Дмитрий Воденников
Очень красиво смотрится на белом вечереющем подоконнике – на фоне окна – непочатая бутылка красного вина. На кухне при незажжённом верхнем свете.
Ещё неплохо смотрится сантехник Володя на стремянке, который чинит мне не горящий верхний свет в вышеозначенной кухне. С непочатой бутылкой красного вина в вечереющем белёсом окне. (Не спрашивайте, почему сантехник чинит свет – это одна из загадок моего бытия.)
У меня вопрос: когда наконец сантехник Володя починит свет, уйдёт и я смогу начать читать книгу «Подлинная история Анны Карениной» Павла Басинского, которую мне любезно прислали из редакции в тот день, когда я купил бутылку красного вина, которая стоит теперь на вечереющем окне?
И оставит ли он мне стремянку? (Сантехник, чинящий свет, а не Павел Басинский.)
* * *
печальный человек не пьёт вино
но бережёт и впрок не режет сыра
он столько лет в глаза не видел сына
ушедшего с ребятами в кино
с блуждающим сюжетом как давно
уже бежал такой же и как сила
сеанса центробежная носила
вдали но возвратился всё равно
как собственно и этот время врозь
в спираль свернуло собственную ось
полжизни проблуждав сын стал философ
постигший всё и каменеет смех
во рту отец не задаёт вопросов
то сыр нарежет то откроет мех
(Алексей Цветков)
Мне нравится, как однажды ответил Цветков на вопрос: «Поэзия – это вообще о чём?»
– О чём напишешь, о том и будет. Первоначально поэзия – ритмизованный рассказ. Часто с мелодией. Это такое мнемоническое устройство. Чтобы запоминать большие тексты. Особенно во времена, когда было плохо с грамотностью. Видимо, это людям понравилось. И поэзия прижилась. Поначалу искусство было синкретическим – когда музыка и слово вместе.
«О чём напишешь, о том и будет». Как же это круто.
Когда-то одна моя знакомая сказала про одного человека, что он обладает одним странным свойством: направлять на как будто непримечательного ничем человека сильный луч света, в котором тот становится чётче, ярче и после чего начинает существовать по-другому.
Иногда мне кажется, что это свойство не человека, а поэта. Это поэт занимается такими странностями. Потому что каким бы он ни был, но звучащее слово в его голове заставляет его помнить: о чём напишешь, так это потом и будет.
Поэтому в нём есть им самим неосознаваемое уважение к чужой жизни (необидная жалость). И надо очень постараться, чтобы в конечном счете поэт почувствовал к какому-то человеку брезгливость. Раздражение – да, нежелание общаться – сколько угодно, а вот с брезгливостью – напряжёнка. Потому что у поэта нет на это морального права. Так устроено слово.
Ты живёшь пронзительную радостную и мучительную (ну это чаще всего не по своей вине) жизнь. Он живёт такую же жизнь. Она живёт такую же жизнь.
Почему же ты должен предполагать, что НН или ММ живут как-то иначе? Простая арифметика. Ничего большего.
* * *
Мальчику приснилась стрекоза,
древние офсетные глаза,
прямиком из детской – в мезозой,
никому не нужным сиротой.
Он очнулся там совсем один
с первобытным ужасом в груди.
– Это сон, малыш, всего лишь сон,
тень от папоротниковых крон.
– Поскорее вновь глаза закрой,
стрекоза вернёт тебя домой.
И под стрекотанье лопастей
мальчик очутился в темноте…
(Дмитрий Смагин)
За это поэтов попрекают. «Почему вы пишете всё время об одном и том же?» Ну а о чём им писать? Троцкий однажды заметил (ещё не подозревая, что уедет из России, что его жизнь закончится ледорубом): «Лирический круг Ахматовой, Цветаевой, Радловой и иных действительных и приблизительных поэтесс очень мал. Он охватывает самое поэтессу, неизвестного в котелке или со шпорами, и непременно бога – без особых примет. Это очень удобное и портативное третье лицо вполне комнатного воспитания, друг дома, выполняющий время от времени обязанности врача по женским недомоганиям. Как этот немолодой уже персонаж, обременённый личными, нередко весьма хлопотливыми поручениями Ахматовой, Цветаевой и других, умудряется ещё в свободные часы заведовать судьбами Вселенной – это просто-таки уму непостижимо».
В остроумии Троцкому не откажешь. Но так можно сказать и про нас всех. Мы ничем не лучше Ахматовой и Цветаевой (хуже, хуже). Мы часто оказываемся в темноте, поэтому пишем о себе (читай: о смерти), о ком-то в котелке или юбке, о том, кто смотрит на нас сверху (если смотрит) и о самой поэзии. Ждём, когда нас окликнут по имени. А что вы от нас хотели?
* * *
Кто-то окликнул меня
так громко, что я проснулся.
Краткий сон
из одного имени –
Ди-
ма.
(Дмитрий Смагин)
Я часто говорил, что до 25-ти ты живешь на каком-то двигателе, который от тебя не зависит. А вот потом приходится придумывать цель и смысл. Как же я удивился, когда прочел у Кормильцева (он, правда, другую цифру называет), что есть эзотерическое учение, которое говорит, что до тридцати трёх лет человек живет волей ветхого Адама, а после уже по собственным заслугам. Что после тридцати трёх батарейка энерджайзер садится. И тогда большинство людей начинают тосковать по прошлому. Потому что они не понимают, для чего им совершать дальнейшее усилие жить. И вот тогда им и нужным становится, чтоб их окликнули по имени.
* * *
Худая, взъерошенная,
бешеная лиса
шла по обочине
в сторону посёлка.
Мимо, сигналя,
проезжали машины,
она же ничего не замечала,
так была напугана изнутри.
Когда мы остановились
из любопытства,
не стала кусать колесо,
а спросила глазами:
– Нет ли среди вас
человека с ружьём,
чтобы помог мне
начать с чистого листа?
(Дмитрий Смагин)
Но начать с чистого листа (листа – лиса, очень здорово придумал Смагин) не получится. Придётся продолжать дописывать книгу. И первые главы будут влиять на последующие. К сожалению.
Ну и в конце – чтобы вас посмешить.
«15 ноября [1964]. <...> [Ахматова] Об Арсении Александровиче Тарковском.
– Книжка его стихов вышла слишком поздно. Слава, поздняя, испортила его. Он разучился быть вежливым. Сначала писал мне письма по стилю совершенно любовные... (“Арсений, зачем вы сбиваете с толку Лубянку, стыдно”.) Потом начал дерзить. Я уже рассказывала вам, кажется? Сидит целый вечер и бубнит “Не пишите прозу. Не пишите прозу. Не пишите прозу”. Можно подумать, я “Клима Самгина” написала».
Давайте не будем тосковать о прошлом? Потоскуем лучше о ненаписанном «Самгине».