Удивительная вещь (никогда не знал о ней): оказывается, в Америке в конец двадцатых строили отели только для женщин. Читал для одного телевизионного проекта книгу «Барбизон: в отеле только девушки» Паулины Брен, узнал об этом.
И сразу скажу: история зданий для жилья иногда интересней судьбы постояльцев.
Хотя, например, в таком отеле жила и пережившая крушение «Титаника» Молли Браун и даже Сильвия Плат. Последняя даже описала этот отель в романе «Под стеклянным куполом», но я этот роман не читал пока. Зато вот это стихотворение Сильвии Плат читал:
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я – музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моём течёт сам в себя фонтан,
Я – слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Воображаю себя в полном публики зале,
Мать белой Ники и парочки пучеглазых Аполлонов.
Мертвецы истерзали моё вниманье, и уже ничего не случится.
С пустым лицом, я, как сиделка, безмолвна.
О себе Сильвия Плат писала кому-то в письме (или в дневнике? очень трудно найти источник): «…Думаю, я написала стихи, которые дают мне право быть Поэтессой Америки… Кто мои соперницы? В прошлом: Сапфо, Элизабет Браунинг, Кристина Россетти, Эми Лоуэлл, Эмили Дикинсон, Эдна Сент-Винсент Миллэй – все они мертвы. Сейчас: Эдит Ситвелл и Марианна Мур, две стареющих великанши… И ещё – Адриенна Рич… но вскоре я заставлю её потесниться…». (Сильвия Плат 20 марта 1957)
Но меня не пускает пока эта идея: «отель для женщин». Вход дальше вестибюля мужчинам был строго воспрещен.
«Барбизон» как раз и был таким самым известным отелем, он построен в «ревущих двадцатых» для многих и многих женщин, которые вдруг захотели уехать из своих маленьких городов и жить в Нью-Йорке, работать в каком-нибудь из блистающих на солнце небоскребов. Они больше не хотели жить в тесных меблированных комнатах, как какие-нибудь героини рассказов О, Генри, им нужно было всё, что было у мужчин: отличный отель, постоянные апартаменты, понедельная оплата, каждый день уборка горничными и рестораном, снимающим все кухонные заботы.
Любовь завела тебя, как толстые золотые часы.
Повитуха шлёпнула тебя по пяткам, и твой голый крик
Вписался в стихии.
Наши голоса вторят эхом, усиливая твой приход. Новая статуя.
В продуваемом сквозняком музее твоя нагота
Оттеняет нашу безопасность. Мы окружаем тебя, как голые стены.
Я не более мама твоя,
Чем туча, которая очищает зеркало, чтобы оно отразило,
Как рука ветра медленно стирает её.
По ночам твое дыханье мотылька
Мерцает средь плоских розовых роз. Проснувшись, слышу:
Далекое море рокочет в моих ушах.
Один вскрик, и я спотыкаясь, встаю с кровати, по-коровьи тяжело
В цветастой викторианской ночнушке.
Твой ротик открывается опрятно, как у кошки.
Квадрат окна белеет и глотает поблекшие звезды. И теперь
Ты пробуешь пригоршню нот:
Твои чистые гласные взлетают, как шарики.
(Сильвия Плат)
Именно вот этого, описанного в стихотворении Плат, новые девушки Америки пока не хотели. Они хотели реванша.
В 20-ые годы прошлого века появлялись и другие отели для женщин, но только «Барбизон» взбудоражил умы американок. Он и простоял как отель дольше других.
Мужчина не мог пройти в те времена дальше вестибюля. Смешная деталь: писатель-затворник Джером Сэлинджер часто сидел в кофейне отеля «Барбизон», притворяясь канадским хоккеистом.
«В гостинице жили девяносто семь нью-йоркцев, агентов по рекламе, и они так загрузили междугородный телефон, что молодой женщине из 507-го номера пришлось ждать полдня, почти до половины третьего, пока ее соединили. Но она не теряла времени зря. Она прочла статейку в женском журнальчике – карманный формат! – под заглавием "Секс – либо радость, либо – ад!". Она вывела пятнышко с юбки от бежевого костюма. Она переставила пуговку на готовой блузке. Она выщипнула два волосика, выросшие на родинке. И когда телефонистка наконец позвонила, она, сидя на диванчике у окна, уже кончала покрывать лаком ногти на левой руке».
Это цитата из его рассказа «Самый день для банабульки» – прямого отношения к отелям для женщин он не имеет, но сама тема отеля там есть.
И не один Сэлинджер: другие мужчины, стоило им только перейти Лексингтон-авеню в районе 63-й улицы, как они сразу уставали, да так, что некоторым из них срочно нужен был отдых. А вестибюль «Барбизона» просто манил их и казался идеальной гаванью.
Лайза Миннелли, кстати, тоже жила в этом отеле уже в свое время, гораздо-гораздо позже, когда уже и отель не имел этой своей специализации «только для женщин и девушек», а превратился в привычный отель и, кажется, уже совсем не дешевый.
Что толку сидеть в комнате одному?
Приди послушай музыку.
Старина, наша жизнь – кабаре.
Иди ей на встречу.
Отложи мелочи в сторону.
Время праздновать.
Жизнь – кабаре, старина.
Иди ей на встречу.
Испробуй вин,
Послушай игру,
Потруби в рог, не грусти.
Сюда пожалуйста, ваш столик готов,
Ни к чему предрекать судный день,
Стирающий улыбки с лиц.
Старина, наша жизнь – кабаре.
Так иди же ей навстречу.
(Это текст песни Лайзы Минелли, самой известной – из фильма «Кабаре»)
Характерная деталь: когда в 1928 году отель «Барбизон» открыл свои двери для женщин, не стоило уточнять, что «он предназначался конкретно для белых женщин из средних и высших слоев общества: это ясно давали понять адрес (Верхний Ист-Сайд), портрет типичной постоялицы с рекламных плакатов и требуемый тип рекомендательных писем».
«Но в 1956 году в отеле поселилась студентка университета Темпл, талантливая художница Барбара Чейз. Вероятнее всего, она стала первой афроамериканкой среди постоялиц отеля. Уверенности в том, что администрация «Барбизона» разрешит ей поселиться в отеле, не было. Но это случилось – пусть ей и не стали сообщать, что на цокольном этаже есть бассейн».
Но я уже знаю. Раньше всего, только с первых строк вы подумали: «Отель? Жить в отеле? А не дорого ли?»
Я сам так подумал.
И вот мы читаем дальше:
«Жилые отели для людей семейных и одиноких стали входить в моду в конце 1800-х. "Строить беломраморные замки уже не модно, сколько бы денег у тебя ни было, – писал в те времена один публицист. – Нет, все живут в отелях"».
Оказывается, цена за недельное пребывание начиналась с десяти долларов. Ну что ж, по-божески.
А насущность таких отелей стала очень большой.
Но пока поставим пластинку (файл включим) с треком из фильма «Кабаре», где прекрасная Лайза, жившая когда-то в таком отеле, поет.
Вы должны понять, что я, Mein Herr,
Тигр, тигр, а не баранина, Mein Herr.
Вы никогда не сможете превратить уксус для варенья, Mein Herr.
Так что я, что я делаю.
Когда я иду через, то я иду до конца.
Прощай, прощай, майн либер герр,
это был прекрасный роман, но теперь все кончено.
Тут важно это «без тебя». Женщины стали освобождаться от опеки мужчин. И такие отели решали проблему размещения незамужних женщин из группы «белых воротничков», когда по установленным правилам одинокая постоялица не могла быть заселена в номер после шести вечера, если при ней не имелось тяжеленного саквояжа – доказательства, что она не проститутка. А ведь раньше иногда доходило и до неловких ситуаций: две дамы из привилегированного сословия признавались, что им «пришлось переночевать на железнодорожной станции Брод-стрит в Филадельфии оттого, что они не хотели подвергаться риску быть выставленными из отеля».
Теперь дамы могли об этом не думать.
И опять смешная деталь: по задумке создателей «Барбизон» (двадцать три этажа, 720 номеров) снаружи должен был символизировать мужское начало. Оно воплощалось в духе североитальянской школы, со всем, что нужно мужчинам для тренировки духа и тела: бассейн, зал для гимнастики, лекторий. Но внутри и это скрыто от мужских глаз: женственные будуары в «нежных свежих тонах», легкость и свежесть – всё в современном французском стиле.
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я – музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моем течет сам в себя фонтан,
Я – слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Воображаю себя в полном публики зале,
Мать белой Ники и парочки пучеглазых Аполлонов.
Мертвецы истерзали мое вниманье, и уже ничего не случится.
С пустым лицом, я, как сиделка, безмолвна.
(Это опять стихотворение Сильвии Плат, и оно без колонн, оно потаенно.)
Даже внутри, в номерах, все иначе. Там есть, конечно, и роскошные многокомнатные апартаменты для богатых клиентов, но есть и скромные, практичные – для работающих женщин. В тех номерах, где не очень «роскошно» появилась специально сделанная мебель, которая по габаритам меньше (поэтому номера теперь кажутся больше), односпальная кровать лишается барского (и бессмысленного, скажу от себя: непонятно, что там ставить, зачем оно) изножья, а изголовье становится ниже. Всё это и создает иллюзию пространства. Для этого даже и углы на мебели слегка скругляют.
Но и здесь, возможно, кому-то не скрыться от наплывающей вдруг печали. Которая и настигнет тебя через много лет.
Даже солнечным облакам в это утро не поправить оборки юбок.
Ни женщине в машине скорой помощи,
Чье красное сердце так изумительно расцвело сквозь пальто —
Дар, подарок любви,
О котором вовсе не просило
Ни небо,
Которое, бледно горя,
Поджигает свои запасы угарного газа,
Ни глаза, что потускнев, под краями шляпки застыли.
О Боже, кто я такая,
Чтобы в крике раскрылись эти запоздавшие рты
В морозном лесу, кукурузной заре?
(Сильвия Плат, это уже очень позднее стихотворение, оно помечено 1962 годом, через год Плат не станет.)
Но закончить мне хочется не на печальном.
В частности, в книге мельком рассказывается о некой Мелоди, девушке, которая потом будет работать в рекламном агентстве.
«Она разработала систему: готовилась, ждала, пока ухажер позвонит из вестибюля, просила подружку ответить ему, что она вот-вот будет, а сама Мелоди бежала в бельэтаж посмотреть, кто стоит у аппарата в вестибюле. Если ей нравилось то, что она видела, она бежала обратно за сумочкой. Если нет – пряталась в номере или удирала через выход в кофейне».
И все бы хорошо – если бы в следующем абзацем мы не прочли:
«Окончив курсы, Мелоди нашла работу в рекламном агентстве, куда приходила, одетая по моде шестидесятых: мини, облегающий свитер в рубчик, туфли с ремешком и накладные ресницы. Однако, хотя талия в рюмочку и пышные нижние юбки пятидесятых ушли в прошлое, это вовсе не значило, что изменилось все остальное. В первый же день работы в рекламном агентстве Теда Бейтса двое сотрудников бросили ей на стол деньги и велели купить им сигарет. В первый раз она повиновалась; на второй отказалась. Этот отказ стал маленьким жестом в череде ему подобных, которые, накопившись, и приведут к изменениям, на которые намекал читателям номер "Мадемуазель" за 1960 год. Однако скорость изменений зависела и от цвета кожи».
Теперь мы понимаем, почему девушки и женщины захотели жить в этом отдельном большом здании, который бы скрыл их от этого странного, странного старого мира.
И сразу скажу: история зданий для жилья иногда интересней судьбы постояльцев.
Хотя, например, в таком отеле жила и пережившая крушение «Титаника» Молли Браун и даже Сильвия Плат. Последняя даже описала этот отель в романе «Под стеклянным куполом», но я этот роман не читал пока. Зато вот это стихотворение Сильвии Плат читал:
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я – музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моём течёт сам в себя фонтан,
Я – слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Воображаю себя в полном публики зале,
Мать белой Ники и парочки пучеглазых Аполлонов.
Мертвецы истерзали моё вниманье, и уже ничего не случится.
С пустым лицом, я, как сиделка, безмолвна.
О себе Сильвия Плат писала кому-то в письме (или в дневнике? очень трудно найти источник): «…Думаю, я написала стихи, которые дают мне право быть Поэтессой Америки… Кто мои соперницы? В прошлом: Сапфо, Элизабет Браунинг, Кристина Россетти, Эми Лоуэлл, Эмили Дикинсон, Эдна Сент-Винсент Миллэй – все они мертвы. Сейчас: Эдит Ситвелл и Марианна Мур, две стареющих великанши… И ещё – Адриенна Рич… но вскоре я заставлю её потесниться…». (Сильвия Плат 20 марта 1957)
Но меня не пускает пока эта идея: «отель для женщин». Вход дальше вестибюля мужчинам был строго воспрещен.
«Барбизон» как раз и был таким самым известным отелем, он построен в «ревущих двадцатых» для многих и многих женщин, которые вдруг захотели уехать из своих маленьких городов и жить в Нью-Йорке, работать в каком-нибудь из блистающих на солнце небоскребов. Они больше не хотели жить в тесных меблированных комнатах, как какие-нибудь героини рассказов О, Генри, им нужно было всё, что было у мужчин: отличный отель, постоянные апартаменты, понедельная оплата, каждый день уборка горничными и рестораном, снимающим все кухонные заботы.
Любовь завела тебя, как толстые золотые часы.
Повитуха шлёпнула тебя по пяткам, и твой голый крик
Вписался в стихии.
Наши голоса вторят эхом, усиливая твой приход. Новая статуя.
В продуваемом сквозняком музее твоя нагота
Оттеняет нашу безопасность. Мы окружаем тебя, как голые стены.
Я не более мама твоя,
Чем туча, которая очищает зеркало, чтобы оно отразило,
Как рука ветра медленно стирает её.
По ночам твое дыханье мотылька
Мерцает средь плоских розовых роз. Проснувшись, слышу:
Далекое море рокочет в моих ушах.
Один вскрик, и я спотыкаясь, встаю с кровати, по-коровьи тяжело
В цветастой викторианской ночнушке.
Твой ротик открывается опрятно, как у кошки.
Квадрат окна белеет и глотает поблекшие звезды. И теперь
Ты пробуешь пригоршню нот:
Твои чистые гласные взлетают, как шарики.
(Сильвия Плат)
Именно вот этого, описанного в стихотворении Плат, новые девушки Америки пока не хотели. Они хотели реванша.
В 20-ые годы прошлого века появлялись и другие отели для женщин, но только «Барбизон» взбудоражил умы американок. Он и простоял как отель дольше других.
Мужчина не мог пройти в те времена дальше вестибюля. Смешная деталь: писатель-затворник Джером Сэлинджер часто сидел в кофейне отеля «Барбизон», притворяясь канадским хоккеистом.
«В гостинице жили девяносто семь нью-йоркцев, агентов по рекламе, и они так загрузили междугородный телефон, что молодой женщине из 507-го номера пришлось ждать полдня, почти до половины третьего, пока ее соединили. Но она не теряла времени зря. Она прочла статейку в женском журнальчике – карманный формат! – под заглавием "Секс – либо радость, либо – ад!". Она вывела пятнышко с юбки от бежевого костюма. Она переставила пуговку на готовой блузке. Она выщипнула два волосика, выросшие на родинке. И когда телефонистка наконец позвонила, она, сидя на диванчике у окна, уже кончала покрывать лаком ногти на левой руке».
Это цитата из его рассказа «Самый день для банабульки» – прямого отношения к отелям для женщин он не имеет, но сама тема отеля там есть.
И не один Сэлинджер: другие мужчины, стоило им только перейти Лексингтон-авеню в районе 63-й улицы, как они сразу уставали, да так, что некоторым из них срочно нужен был отдых. А вестибюль «Барбизона» просто манил их и казался идеальной гаванью.
Лайза Миннелли, кстати, тоже жила в этом отеле уже в свое время, гораздо-гораздо позже, когда уже и отель не имел этой своей специализации «только для женщин и девушек», а превратился в привычный отель и, кажется, уже совсем не дешевый.
Что толку сидеть в комнате одному?
Приди послушай музыку.
Старина, наша жизнь – кабаре.
Иди ей на встречу.
Отложи мелочи в сторону.
Время праздновать.
Жизнь – кабаре, старина.
Иди ей на встречу.
Испробуй вин,
Послушай игру,
Потруби в рог, не грусти.
Сюда пожалуйста, ваш столик готов,
Ни к чему предрекать судный день,
Стирающий улыбки с лиц.
Старина, наша жизнь – кабаре.
Так иди же ей навстречу.
(Это текст песни Лайзы Минелли, самой известной – из фильма «Кабаре»)
Характерная деталь: когда в 1928 году отель «Барбизон» открыл свои двери для женщин, не стоило уточнять, что «он предназначался конкретно для белых женщин из средних и высших слоев общества: это ясно давали понять адрес (Верхний Ист-Сайд), портрет типичной постоялицы с рекламных плакатов и требуемый тип рекомендательных писем».
«Но в 1956 году в отеле поселилась студентка университета Темпл, талантливая художница Барбара Чейз. Вероятнее всего, она стала первой афроамериканкой среди постоялиц отеля. Уверенности в том, что администрация «Барбизона» разрешит ей поселиться в отеле, не было. Но это случилось – пусть ей и не стали сообщать, что на цокольном этаже есть бассейн».
Но я уже знаю. Раньше всего, только с первых строк вы подумали: «Отель? Жить в отеле? А не дорого ли?»
Я сам так подумал.
И вот мы читаем дальше:
«Жилые отели для людей семейных и одиноких стали входить в моду в конце 1800-х. "Строить беломраморные замки уже не модно, сколько бы денег у тебя ни было, – писал в те времена один публицист. – Нет, все живут в отелях"».
Оказывается, цена за недельное пребывание начиналась с десяти долларов. Ну что ж, по-божески.
А насущность таких отелей стала очень большой.
Но пока поставим пластинку (файл включим) с треком из фильма «Кабаре», где прекрасная Лайза, жившая когда-то в таком отеле, поет.
Вы должны понять, что я, Mein Herr,
Тигр, тигр, а не баранина, Mein Herr.
Вы никогда не сможете превратить уксус для варенья, Mein Herr.
Так что я, что я делаю.
Когда я иду через, то я иду до конца.
Прощай, прощай, майн либер герр,
это был прекрасный роман, но теперь все кончено.
Тут важно это «без тебя». Женщины стали освобождаться от опеки мужчин. И такие отели решали проблему размещения незамужних женщин из группы «белых воротничков», когда по установленным правилам одинокая постоялица не могла быть заселена в номер после шести вечера, если при ней не имелось тяжеленного саквояжа – доказательства, что она не проститутка. А ведь раньше иногда доходило и до неловких ситуаций: две дамы из привилегированного сословия признавались, что им «пришлось переночевать на железнодорожной станции Брод-стрит в Филадельфии оттого, что они не хотели подвергаться риску быть выставленными из отеля».
Теперь дамы могли об этом не думать.
И опять смешная деталь: по задумке создателей «Барбизон» (двадцать три этажа, 720 номеров) снаружи должен был символизировать мужское начало. Оно воплощалось в духе североитальянской школы, со всем, что нужно мужчинам для тренировки духа и тела: бассейн, зал для гимнастики, лекторий. Но внутри и это скрыто от мужских глаз: женственные будуары в «нежных свежих тонах», легкость и свежесть – всё в современном французском стиле.
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я – музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моем течет сам в себя фонтан,
Я – слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Воображаю себя в полном публики зале,
Мать белой Ники и парочки пучеглазых Аполлонов.
Мертвецы истерзали мое вниманье, и уже ничего не случится.
С пустым лицом, я, как сиделка, безмолвна.
(Это опять стихотворение Сильвии Плат, и оно без колонн, оно потаенно.)
Даже внутри, в номерах, все иначе. Там есть, конечно, и роскошные многокомнатные апартаменты для богатых клиентов, но есть и скромные, практичные – для работающих женщин. В тех номерах, где не очень «роскошно» появилась специально сделанная мебель, которая по габаритам меньше (поэтому номера теперь кажутся больше), односпальная кровать лишается барского (и бессмысленного, скажу от себя: непонятно, что там ставить, зачем оно) изножья, а изголовье становится ниже. Всё это и создает иллюзию пространства. Для этого даже и углы на мебели слегка скругляют.
Но и здесь, возможно, кому-то не скрыться от наплывающей вдруг печали. Которая и настигнет тебя через много лет.
Даже солнечным облакам в это утро не поправить оборки юбок.
Ни женщине в машине скорой помощи,
Чье красное сердце так изумительно расцвело сквозь пальто —
Дар, подарок любви,
О котором вовсе не просило
Ни небо,
Которое, бледно горя,
Поджигает свои запасы угарного газа,
Ни глаза, что потускнев, под краями шляпки застыли.
О Боже, кто я такая,
Чтобы в крике раскрылись эти запоздавшие рты
В морозном лесу, кукурузной заре?
(Сильвия Плат, это уже очень позднее стихотворение, оно помечено 1962 годом, через год Плат не станет.)
Но закончить мне хочется не на печальном.
В частности, в книге мельком рассказывается о некой Мелоди, девушке, которая потом будет работать в рекламном агентстве.
«Она разработала систему: готовилась, ждала, пока ухажер позвонит из вестибюля, просила подружку ответить ему, что она вот-вот будет, а сама Мелоди бежала в бельэтаж посмотреть, кто стоит у аппарата в вестибюле. Если ей нравилось то, что она видела, она бежала обратно за сумочкой. Если нет – пряталась в номере или удирала через выход в кофейне».
И все бы хорошо – если бы в следующем абзацем мы не прочли:
«Окончив курсы, Мелоди нашла работу в рекламном агентстве, куда приходила, одетая по моде шестидесятых: мини, облегающий свитер в рубчик, туфли с ремешком и накладные ресницы. Однако, хотя талия в рюмочку и пышные нижние юбки пятидесятых ушли в прошлое, это вовсе не значило, что изменилось все остальное. В первый же день работы в рекламном агентстве Теда Бейтса двое сотрудников бросили ей на стол деньги и велели купить им сигарет. В первый раз она повиновалась; на второй отказалась. Этот отказ стал маленьким жестом в череде ему подобных, которые, накопившись, и приведут к изменениям, на которые намекал читателям номер "Мадемуазель" за 1960 год. Однако скорость изменений зависела и от цвета кожи».
Теперь мы понимаем, почему девушки и женщины захотели жить в этом отдельном большом здании, который бы скрыл их от этого странного, странного старого мира.