«Неделю ходила, смотрела, пыталась понять, что мне делать. И думаю, что мне нужно будет ближайшие месяцы, если я захочу здесь остаться, если реально так страшно уезжать, делать вид что ничего этого не происходит. Все же вроде формально так же выглядит: старушки заходят во Вкусвил за кефирчиком, куда я стою в очереди тоже, выходят, и у всех нормально все, ни у кого не обрушился мир, ни у кого на лице не написан ужас. Никто не перекошен от шока, как я. Вот мне нужно будет делать покер-фейс теперь до конца своих дней. Но этого я точно не смогу. И я начала собираться».
Поэтесса рассказала, что сначала она улетела в Индию, затем в апреле в Тель-Авив, а потом на Кипр: «Невероятный рай, плюс двадцать, все начинало зацветать. Какие-то люди помогли с документами. В Пафосе сначала пожила, через какое-то время перевезла детей». У поэтессы трое детей, сейчас она в разводе.
На вопрос иностранного агента Юрия Дудя, как ей живется вдали от Родины, Полозкова ответила: «Тебе правду сказать? Неплохо. Мне прекрасно тут живется, получше чем последние годы на Родине. Это как выйти из тяжелых отношений. Что-то случилось, и ты понимаешь, что в этой квартире больше не обязан жить, и реально испытываешь большое облегчение».
В интервью Полозкова рассказала, где она была все эти восемь лет и почему не писала об обстрелах Донбасса: «Каждый был занят своим делом. У меня за восемь лет родилось трое детей. Я работала, носила, кормила, укладывала и снова работала. Все были заняты своей частной повесткой».
Поэтесса рассказала, что после отъезда столкнулась с хейтом, но была к нему готова: «Если я продолжаю внутри творящегося аппокалипса быть девочкой, которая рассказывает про несчастную любовь и пишет детские стишки, то грош цена всему тому, что я сделала».
Также она высказалась о поэзии и творчестве, что самое страшное в ремесле для нее – не писать:
«Стихотворению все равно, у кого быть написанным. У каждого текста есть своя воля. И это такой наркотический процесс. Тебе все люди скажут, что графоманом быть не страшно. Писать каждый день по плохому стихотворению не страшно. А вот вообще перестать писать и быть отключенным от этого сумасшедшего эндорфина, когда не ты ведешь текст, не ты придумываешь, каким он будет, а он придумывает, каким он сейчас будет, водя твоей рукой. […] Вот это чудо, и без этого очень трудно жить».
На вопрос «когда вернешься в Россию?» Полозкова ответила: «Я не вернусь в Россию».