Это дикое имя «трансгуманизм»

Игорь Караулов

На сегодняшний день можно точно сказать, какое слово будет наиболее употребительным в разговорах о литературе в оставшиеся месяцы года. Это слово «трансгуманизм». А всё потому, что в конце августа выходит в свет новый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.», название которого говорит само за себя. В нём нам обещают показать людей, мозг которых живёт отдельно от тела, новую «зелёную» цивилизацию, пресловутое «чипирование» и прочие приятные мелочи.

В своих ежегодных романах Виктор Пелевин давно уже работает ретранслятором-усилителем. Он собирает и сортирует всё, о чём люди умные и не очень говорили в течение года, переупаковывает под своим именем и заставляет читателей ещё год говорить о том же самом, но уже в связи с личным брендом писателя. Правда, по иронии судьбы, в последние годы Виктору Пелевину приходится бороться за приоритет в отношении собственной фамилии, ведь появился и уже получил свой первый Нацбест другой Пелевин, Александр – то ли младший брат Виктора, то ли его племянник, хотя на самом деле всего лишь однофамилец.

Итак, Виктор Пелевин решил приватизировать термин «трансгуманизм», поставить свой товарный знак на ожидающей нас эпохе. Однако у нас есть ещё несколько дней, чтобы напомнить, откуда же на самом деле пошло это слово.

Есть один очень английский сюжет: «теневой старший брат». Мы сталкиваемся с ним в литературе, когда узнаём, что у Шерлока Холмса есть старший брат Майкрофт, который и в жизни добился большего, и дедуктивным методом владеет лучше, чем популярный сыщик. Мы сталкиваемся с ним в жизни, обнаруживая, что брат любимого нами с детства писателя про зверушек Джеральда Даррелла, Лоуренс Даррелл – писатель куда более серьёзный, автор изысканной модернистской прозы.

И с этой точки зрения интересно посмотреть на Олдоса Хаксли. Авторитет этого человека в последнее время ощутимо вырос. Кажется, он победил в великой битве антиутопий. Всё больше людей понимает, что его роман «О дивный новый мир» намного лучше отражает тенденции современного мира, чем «1984» Джорджа Оруэлла.

Но у Олдоса Хаксли был свой старший брат, Джулиан Хаксли, человек ещё более успешный (вершина карьеры – генеральный директор ЮНЕСКО) и более основательный (биолог-эволюционист). И вот этот-то Джулиан в 1957 году придумал термин «трансгуманизм». К тому времени Джулиан Хаксли, родившийся в 1887 году, был уже немолодым человеком. Свою научную карьеру он начал ещё в десятые годы прошлого века. Чем же он тогда занимался? Например, евгеникой – наукой об улучшении человеческой породы, достигаемом примерно таким же образом, каким селекционеры повышают качество поголовья скота. В частности, Джулиан выступал за стерилизацию неполноценных людей, лишение их возможности размножаться. Причём к неполноценным он относил не только людей с физическими недостатками или психическими отклонениями, но и просто малоимущих, в точности согласно русской поговорке «зачем нищету плодить?».

Не он один, конечно. Тема была исключительно модная. Недаром одна германская партия, ориентировавшаяся отнюдь не на высоколобого избирателя, сделала евгенику частью своей идеологии, а после прихода к власти развернула практическую работу по улучшению человеческого стада – от программы Lebensborn до целых фабрик массового уничтожения неполноценных.

Эта практическая работа заставила Джулиана Хаксли прикусить язык, но, будучи честным учёным, от своих евгенических взглядов он так и не отказался. Идея трансгуманизма как раз и была компромиссом между традиционной евгеникой и идеологическим фоном послевоенного мира – так сказать, «евгеника после Освенцима».

Говоря о трансгуманизме, нельзя не упомянуть о его русских корнях. Бабушкой трансгуманизма можно с полным правом назвать Елену Петровну Блаватскую, наметившую расовое учение, сформулированное с характерной для эзотерика расплывчатостью, но дающее общее представление о расах разумных существ, сменяющих одна другую, о более совершенных и менее совершенных расах, об их подъёме и вырождении. Это учение оказало определённое влияние на ультраправую расологию, но его следы также заметны и в литературе: от Герберта Уэллса (успевшего – как тесен мир! – написать книгу в соавторстве с Джулианом Хаксли) с его элоями и морлоками в «Машине времени», людьми-гигантами в «Пище богов», до братьев Стругацких с их мифом о люденах, которой так мил сердцу писателя Дмитрия Быкова. Конечно, самая влиятельная в современном мире литературная расология была создана Дж. Толкином, однако из-за пёстрого хоровода рас, имена и свойства которых были навеяны кельтской и германской мифологией, всё равно выглядывают ушки Блаватской.

А русский дедушка трансгуманизма – философ Николай Фёдоров, поставивший вопрос об исполнении апокалиптического мифа научными средствами – воскрешении мертвых, по-видимому, методами, которые в наше время получили название «нанотехнология». Дух этих идей перекликается с названием книги Джулиана Хаксли – «Религия без Откровения», да и с мыслью Олдоса Хаксли о достижении земного рая с помощью безопасных психоделиков.

Николай Фёдоров – отец русского космизма, интеллектуального течения, ставшего в России столь же влиятельным, как расология и евгеника в Европе. Мало того, с космонавтикой он символически связан двойной цепочкой. Во-первых, он был внебрачным сыном князя Гагарина. Во-вторых, что важнее, одно время он преподавал в Боровске в той же школе, в которой позже учительствовал Константин Эдуардович Циолковский.

Вот как раз Циолковского и можно назвать первым русским трансгуманистом в современном смысле, причём весьма радикальным. В беседе с профессором Чижевским он говорил: «Неужели вы думаете, что я так недалёк, что не допускаю эволюцию человечества и оставляю его в таком внешнем виде, в каком человек пребывает теперь: с двумя руками, двумя ногами и т. д. Нет, это было бы глупо. Эволюция есть движение вперёд. Человечество как единый объект эволюции тоже изменяется, и, наконец, через миллиарды лет превращается в единый вид лучистой энергии, то есть единая идея заполняет всё космическое пространство».

Следует отметить интересную вещь. Корни трансгуманизма уходят в правую идеологию (евгеника, расология, «белокурая бестия» Ницше), но в процессе своего развития эта концепция была полностью усвоена левым дискурсом и в настоящее время ассоциируется главным образом с леворадикальным стилем мышления. Между прочим, на что-то подобное намекает трансгуманистическая повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце», в которой творение почтенных докторов-евгеников естественным образом вливается в ряды сокрушителей старого мира. Вот и в новом романе Виктора Пелевина трансгуманизм, видимо, будет показан в одной связке с прогрессивной левой идеологией.

Русская литература ещё только начинает обращаться к теме трансгуманизма; в поэзии, например, многое на этом поле сделал Фёдор Сваровский со своими стихами о роботах. Но пока что мы можем лишь фантазировать об этом явлении, находясь по большей части вне его. Каким будет взгляд на трансгуманизм изнутри, когда он станет не просто тенденцией, но воздухом нашего мира, и какому субъекту этот взгляд будет принадлежать, сегодня нам знать не дано.