«Литература – это хорошо оркестрированная банальность». Так написал Торнтон Уайлдер, умерший 7 декабря 1975 года, Уайлдер, чью книгу я как раз отлично помню: она была в родительской библиотеке и была песочно-желтой.
«Мост короля Людовика Святого». Это за этот роман он получит свою первую Пулитцеровскую премию.
«Надежда – продукт воображения. Отчаяние – тоже. Отчаянию слишком живо рисуются возможные беды; надежда – это энергия, и она побуждает ум использовать все способы борьбы с ними.»
Правда, цитата эта из «Теофила Норта».
А вот из «Моста короля Людовика Святого»: «...нас тоже будут любить и тоже забудут. Но и того довольно, что любовь была; все эти ручейки любви снова вливаются в любовь, которая их породила. Даже память не обязательна для любви. Есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними – любовь, единственный смысл, единственное спасение».
Как так случилось, что мост обрушился именно под этими пятью?
Какая-нибудь нить божественного промысла связывала их? Нет?
Двадцатого июля 1714 г. рухнул самый красивый мост в Перу. Погибло пять путников. Все были поражены катастрофой. Мост вообще казался чем-то вечным, незыблемым. Как, почему? И только брат Юнипер, рыжий монах-францисканец, случайный свидетель этой трагедии, видит в этом какой-то смысл, Замысел. Вот он и пытается его разгадать. (Мы еще встретимся сегодня с заглавной «з».)
В «Мартовских идах» Уайлдер пишет: «И без поэзии мужчина пойдет на войну, девушка – замуж, жена станет матерью, люди похоронят своих мертвецов и умрут сами; однако, опьяненные стихами, все они устремятся к своему уделу с неоправданными надеждами. Воины якобы завоюют славу, невесты станут Пенелопами, матери родят стране героев, а мертвые погрузятся в лоно своей прародительницы-земли, вечно оставшись в памяти тех, кого они покинули... Даже когда поэты порицают жизнь, описывая всю ее очевидную бессмыслицу, читатель все равно ощущает душевный подъем».
Мы всегда ищем смысл.
Мы всегда хотим разгадать узор.
(Было бы логичней сказать наоборот: разгадать смысл, ищем узор. Но именно в первоначальном варианте и есть подсказка: все будет не так уж просто.)
...Уайлдер родился 17 апреля 1897 года в штате Висконсин. Какое-то время жил с семьей в Китае. В США закончил среднюю школу в Беркли, потом изучал право в Университете Пердью, но скоро бросил учебу. Уже после войны он успешно отучился в Йельском, а затем Принстонском университетах. В 1926 году свет увидел его дебютный роман «Кабала», а уже через год он получил первую Пулитцеровскую премию за роман «Мост короля Людовика Святого».
«Жизнь не имеет другого смысла, кроме того, какой мы ей придаём. Она не поддерживает человека и не унижает его. Мы не можем избежать ни душевных мук, ни радости, но сами по себе эти состояния нам ничего не говорят; и наш ад, и наш рай дожидаются того, чтобы мы вложили в них свой смысл».
...Недавно вдруг понял, что многие не осознают, что классическое стихотворение Пастернака из романа «Доктор Живаго» «Рассвет» не о времени суток.
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,
B их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
(Борис Пастернак)
Это религиозное стихотворение. Оно просто называется у БП «Рассвет». Вообще оно о другом. Я, читавший это стихотворение еще в советском сборнике и в старших классах, даже ничего не заподозрил. Там просто Завет был написан с маленькой буквы (как вот сейчас, выше). А у нас было много заветов: коммунистических, комсомольских и т.д. Потом уже стали печатать с заглавной. И все стало на свои места.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой Завет
И как от обморока ожил.
Но вот она, подростковая привычка памяти: для меня по-прежнему сперва именно стихотворение только про утро, рассвет. Потому что все остальные смыслы, вся суета там, все люди, все картинки – нет, ну правда, вполне ложатся просто в утреннюю радостную суету, причем с недосыпом.
Но и новое знание уже не отнять: я помню, что автор ожил как от обморока, читая всю ночь Завет. И это дает уже новую оптику. Помните? «И только брат Юнипер, рыжий монах-францисканец, случайный свидетель этой трагедии, видит в этом какой-то смысл, Замысел».
Вот и мы, возможно, тоже скоро увидим.