрежной,
Дорогой вечерней, дорогою снежной.
И долго стою, и уйти мне не хочется,
И знаю, что к прошлому душа не воротится,
И знаю, что прошлое душой не забудется,
Последние радости в печалях заблудятся...
Березки озябшие, березки слабые,
Ах, если б весну вашу встретить могла бы я!
(Наталья Крандиевская)
Это стихотворение Натальи Крандиевской уже зрелое, за 1936 год. Молодой она писала совсем иные стихи.
Кстати, и с Алексеем Николаевичем Толстым они познакомятся на поэтическом вечере. Еще до революции А.Н. Толстой читал где-то свои стихи, а Наталья Крандиевская мельком это услышала и иронично заметила, что с такой громкой фамилией граф мог бы писать стихи и получше.
Алексею Николаевичу это сразу передали. Было неприятно. Однако через несколько лет они поженились.
Это уже потом – через годы, после разрыва – будет написано ею горькое. Горькое, но прекрасное.
Сон наплывал и пел, как флейта,
Вводя абсурдное в законное.
Мне снилась будка телефонная
И в окнах будки образ чей-то.
И как во сне бывает часто,
Казалась странность обыденностью,
И сон, свободный от балласта,
Пугал своей непринужденностью.
Я за окном узнала вдруг
Тебя, продрогшего от ливней.
Ты звал меня: «Вернись, прости мне,
Согрей меня, как прежде, друг…»
И в руки ледяные взял
Мои, сведенные до боли,
И боль ушла. Не оттого ли,
Что сон уйти ей приказал?
Он длился, длился… Ночь плыла,
Вводя абсурдное в законное,
И эта будка телефонная
Второю жизнью мне была.
(Наталья Крандиевская)
А ведь сколько в советской поэзии этих будок (современные молодые люди даже не поймут, наверное, о чем это).
Но они есть у Андрея Вознесенского:
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.
Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы–льдышки. В ушах – сережки.
Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной,
Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.
Мерзлый след на щеках блестит –
Первый лед от людских обид.
(Андрей Вознесенский, 1959 год)
Песню на эти стихи потом споет Евгений Осин, причем заменит «мерзнет» на «плачет» (мы так и запомним), а «девочку» на «девушку».
Вознесенский, кстати, нормально относился к тому, что какие-то его стихи клали на музыку. Более того, даже иногда писал текст специально – уже под готовую музыку.
«У стихотворения бывает несколько рождений. Вот его напишешь, потом первое прочтение, потом печатается оно. Оно какое-то чужое для тебя становится и поворачивается совершенно другими гранями» ... «На скамейке гитарная группа подбирала что-то. Уж не “Свечу” ли, что горела на столе? Так же, благодаря изящной мелодии, впорхнуло в быт страны цветаевское: “Мне нравится, что вы больны не мной”».
Но вернемся к телефонным будкам. Самый известный уличный телефон – это, конечно, у Вероники Тушновой.
Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам…
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
(Вероника Тушнова)
... Как быстро меняется время. Я сам еще помню эти будки и эти автоматы в павильонах метро. Держишь в руке «двушку», набрал номер: гудки. Никто не подходит. А потом набрал – короткие: значит, занято.
Не до тебя.
В недавнем прекрасном сериале про группу Дятлова как постоянный лейтмотив звучит песня «Есть только миг». Это старая песня – впервые она прозвучала в фильме «Земля Санникова».
Призрачно всё в этом мире бушующем.
Есть только миг – за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим.
Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует.
Вечный покой для седых пирамид
А для звезды, что сорвалась и падает
Есть только миг – ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия.
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я –
Мигом одним – только мигом одним.
Счастье дано повстречать иль беду еще
Есть только миг – за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим.
Именно он называется жизнь.
(Леонид Дербенев)
Интересно, что главную роль сперва в фильме «Земля Санникова» должен был сыграть Высоцкий. Он к тому же планировал написать шесть песен для фильма и их же исполнить. Однако потом кандидатуру Высоцкого отклонили, а на главную роль пригласили Олега Даля. И тогда композитором фильма стал Зацепин, и который и написал две песни для этого фильма. На тексты Леонида Дербенева.
Вот вторая:
Пока на месте ничто не держит
И не наскучил мир этот мне,
Пока ночами, пускай все реже,
Но я летаю еще во сне.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
Еще как птица хочу подняться
В крутое небо я иногда,
И сердцу снятся, как в детстве снятся,
Другие страны и города.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
И пусть под ноги одни ухабы,
Судьба, как прежде, бросает мне,
Ей благодарен за то, хотя бы,
Что я летаю, еще во сне.
И солнце всходило, и радуга цвела,
Все было, все было, и любовь была,
Пылали закаты, и ливень бил в стекло,
Все было когда-то, было, да прошло.
(Леонид Дербенев)
Ну песня и песня, зато первая «про миг» пережило свое время. Возможно, и наше переживет.
Хотя – был смешной (ну сейчас для нас) эпизод. Когда в 1980-е годы Зацепин уехал во Францию, газета «Труд» вышла со статьей: «Есть только миг?». Там автор сетовал, что песня эта – «о слабых людях, которые ноют, что жизнь быстротечна, и заботятся лишь о собственной судьбе». Там еще было показательное: «откровенная пошлость, облечённая, к сожалению, в красивую мелодию и потому легко запоминающаяся», были высказаны опасения, что юные души будут потревожены ложной романтикой.
Для каждого есть в мире звук,
Единственный, неповторенный.
Его в пути услышишь вдруг
И, дрогнув, ждешь завороженный.
Одним звучат колокола
Воспоминанием сладчайшим,
Другим – звенящая игла
Цикад над деревеской чащей.
Поющий рог, шумящий лист,
Органа гул, простой и строгий,
Разбойничий, недобрый свист
Над темной полевой дорогой.
Шагов бессоный стук в ничи,
Морей тяжелое дыханье,
И все струи и все ключи
Пронзают бедное сознанье.
А мне одна поет краса!
То рокоча, то замирая,
Кристальной фуги голоса
Звенят воспоминаньем рая.
О строгий, солнечный уют!
Я слышу: в звуках этих голых
Четыре ангела поют –
Два огорченных, два веселых.
Нет-нет. Это уже не Дербенев. Это совсем другой голос, совсем другой автор. Кто-то погиб 2 февраля, а кто-то родился в этот день – правда, еще в 19 веке. Женщина, которая свяжет для нас и Алексея Толстого, красного графа, и Татьянину Никитичну Толстую, ее внучку.
Я про Наталью Крандиевскую, русскую советскую поэтессу, писательницу и мемуаристку, которая родилась 2 февраля 1888 года.
Березы озябшие, березы тонкие,
Над вами кружатся галки звонкие,
Над вами стынет небо морозное,
У берега бьется река многослезная.
Опять прихожу к вам дорогой прибрежной,
Дорогой вечерней, дорогою снежной.
И долго стою, и уйти мне не хочется,
И знаю, что к прошлому душа не воротится,
И знаю, что прошлое душой не забудется,
Последние радости в печалях заблудятся...
Березки озябшие, березки слабые,
Ах, если б весну вашу встретить могла бы я!
(Наталья Крандиевская)
Это стихотворение Натальи Крандиевской уже зрелое, за 1936 год. Молодой она писала совсем иные стихи.
Кстати, и с Алексеем Николаевичем Толстым они познакомятся на поэтическом вечере. Еще до революции А.Н. Толстой читал где-то свои стихи, а Наталья Крандиевская мельком это услышала и иронично заметила, что с такой громкой фамилией граф мог бы писать стихи и получше.
Алексею Николаевичу это сразу передали. Было неприятно. Однако через несколько лет они поженились.
Это уже потом – через годы, после разрыва – будет написано ею горькое. Горькое, но прекрасное.
Сон наплывал и пел, как флейта,
Вводя абсурдное в законное.
Мне снилась будка телефонная
И в окнах будки образ чей-то.
И как во сне бывает часто,
Казалась странность обыденностью,
И сон, свободный от балласта,
Пугал своей непринужденностью.
Я за окном узнала вдруг
Тебя, продрогшего от ливней.
Ты звал меня: «Вернись, прости мне,
Согрей меня, как прежде, друг…»
И в руки ледяные взял
Мои, сведенные до боли,
И боль ушла. Не оттого ли,
Что сон уйти ей приказал?
Он длился, длился… Ночь плыла,
Вводя абсурдное в законное,
И эта будка телефонная
Второю жизнью мне была.
(Наталья Крандиевская)
А ведь сколько в советской поэзии этих будок (современные молодые люди даже не поймут, наверное, о чем это).
Но они есть у Андрея Вознесенского:
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.
Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы–льдышки. В ушах – сережки.
Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной,
Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.
Мерзлый след на щеках блестит –
Первый лед от людских обид.
(Андрей Вознесенский, 1959 год)
Песню на эти стихи потом споет Евгений Осин, причем заменит «мерзнет» на «плачет» (мы так и запомним), а «девочку» на «девушку».
Вознесенский, кстати, нормально относился к тому, что какие-то его стихи клали на музыку. Более того, даже иногда писал текст специально – уже под готовую музыку.
«У стихотворения бывает несколько рождений. Вот его напишешь, потом первое прочтение, потом печатается оно. Оно какое-то чужое для тебя становится и поворачивается совершенно другими гранями» ... «На скамейке гитарная группа подбирала что-то. Уж не “Свечу” ли, что горела на столе? Так же, благодаря изящной мелодии, впорхнуло в быт страны цветаевское: “Мне нравится, что вы больны не мной”».
Но вернемся к телефонным будкам. Самый известный уличный телефон – это, конечно, у Вероники Тушновой.
Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам…
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
(Вероника Тушнова)
... Как быстро меняется время. Я сам еще помню эти будки и эти автоматы в павильонах метро. Держишь в руке «двушку», набрал номер: гудки. Никто не подходит. А потом набрал – короткие: значит, занято.
Не до тебя.