Дмитрий Воденников
Однажды прочёл в мимолетной статье:
«...Привязанность появилась у живых существ по эволюционным меркам совсем недавно. Надстройка над похотью возникла около 120–150 миллионов лет назад у млекопитающих и первых птиц. Это неудивительно: если похоть и влечение основаны на очевидных, сиюминутных наблюдениях и непосредственных ощущениях, то привязанность требует взгляда в будущее, а это куда сложнее».
Так вот в чём дело. Вот отчего мы мучаемся. Разбитое сердце, тоска по вечерам, смс по пьяни. Утром просыпаешься, в ужасе смотришь, что понаписал. «Всё бутафория, всё декорация. Только с тобой – тогда – было настоящее и честное».
Это стодвадцатимиллионнолетнее млекопитающее в нас говорит. Первые предки нынешних животных, похожие на крысу. Или первая птица.
НЕРОЖДЕННЫЕ ДЕТИ
У меня есть ребенок.
Полгода назад
он передумал родиться.
Я зову его Тигром.
У меня есть медведь.
Он игрушечный, мягкий.
Я его называю Пловец.
Люблю, как живого.
Пловца подарила мне мама.
Мы (я, Пловец и Тигр)
вместе ложимся в люльку
моих детских воспоминаний:
там осталось всё,
что когда-либо было и будет.
Там нас никто не достанет,
мы никогда не утонем.
Всё это значит немало.
Это значит ничуть не меньше того,
что у женщины водится муж
и здешний ребенок.
Это, правда, значит ничуть не меньше.
Это немало.
Потому что большего у меня нет.
Не надо.
(Елизавета Редкина)
Вот и у нас ничего нет, кроме пьяных ночных эсэмэсок. Но, когда мы проснёмся, мы вдруг почувствуем свободу. «О, нам ничего не надо. Это просто пьяная река несла нас мимо старых берегов. Но мы больше не хотим на эти старые берега выходить».
Может, и врём. Сами себе. Может, до первой новой ночной выпивки. А может, и правда излечились.
***
В юности бросал простые стишки на ветер, как камушки в реку.
Тогда были многие живы, дни мирно грелись под солнцем,
Или мне так казалось, радовала ничтожная малость.
Помню, зимой всей семьёй лепили снеговика, помню вьюгу,
Или эта была пурга, помню варенье из вишни, первый букварь.
Теперь ничего не осталось, только память едва скрипит.
Тексты приобрели надлежащий вид, прожил ту чистую реку.
Можно найти повод для радости, а внутри под ребром пустота.
Раньше казалось, что жизнь пуста, а я нёс родниковую воду,
За пазухой были годы, сейчас они сыпятся как песок.
Не вернуть той реки и друзей ушедших, но это ещё не итог.
(Дмитрий Лавров)
...Однажды я написал про водолазку, на которой у меня дырка (зацепилась за вешалку с крючком, я рванул: итог – прореха). Мне обещали её зашить, но так и не зашили. Будем доживать с этой водолазкой так, как будто нас покусала древняя птица. Хотя сама она мне уже не нравится. Как будто всё: и она, и эта дырка – всё из другого времени.
Так мы иногда не можем влезть в старые вещи. Моя знакомая написала мне на мою фразу про то, что нам как-то с бывшими возлюбленными неуютно, выглядим мы с ними как-то не так: «Я выгляжу примерно так же, когда примеряю перед зеркалом летнее платье, какие-то жалкие два года назад прекрасно сидевшее. Вот так и ушедшее счастье: оно просто становится для нас не по размеру».
***
На дворе – день.
На душе – лень.
Где был дуб – пень.
Где был я – тень.
Отдал весь. долг,
не моя. боль,
от чего. толк,
от чего. ноль.
Это зим. спам,
это лет. взвесь.
И вся жизнь – там
а я сам – здесь.
(Алексей Слаповский)
Мне нравятся тут эти точки не к месту: «от чего. (точка)», «не моя. (точка) боль».
Это правильно.
Расставим точки даже в ненужных местах.
Вся жизнь – там, а мы уже здесь. Поставить точку – всегда хорошо. Много точек не бывает.
Недавно прочитал где-то байку Антона Яковлева, сына артиста Юрия Яковлева:
«“Иронию судьбы” я с детства не любил. Ну не мог ребенок смириться с тем, как Мягков выворачивает руку его отцу, да и вообще разрушает ему жизнь. Ну да, личные счёты.
С возрастом детская обида утихла и признание очевидного таланта этого замечательного артиста с запозданием, но ко мне пришло.
А спустя много лет у отца случился 70 летний юбилей. Мягков пришёл поздравлять его от МХАТа.
Он появился в шикарной «тройке» и с громадной лейкой в руках. Поставил её на сцену, достал конверт из кармана и зачитал обличительное, гневное письмо от некой поклонницы Яковлева. В том числе там были и такие строчки “Как вы могли?!!!Поступить так с великим артистом, человеком, наконец, чеховедом?!!”
Мягков дочитал письмо, поднял лейку, и со словами “я хотел хоть частично реабилитироваться”, вылил всё её содержимое себе на голову. Он стоял в луже, до нитки промокший, а зал неистовствовал, ревел от восторга... Мое детское самолюбие было удовлетворено теперь уже окончательно».
Тоже своего рода поставленная точка.
Мокрая, пролившаяся неправильным цилиндром воды.
Кто-то скажет, «актерские штучки», «бессмысленные бирюльки». Но мы вместе с поэтом Николаем Олейниковым воскликнем: нет. Хвала изобретателям ночных эсэмэсок.
***
Хвала изобретателям, подумавшим о мелких и смешных приспособлениях:
О щипчиках для сахара, о мундштуках для папирос,
Хвала тому, кто предложил печати ставить в удостоверениях,
Кто к чайнику приделал крышечку и нос.
Кто соску первую построил из резины,
Кто макароны выдумал и манную крупу,
Кто научил людей болезни изгонять отваром из малины,
Кто изготовил яд, несущий смерть клопу.
Хвала тому, кто первый начал называть котов и кошек человеческими именами,
Кто дал жукам названия точильщиков, могильщиков и дровосеков,
Кто ложки чайные украсил буквами и вензелями,
Кто греков разделил на древних и на просто греков.
Вы, математики, открывшие секреты перекладывания спичек,
Вы, техники, создавшие сачок – для бабочек капкан,
Изобретатели застёжек, пуговиц, петличек
И ты, создатель соуса-пикан!
Бирюльки чудные, – идеи ваши – мне всего дороже!
Они томят мой ум, прельщают взор...
Хвала тому, кто сделал пуделя на льва похожим
И кто придумал должность – контролёр!
(Николай Олейников, 1932)
Хвала древним млекопитающим и первым птицам, придумавшим такую странную вещь как привязанность и нежность. Все эти застёжки любви, все эти пуговицы родительской заботы, все эти петлички детской беззащитности. Нашим жалким ночным эсэмэскам – тоже хвала.
Пускай река всё равно вынесет нас в море беспамятства, в океан равнодушия, но пока мы ещё проплываем на спине мимо всего, что любили, пока ещё не пришел ветер, который поднимет волну, давайте откроем еще не замоченный чудом телефон (ну, допустим, лежал в целлофановом нагрудном кармане), поднимем его над нашим уплывающим по реке лицом и напишем: «Иногда я скучаю по тебе. А ты?»
КОШКА И ДЕНЬ ЛЕТА
Руки рыбой пропахли – кошку кормлю,
Бросаю в печку поленья.
Наполнил Господь чрево её
Молоком изумленья.
Принесла она в ночь котят (четверых),
Тут же трех из них писк, плач затих,
А четвертый всё треплет её, жует,
Но к закату и он помрёт.
Кошка бедная, чем же ты согрешила?
Птиц не терзала, мышей не ловила.
Я фанерную дверь закрываю ключом,
Копошится там ночь, а мы живы ещё.
Показалась звезда, покатилась в окне,
Задрожала другая – на сердца дне.
(Ах, кошка нежная! Мой друг...
На днях он умер... разве знаешь?
Ты этого не понимаешь,
А если – вдруг?..)
Сон запел, замяукал спокойно о том,
Что всем хватит места на свете том,
Кто жил на этом, как в зеркале – отраженью.
Растворится твоё молоко изумленья,
Смерть пришла за твоими детьми дуновеньем,
А за мной, за тобой – ещё день, ещё миг, еще год –
Как ветер придет.
(Елена Шварц)
Ветер придет, конечно.
Но эсэмэску мы уже отправили.