Современная литература
Современная литература
Поэзия Проза

Что-то странное у нас с душами

Пушкин говорил, что в романе «Евгений Онегин» время рассчитано по календарю, но не таков Николай Васильевич Гоголь.

Нет, там не исчислено все по календарю, точнее, там календарь какой-то «поехавший», мерцающий.

С одной стороны, как будто понятно, что всё дело происходило летом. А летом ли? Говорю неуверенно: точно летом.

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки».

Когда читаешь – сразу представляешь себе июнь-июль. Когда еще может ездить бричка? Ну, может быть, поздний май.

Но, с другой стороны, нет-нет, да и вылезет подкладка сезонного инобытия.

Это временной парадокс давно заметили исследователи Гоголя.

«Действие поэмы происходит в неизвестное время года, по всему видно, что летом, но этому противоречат шубы на больших медведях у Чичикова и Манилова и овчинные тулупы у мужиков».

Чичиков – вообще очень странный персонаж.

Как будто он не может даже вызвать у читателя симпатию. Но вообще-то нам обещали, что потом будут какие-то «еще доселе небранные струны», «несметное богатство русского духа».

Да где же эти ростки в духоте (опять лето?) первого тома разглядеть.

Однако, «и, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес. И еще тайна, почему сей образ предстал в ныне являющейся на свет поэме».

Нас как бы предупреждают о возможном преображении.

Владимир Маяковский в своем стихотворении «Фабрика мертвых душ» никакого преображения не обещает. Ну так он и не Гоголь:

Тов. Бухов – Работал по погрузке угля.
Дали распространять военную литературу,
не понравилось. – Бросил.

Тов. Дрофман – Был сборщиком членских
взносов. Перешел работать на паровоз –
работу не мог выполнять. Работал бы
сейчас по радио.

Тов. Юхович – Удовлетворяюсь тем,
что купил гитару и играю дома.

Из речей комсомольцев на проведенных
собраниях «мертвых душ» транспортной
и доменной ячеек. Днепропетровск.

Дело важное творя,
блещет
ум секретаря.
«Ко мне,
товарищи-друзья!
Пошлю,
работой нагрузя.
Ванька здесь,
а Манька –
там!
Вся ячейка по местам».
Чисто,
тихо,
скоро,
мило…
Аж нагрузок не хватило!!!
От удовольствия горя,
блестят
глаза
секретаря.
В бюро
провел
докладов ряд.
Райком
надул при случае.
«Моя
ячейка –
лучшая».
Райком с бюро
и горд
и рад –
одно благополучие!

Это у них, у сатирических героев Маяковского, одно благополучие.

У Гоголя всё не слава богу даже со временем, бог с ним, с сезонным, с обычным – часовым.

Так, проснувшийся у Коробочки в десять часов, Чичиков в дороге еще до полудня. Ну ладно: быстро вскочил, уехал.

Но почему в тексте иногда встречаются эти «некоторое время года»? Или на дорогу затрачено было «некоторое время». Всё как будто неясно, дрожит и мнится.

И тут и начинаешь понимать, почему это – поэма.

И была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут.
Между «помнить» и «вспомнить», други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут.

Анна Ахматова. «Поэма без героя». Но у нас-то герой есть. Только со временами года и временем суток небольшая путаница.

Бес попутал в укладке рыться...
Ну а как же могло случиться,
Что во всем виновата я?
Я – тишайшая, я – простая,
«Подорожник», «Белая стая»,..
Оправдаться... но как, друзья?

Сезонная путаница у Гоголя, конечно, не просто так. Кому-то они даже дают повод говорить как бы об отсутствии времени в поэме. Всё мнится и двоится. Время не всегда согласовано.

Крестьяне умерли, но они же числятся живыми. Покупка их не отменяет сам факт смерти. Или отменяет?

Время течет в обратную сторону.

Как у той же Ахматовой:

Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила...
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету –
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.

Вот и Чичиков не спешит (хотя еще как спешит – опять дуализм): он распоряжается не только мертвыми душами, но и прошедшим, а значит, навсегда исчезнувшим временем. Естественно, делает он это фигурально.

Помните? Он говорит председателю палаты, что, накупив столько крестьян, он «стал наконец твердою стопою на прочное основание, а не на какую-нибудь вольнодумную химеру юности». Это же поразительно. Его стопа как раз стоит на самой настоящей химере, на призраке, на облаке отсутствующего смысла. И он знает это. И даже боится посмотреть на Собакевича и Манилова, что-то увидеть в их лицах. Напрасно. Сам Собакевич рассказывает тому же председателю, «какой народ» он недавно продал Чичикову, и вдруг мертвые не только оживают, но меняются местами с живыми: «Кто, Михеев умер? – сказал Собакевич, ничуть не смешавшись. – Это его брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, что и в Москве не сделать».

Владимир Маяковский:

Иван Петров
ушами хвор,
мычанье
путал с музыкой,
а на него
фабричный хор
навьючили нагрузкой.
По сердцу
Маше
«друг детей»,
ей –
детям
петь о гусельках,
а по нагрузке
вышло
ей –
бороться
против сусликов.

Попов –
силач.
Испустит чих –
держусь на месте еле я.
(Ведет
нагрузку
у ткачих
по части рукоделия.)
Ося Фиш –
глиста наружно,
тощи
мускулов начатки.
Что
на тощего
нагружено?
Он –
инструктор спортплощадки.
Груза
много
на верблюде
по пустыням
возят люди.
И животное блюдя,
зря
не мучат верблюдья.
Не заставите
верблюда
подавать
в нарпите
блюда.
Что во вред
горбам верблюдьим,
то
и мы
таскать не будем.
И народ,
как верблюды́,
разбежался
кто куды.
Заплативши
членский взнос,
не показывают
нос.
Где же
«мертвые души»
околачивают груши?
Колбаси́на чайная,
водка
и арии.
Парень
отчаянно
играет на гитаре.
От водки
льет
четыре пота,
а пенье
катится само:
«Про-о-ща-а-й,
активная работа,
про-оща-ай,
любимый комсомо-о-л!»

(1928 г.)

(Господи, как жалко, что об этом детям не рассказывают, не показывают это в школе – а только говорят о язвах тогдашнего общества. Гоголь – самый сновидческий писатель. Он весь из материи сна: панталоны, рубашка, фрак.)

Нарушаются границы между мертвыми и живыми, происходит остановка и уничтожение времени. И теперь у всех свой опыт времени. И он вымышлен, как и все они сами (их же тоже кто-то, и мы знаем кто, сочинил).

Самый страшный сон – это, конечно, Плюшкин. Он самый главный уничтожитель времени, хотя поношенное время громоздится у него в его запущенном грязном доме.

Даже часы у него в комнате остановились, и к маятнику паук приладил свою паутину. Прореха времени – и именно так, прорехой, называет автор и самого Плюшкина.

Даже в самом начале – этот разговор двух мужиков о колесе, это же разговор об изменившем времени. «”Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?” – “Доедет”, – отвечал другой. “А в Казань-то, я думаю, не доедет?” – “В Казань не доедет”, – отвечал другой. – Этим разговор и кончился».

Колесо не может измерить расстояние. Время, кажется, тоже.

Но именно им всё и измеряется.

«Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: все равно, была ли то деревушка, бедный уездный городишка, село ли, слободка, любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд».

Но вот всё изменилось.

«Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста».

Колесо времени съело всё.

Все спят. Даже когда не спят.

И именно Чичиков всех разбудил.

А его разбудила муха.

Чичиков однажды просыпается от залетевшей в нос мухи. И так же проснутся и чиновники. И тут Чичиков не сторож брату своему, Хлестакову, но как же они похожи.

«Положение их в первую минуту было похоже на положение школьника, которому сонному товарищи, вставшие поранее, засунули в нос гусара, то есть бумажку, наполненную табаком. Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит как дурак, выпучив глаза во все стороны, и не может понять, где он, что он, что с ним было…»

Вот так и город всполошился, когда поползли слухи.

Но бог с ними, со слухами, и с финалом поэмы.

Я вот совсем забыл, что Чичиков читал Собакевичу стихи.

Зачем стихи? Зачем Собакевичу?

«Чичиков никогда не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ, и стал читать Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте, на которое тот хлопал только в глазами, сидят в креслах, ибо после осетра чувствовал большой позыв ко сну».

И какие такие стихи Вертера к Шарлотте мог читать Чичиков, когда «Страдания юного Вертера» Гете – это проза?

Неужели это шутка Гоголя?

Нет.

Речь идет о стихах Алексея Мерзлякова. Они написаны в 1801 году. Мерзляков был поэтом и переводчиком из поколения Жуковского и Карамзина. Над ним подсмеивался Пушкин.

В 1799 году еще молодой Мерзляков вместе с Андреем Тургеневым предпринял перевод «Вертера» на русский, а параллельно написал стихи, так сказать, по мотивам.

Звучат они так:

Средь младости моей судьбою угнетенный,
Твоею красотой, Шарлота, пораженный,
Слезами я к тебе пишу, мой милый друг!

Неудивительно, что Собакевичу захотелось спать.

Будь счастлива, мой друг, и жизнью утешайся,
Среди семьи своей покоем наслаждайся,
А я – а я теперь в ночь вечную иду,
Так хладен, как земля, на землю упаду.
Забудет мир меня, и я его забуду
О всем, что мило мне, и помнить уж не буду.

Вам ничего это не напоминает? Вертер, кстати, это пишет перед своим самоубийством.

Юрий Михайлович Лотман первый обратил на это внимание. Этот текст потом спародировал Пушкин в романтической элегии Ленского перед дуэлью (тоже почти самоубийство):

Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной…

Вот именно подобные стихи читает Чичиков Собакевичу.

И это удивительно.

Даже тут ткань морщит и рвется – и через нее проступает инобытие: возможно, тоже комическое, а может, трагически-пародийное.

...Странный вы писатель, товарищ Гоголь.