Я так долго не мог найти это стихотворение – лет тридцать. Мне однажды его процитировали (имя автора я, разумеется, знал), но и когда появился первый интернет, и возникла его вторая волна, и разлилась четвертая и пятая, текст этот Леонида Мартынова не искался. Хотя я помнил название – «Нежность» и даже неполную строчку «чтоб ее не нашли какие-то дети».
Но текста я найти не мог.
И вот сейчас – в день его смерти (а Мартынов умер 21 июня 1980 года) сразу нашел.
НЕЖНОСТЬ
Вы поблекли. Я – странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратиться обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
– Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте! Не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность.
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.
Какое прекрасное стихотворение. И почему дети беспризорные? И что за нежность это была?
...Леонид Мартынов родился 22 мая 1905 года в Омске, а детство провел в служебном вагоне отца – техника путей сообщения и гидротехника – на Транссибирской магистрали. Говорят, когда ему было только десять лет он прочел стихи, которые его ошеломили. Это были стихи Маяковского. Еще ранний. Желтокофтный.
Бывают
Такие
Периоды,
Когда к словопреньям не тянет
И кажется, в рот набери воды,
А глубже молчанье не станет,
Когда накричался до хрипа ты,
И, сделав все резкие выпады,
Ты медленно делаешь выводы.
Бывают
Такие
Периоды.
Да, периоды такие бывают. Случился черный период и у Мартынова. После Великой Отечественной войны у Леонида Мартынова выходит сразу две книги – «Лукоморье» (Москва, 1945) и «Эрцинский лес» (Омск, 1946). И тут и грянул гром. Вера Инбер написала разгромной рецензии «Уход от действительности»: «неприятие современности превращается уже в неприкрытую злобу». И добавила: «видимо, Леониду Мартынову с нами не по пути. И если он не пересмотрит своих сегодняшних позиций, то наши пути могут разойтись навсегда…».
Это было мощно, это был знак.
Как раз вышло в августе 1946 года Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"», и стали искать новых Зощенко и Ахматовых. После 1946 года стихи Мартынова перестали публиковать.
Куда еще может пойти поэт, которого не печатают? В переводы.
Адам Мицкевич, Юлиан Тувим, Артюр Рембо, Пабло Неруда… И очень много венгерских поэтов. Его даже наградили в Венгрии орденом Золотой Звезды первой степени и орденом Серебряной Звезды.
Но стихи в СССР не печатались.
– Будьте
Любезны,
Будьте железны! –
Вашу покорную просьбу я слышу. –
Будьте железны,
Будьте полезны
Тем, кто стремится укрыться под крышу.
Быть из металла!
Но, может быть, проще
Для укрепления внутренней мощи
Быть деревянным коньком над строеньем
Около рощи
В цветенье
Весеннем?
А! Говорите вы праздные вещи!
Сделаться ветром, ревущим зловеще,
Но разгоняющим все ваши тучи, –
Ведь ничего не придумаешь лучше!
Нет!
И такого не дам я ответа,
Ибо, смотрите, простая ракета
Мчится почти что со скоростью звука,
Но ведь и это
Нехитрая штука.
Это
Почти неподвижности мука –
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная прекрасно, что есть уже где-то
Некто,
Летящий
Со скоростью
Света!
Но вот вышла статья Ильи Сельвинского «Наболевший вопрос» в 1954 году, где он пишет о советских поэтах и, в частности, упоминает, Мартынова как «человека, постигшего тайну скрипичного волшебства».
Мартынову уже почти пятьдесят. И именно тогда он «выныривает» из забвения.
Вообразите
Оторопь всесильных
Вчера еще сановников надменных.
Вообразите возвращенье ссыльных,
Освобождение военнопленных.
Вообразите
Концессионеров,
Цепляющихся бешено за недра,
Их прибылью дарившие столь щедро.
Вообразите коммивояжеров
В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках.
Вообразите всяких прокуроров,
Полусмиривших свой суровый норов
И как бы пляшущих на задних лапках
Уж не в своих, но в адвокатских шапках.
Представьте на волках овечью шкуру.
Вообразите дикий вихрь газетный
И запрещенную литературу,
Считаться переставшую запретной
Еще впервые!
И представьте город,
Как будто бы расколот и распорот
В часы, когда звенели, звезденели
Расшибленные стекла на панели,
И прыгали с трибун полишинели,
Как будто их сметала и сдувала
Ко всем чертям, ликуя небывало,
Душа народа, вырвавшись на волю
Из самого глубокого подполья
Для вольного и дальнего полета
Во дни Октябрьского переворота.
Для Мартынова наступает свой, его «октябрьский переворот». Он теперь не во власти всесильных. Он снова печатается.
В издательстве «Молодая гвардия» выходит после десятилетнего перерыва его книжка. Название у нее простое – «Стихи». Но она сразу становится популярной. Где-то прочитал: «О полузабытом поэте заговорили, после нее он, без преувеличения, "проснулся знаменитым"».
...Франсуаза Саган, которая тоже имеет к дате «21 июня» самое прямое отношение – она родилась 21 июня в 1935 году – написала однажды:
«Чаще всего жизнь совсем не такая, какой должна быть. Люди ломаются, или что-то ломается в них».
Но не сломалось ни в Мартынове, ни в самой Саган.
Видимо, была там – внутри – какая-то железная нежность. Она и не позволила ничему в этих двоих сломаться.
Но текста я найти не мог.
И вот сейчас – в день его смерти (а Мартынов умер 21 июня 1980 года) сразу нашел.
НЕЖНОСТЬ
Вы поблекли. Я – странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратиться обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
– Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте! Не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность.
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.
Какое прекрасное стихотворение. И почему дети беспризорные? И что за нежность это была?
...Леонид Мартынов родился 22 мая 1905 года в Омске, а детство провел в служебном вагоне отца – техника путей сообщения и гидротехника – на Транссибирской магистрали. Говорят, когда ему было только десять лет он прочел стихи, которые его ошеломили. Это были стихи Маяковского. Еще ранний. Желтокофтный.
Бывают
Такие
Периоды,
Когда к словопреньям не тянет
И кажется, в рот набери воды,
А глубже молчанье не станет,
Когда накричался до хрипа ты,
И, сделав все резкие выпады,
Ты медленно делаешь выводы.
Бывают
Такие
Периоды.
Да, периоды такие бывают. Случился черный период и у Мартынова. После Великой Отечественной войны у Леонида Мартынова выходит сразу две книги – «Лукоморье» (Москва, 1945) и «Эрцинский лес» (Омск, 1946). И тут и грянул гром. Вера Инбер написала разгромной рецензии «Уход от действительности»: «неприятие современности превращается уже в неприкрытую злобу». И добавила: «видимо, Леониду Мартынову с нами не по пути. И если он не пересмотрит своих сегодняшних позиций, то наши пути могут разойтись навсегда…».
Это было мощно, это был знак.
Как раз вышло в августе 1946 года Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"», и стали искать новых Зощенко и Ахматовых. После 1946 года стихи Мартынова перестали публиковать.
Куда еще может пойти поэт, которого не печатают? В переводы.
Адам Мицкевич, Юлиан Тувим, Артюр Рембо, Пабло Неруда… И очень много венгерских поэтов. Его даже наградили в Венгрии орденом Золотой Звезды первой степени и орденом Серебряной Звезды.
Но стихи в СССР не печатались.
– Будьте
Любезны,
Будьте железны! –
Вашу покорную просьбу я слышу. –
Будьте железны,
Будьте полезны
Тем, кто стремится укрыться под крышу.
Быть из металла!
Но, может быть, проще
Для укрепления внутренней мощи
Быть деревянным коньком над строеньем
Около рощи
В цветенье
Весеннем?
А! Говорите вы праздные вещи!
Сделаться ветром, ревущим зловеще,
Но разгоняющим все ваши тучи, –
Ведь ничего не придумаешь лучше!
Нет!
И такого не дам я ответа,
Ибо, смотрите, простая ракета
Мчится почти что со скоростью звука,
Но ведь и это
Нехитрая штука.
Это
Почти неподвижности мука –
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная прекрасно, что есть уже где-то
Некто,
Летящий
Со скоростью
Света!
Но вот вышла статья Ильи Сельвинского «Наболевший вопрос» в 1954 году, где он пишет о советских поэтах и, в частности, упоминает, Мартынова как «человека, постигшего тайну скрипичного волшебства».
Мартынову уже почти пятьдесят. И именно тогда он «выныривает» из забвения.
Вообразите
Оторопь всесильных
Вчера еще сановников надменных.
Вообразите возвращенье ссыльных,
Освобождение военнопленных.
Вообразите
Концессионеров,
Цепляющихся бешено за недра,
Их прибылью дарившие столь щедро.
Вообразите коммивояжеров
В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках.
Вообразите всяких прокуроров,
Полусмиривших свой суровый норов
И как бы пляшущих на задних лапках
Уж не в своих, но в адвокатских шапках.
Представьте на волках овечью шкуру.
Вообразите дикий вихрь газетный
И запрещенную литературу,
Считаться переставшую запретной
Еще впервые!
И представьте город,
Как будто бы расколот и распорот
В часы, когда звенели, звезденели
Расшибленные стекла на панели,
И прыгали с трибун полишинели,
Как будто их сметала и сдувала
Ко всем чертям, ликуя небывало,
Душа народа, вырвавшись на волю
Из самого глубокого подполья
Для вольного и дальнего полета
Во дни Октябрьского переворота.
Для Мартынова наступает свой, его «октябрьский переворот». Он теперь не во власти всесильных. Он снова печатается.
В издательстве «Молодая гвардия» выходит после десятилетнего перерыва его книжка. Название у нее простое – «Стихи». Но она сразу становится популярной. Где-то прочитал: «О полузабытом поэте заговорили, после нее он, без преувеличения, "проснулся знаменитым"».
...Франсуаза Саган, которая тоже имеет к дате «21 июня» самое прямое отношение – она родилась 21 июня в 1935 году – написала однажды:
«Чаще всего жизнь совсем не такая, какой должна быть. Люди ломаются, или что-то ломается в них».
Но не сломалось ни в Мартынове, ни в самой Саган.
Видимо, была там – внутри – какая-то железная нежность. Она и не позволила ничему в этих двоих сломаться.