У Марины Цветаевой есть стихотворение «Пещера» из цикла «Стихи сироте». Знающие этот цикл Марины Цветаевой сразу вспомнят заодно и адресата этих стихов.
Стихотворения обращены к Анатолию Сергеевичу Штейгеру. Штейгер родился в 1907, а умер в 1944 из-за тяжелой формы туберкулеза. Писал стихи. Во время Второй мировой войны составлял антифашистские листовки. Причем столь успешно, что немецкие оккупационные власти пограничных стран со Швейцарией, куда он смог выехать в туберкулезный санаторий, назначили даже награду за его голову.
Вот фрагмент из одного его стихотворения.
Жизнь груба. Чудовищно груба.
Выживает только толстокожий.
Он не выжил. Значит – не судьба.
Проходи, чего стоять, прохожий.
Георгий Адамович писал про Штейгера: «Он подлинный поэт – не может быть сомнений. Помимо того, он настоящий мастер. Как случилось это? Откуда вырос на почве, казалось бы, мелковатой и суховатой, этот хрупкий, чистый "цветок"? Он в каждом стихотворении находит два-три слова, две-три интонации такой безошибочной, пронзительной правдивости, что почти сбывается мечта Фета о «разговоре сердец».
А вот это уже из ранее названного стихотворения Марины Ивановны «Пещера»:
Могла бы – взяла бы
В утробу пещеры:
В пещеру дракона,
В трущобу пантеры.
В пантерины – лапы –
– Могла бы – взяла бы.
Природы – на лоно, природы – на ложе.
Могла бы – свою же пантерину кожу
Сняла бы…
– Сдала бы трущобе – в учёбу!
В кустову, в хвощёву, в ручьёву, в плющёву, –
Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке,
Сплетаются ветви на вечные браки…
С поэтом лично Марина Цветаева знакома не была. Летом 1936 года, живя в Савойе, в горном селении Сен-Лоран, Цветаева получает от Штейгера, больного туберкулёзом и только что пережившего несчастную любовь, отчаянное письмо-вопль, как она сама это определяет.
Его писем сохранилось мало, так что почему «вопль», мне не до конца понятно. Ну не из-за книги же, которую он обещал и то ли не отправил, то ли не достал?
«Письмо было отчаянное: он мне когда–то обещал, вернее я у него попросила – немецкую книгу – не смог – и вот, годы спустя – об этом письмо – и это письмо – вопль».
Скорей всего «вопль» был из-за несчастной любви, которую в этот год пережил Штейгер. Ну да теперь до конца этого не выяснить.
Именно тогда, в 1936 году, от этого незнакомого прежде поэта Цветаевой приходит и сборник стихов «Неблагодарность» (тут потом станет важным это название). К слову сказать, такая же книга была отослана и Ивану Бунину, с надписью: «Ивану Алексеевичу Бунину в знак безграничного поклонения. [Подпись]».
Неизвестно, как отреагировал Бунин, но Бунин и не Цветаева, поэтому и на письмо, и на книгу Цветаева отреагировала, как всегда, бурно. Стала писать ему каждый день, утешала, присылала написанные для него стихи. Видимо, это было не очень легко выносить.
Тем более, что за год до этого он писал в своем стихотворении:
* * *
Уже не страх, скорее безразличье –
Что им до нас, спокойных и серьезных?
Есть что-то очень детское и птичье
В словах, делах и снах туберкулезных.
Особый мир беспомощных фантазий
И глазомера ясного до жути,
Всей этой грусти, нежности и грязи,
Что отмечает в трубке столбик ртути.
То есть дела уже обстояли плохо. А тут еще такой ежедневный эпистолярный накат. Каждый бы из нас чуть-чуть испугался.
«И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда беру всё любимое, не успев рассмотреть, видя уже внутри. Вы – мой захват и улов, как сегодняшний остаток римского виадука с бьющей сквозь него зарею, который окунула внутрь вернее и вечнее, чем река Loing, в которую он вечно глядится. Это мой захват – не иной».
(Цветаева Штейгеру, Moret-sur-Loing, 29 июля 1936 года)
Больше всего мне тут нравится «хотите или нет».
Но что уж поделать: такая уж была Марина Цветаева.
Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке,
Сплетаются руки на вечные веки –
Как ветви – и реки…
В пещеру без света, в трущобу без следу.
В листве бы, в плюще бы, в плюще – как в плаще бы…
Ни белого света, ни чёрного хлеба:
В росе бы, в листве бы, в листве – как в родстве бы…
Чтоб в дверь – не стучалось,
В окно – не кричалось,
Чтоб впредь – не случалось,
Чтоб – ввек не кончалось!
Но мало – пещеры,
И мало – трущобы!
Могла бы – взяла бы
В пещеру – утробы.
Могла бы –
Взяла бы.
(Марина Цветаева, Савойя, 27 августа 1936.)
Но я неслучайно тут вспомнил о пещере. И пока оставим историю Марины Цветаевой и Анатолия Штейгера в стороне. Хотя они идеально ложатся в тему разговора: удача. Их эпистолярный разговор через пространство и время – это и удача, и неудача одновременно.
Но пора уже, сделав крен, поговорить о пещерах и странностях людей уже в совсем другом разрезе и другом направлении мысли.
... Наткнулся тут недавно: 35-летний китаец четыре года живёт в пещере – он считает, что работать и жениться не для него.
Хотя раньше Минь Хэнцай (а именно так зовут нашего героя) работал водителем такси и зарабатывал около 10 000 юаней (на наши деньги примерно 100 тысяч рублей) в месяц, но, видимо, эта работа не приносила ему никакой особой радости. И вот в конце 2021 года он увольняется, и, хотя на нем висит большой долг и перед родственниками, и перед банком, возвращается в родной город в провинции Сычуань.
Там он находит пещеру и решает, что будет жить именно там. Он даже обменивает свой участок на участок соседа, чтобы теперь пещера принадлежала ему по праву.
Внутри нее он обустраивает свой новый уютный домик.
Вот, кстати, стихотворение о пещере Георгия Адамовича, который уже возникал как герой в нашем сегодняшнем разговоре.
Был дом, как пещера. О, дай же мне вспомнить
Одно только имя, очнуться, понять!
Над соснами тучи редели. У дома
Никто на порог нас не вышел встречать.
Мужчины с охоты вернулись. Звенели
И перекликались протяжно рога.
Как лен были волосы над колыбелью,
И ночь надвигалась, темна и долга.
Откуда виденье? О чем этот ветер?
Я в призрачном мире сбиваюсь с пути.
Безмолвие, лес, одиночество, верность...
Но слова единственного не найти.
Был дом, как пещера. И слабые, зимние,
Зеленые звезды. И снег, и покой,
Конец, навсегда. Обрывается линия.
Поэзия, жизнь, я прощаюсь с тобой!
Кто его знает, может, наш китаец тоже думал именно так, как и неизвестный ему русский поэт и критик.
Но в любом случае, теперь он доволен жизнью: она течет спокойно и в правильном русле.
Минь просыпается в восемь утра, читает в своей пещере книги, гуляет возле нее, возделывает свой огород, ест то, что выращивает, опять читает, а уже в десять вечера ложится спать.
Он так и говорит всем (если, конечно, его об этом спрашивают): дескать, всегда мечтал жить именно так. Простой жизнью. В такой тишине.
Если же его спрашивают о женитьбе, отвечает, что настоящую любовь найти очень трудно, почти невозможно. «Зачем стараться ради того, что бывает так редко?»
Из пещеры – вздох за вздохом,
Сотни вздохов, сонмы вздохов,
Фиолетовых на красном.
Глот цыгана воскрешает
Страны, канувшие в вечность,
Башни, врезанные в небо,
Чужеземцев, полных тайны...
В прерывающемся стоне
Голоса, и под высокой
Бровью – чёрное на красном.
Известковую пещеру
Дрожь берёт. Дрожит пещера
Золотом. Лежит пещера –
В блеске – белая на красном –
Павою...
– Струит пещера
Слёзы: белое на красном...
(Это Федерико Гарсиа Лорка, перевод, кстати, Марины Цветаевой: видите, как плетется узор?)
Это мой маленький мир, говорит наш китаец любопытствующим. «Я всего лишь маленькая часть огромной Вселенной. И моя пещера всегда мне об этом не забывает напомнить».
Удача? Удача.
А вот еще про удачу. Только уже в другом смысле.
Жил на свете в Хорватии человек, которого можно назвать самым везучим в мире.
Но его удачливость не могла не проявиться на фоне серьезных испытаний (иначе как мы поймем, что над ним сияет счастливая звезда, даже днем?).
Первый раз ему крупно повезло, когда он (а его зовут Фране Селак) в 1964 году выжил в железнодорожной катастрофе. Поезд сошёл с рельсов и упал в январскую реку. Семнадцать человек в этом трагическом происшествии погибли, а Фране сумел выплыть на берег.
И опять сияла над ним счастливая звезда, невидимая днем, когда он падал с неба. В прямом смысле этого слова: во время полёта у самолета распахнулась дверь, погибло 19 человек, а он упал в стог сена.
Под Кирка-Муола ударил снаряд
В штабную землянку полка.
Отрыли нас. Мертвыми трое лежат,
А я лишь контужен слегка.
Удача. С тех пор я живу и живу,
Здоровый и прочный на вид.
Но что, если все это – не наяву,
А именно я был убит?
Что, если сейчас уцелевший сосед
Меня в волокуше везет,
И снится мне сон мой, удачливый бред
Лет эдак на двадцать вперед?
Запнется товарищ на резком ветру,
Болотная чвякнет вода, –
И я от толчка вдруг очнусь – и умру,
И все оборвется тогда.
К вопросу об удаче. Автор этих стихов, Вадим Шефнер, в одном своем тексте сказал, что всю жизнь шел «по теневой, по непарадной, по ненаградной стороне».
Я не в обиде. Мне отрадно
Идти с мечтой наедине
По теневой, по непарадной,
По ненаградной стороне.
От мира глаз не отрывая,
Всю жизнь шагаю я по ней.
Друг, с теневой и теневая,
И солнечная мне видней.
Но вернемся к нашему счастливчику, которому жизнь тоже показывала то теневую, то солнечную сторону (вообще удивительно, как много ему выпало испытаний, пусть и со счастливом исходом: но ведь шока от происходящих с ним катастроф никто не отменял).
Вот он выплывает на берег после падения автобуса в реку; вот он выбирается из внезапно загоревшегося автомобиля за несколько секунд до взрыва бензобака; а вот тут он отделывается ушибами после того, как его сбивает автобус.
Совсем уж диким смотрится это происшествие: он сорвался на машине с горной дороги, успев выпрыгнуть и зацепиться за дерево.
А счастливая звезда все сияет над ним и сияет, совсем не видимая днем.
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная!
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
Сойдет ли ночь на землю ясная,
Звезд много блещет в небесах,
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная
В душе тоскующей моей!
Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я – ты над могилою
Гори, гори, моя звезда!
(Владимир Чуевский, время написание текста – 1868 год)
Но особенно ярко вспыхнула невидимая никому звезда, когда в 2003 году Фране впервые в жизни купил лотерейный билет и сразу же выиграл 600 тысяч фунтов стерлингов.
...Я ищу дополнительных сведений об авторе этого известного романса – Владимире Чуевском, вижу только, что он был студентом, когда романс был написан композитором Петром Петровичем Булаховым, и вдруг натыкаюсь на сведения именно про Булахова. «Петр Петрович Булахов (1822 – 1885), композитор, родился в семье известного московского оперного певца. К концу жизни оказался парализован, имущество и многие рукописи погибли при пожаре. Последние годы провел в имении Кусково приютившего его графа Шереметева».
Вот уж точно не скажешь, что судьба ему улыбнулась.
Как и первому нашему герою, с которого мы и начали разговор: Анатолию Сергеевичу Штейгеру.
Напомню, цветаевский цикл, к нему обращенный, назван «Стихи сироте». Звучит так себе.
Шел по улице малютка,
Посинел и весь дрожал.
Шла дорогой той старушка,
Пожалела сироту.
Это эпиграф ко всему циклу. Странно, что Цветаева не помечает тут, что эти стихи Карла Александровича Петерсона (1811-1890), поэта, переводчика и прозаика.
Но, видимо, это были такие узнаваемые с детства стихи для людей ее поколения, что помечать не имело смысла.
Это как если бы для людей моего поколения надо было бы атрибутировать в качестве эпиграфа слова «пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам».
Вот оно, это стихотворение Петерсона полностью:
Вечер был; сверкали звёзды;
На дворе мороз трещал;
Шёл по улице малютка –
Посинел и весь дрожал.
– Боже! – говорил малютка, –
Я прозяб и есть хочу;
Кто ж согреет и накормит,
Боже добрый, сироту?
Шла дорогой той старушка –
Услыхала сироту;
Приютила и согрела
И поесть дала ему;
Положила спать в постельку.
– Как тепло! – промолвил он.
Запер глазки… улыбнулся…
И заснул… спокойный сон!
Бог и птичку в поле кормит,
И кропит росой цветок,
Бесприютного сиротку
Также не оставит Бог!
(1843 год)
Хотя, как мы видим, Цветаева в некотором роде написала центон на основе оригинального текста: соединила две строчки одного четверостишия с началом другого. И изменила глагол. «Пожалела» вместо «услыхала».
От этого текст стал звучать саркастически.
В общем, наш разговор, описав круг, опять вернулся к этим двоим: двум поэтам, из которых никто не был виноват друг перед другом. Но, однако же, один был обвинен. Пусть и всего лишь эпиграфом (в самом тексте цикла все стихи торжествующие, радостные). Но эпиграф делает свое дело: на всё это ликующее уже брошен поздний отсвет.
А так все светло начиналось.
Ледяная тиара гор –
Только бренному лику – рамка.
Я сегодня плющу – пробор
Провела на граните замка.
Я сегодня сосновый стан
Обгоняла на всех дорогах.
Я сегодня взяла тюльпан –
Как ребенка за подбородок.
(Марина Цветаева, 16 – 17 августа 1936 года)
Ну и, собственно, конец того эпистолярного романа Цветаевой и Штейгера.
«Милый Анатолий Сергеевич,
Если Вы ту зеленую куртку, что я Вам летом послала, не носите (у меня впечатление, что она не Вашего цвета) – то передайте ее, пожалуйста, для меня Елене Константиновне, с просьбой захватить ее, когда поедет, к Лебедевым. Она мне очень нужна для уезжающего. Если же носите – продолжайте носить на здоровье. Всего лучшего!
МЦ».
Милая Марина Ивановна, могли бы мы написать, если б имели на это возможность и право, ну как-то не очень это – выспрашивать обратно куртку, которую вы подарили.
Какая бы она ни была ослепительно зеленая.
Стихотворения обращены к Анатолию Сергеевичу Штейгеру. Штейгер родился в 1907, а умер в 1944 из-за тяжелой формы туберкулеза. Писал стихи. Во время Второй мировой войны составлял антифашистские листовки. Причем столь успешно, что немецкие оккупационные власти пограничных стран со Швейцарией, куда он смог выехать в туберкулезный санаторий, назначили даже награду за его голову.
Вот фрагмент из одного его стихотворения.
Жизнь груба. Чудовищно груба.
Выживает только толстокожий.
Он не выжил. Значит – не судьба.
Проходи, чего стоять, прохожий.
Георгий Адамович писал про Штейгера: «Он подлинный поэт – не может быть сомнений. Помимо того, он настоящий мастер. Как случилось это? Откуда вырос на почве, казалось бы, мелковатой и суховатой, этот хрупкий, чистый "цветок"? Он в каждом стихотворении находит два-три слова, две-три интонации такой безошибочной, пронзительной правдивости, что почти сбывается мечта Фета о «разговоре сердец».
А вот это уже из ранее названного стихотворения Марины Ивановны «Пещера»:
Могла бы – взяла бы
В утробу пещеры:
В пещеру дракона,
В трущобу пантеры.
В пантерины – лапы –
– Могла бы – взяла бы.
Природы – на лоно, природы – на ложе.
Могла бы – свою же пантерину кожу
Сняла бы…
– Сдала бы трущобе – в учёбу!
В кустову, в хвощёву, в ручьёву, в плющёву, –
Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке,
Сплетаются ветви на вечные браки…
С поэтом лично Марина Цветаева знакома не была. Летом 1936 года, живя в Савойе, в горном селении Сен-Лоран, Цветаева получает от Штейгера, больного туберкулёзом и только что пережившего несчастную любовь, отчаянное письмо-вопль, как она сама это определяет.
Его писем сохранилось мало, так что почему «вопль», мне не до конца понятно. Ну не из-за книги же, которую он обещал и то ли не отправил, то ли не достал?
«Письмо было отчаянное: он мне когда–то обещал, вернее я у него попросила – немецкую книгу – не смог – и вот, годы спустя – об этом письмо – и это письмо – вопль».
Скорей всего «вопль» был из-за несчастной любви, которую в этот год пережил Штейгер. Ну да теперь до конца этого не выяснить.
Именно тогда, в 1936 году, от этого незнакомого прежде поэта Цветаевой приходит и сборник стихов «Неблагодарность» (тут потом станет важным это название). К слову сказать, такая же книга была отослана и Ивану Бунину, с надписью: «Ивану Алексеевичу Бунину в знак безграничного поклонения. [Подпись]».
Неизвестно, как отреагировал Бунин, но Бунин и не Цветаева, поэтому и на письмо, и на книгу Цветаева отреагировала, как всегда, бурно. Стала писать ему каждый день, утешала, присылала написанные для него стихи. Видимо, это было не очень легко выносить.
Тем более, что за год до этого он писал в своем стихотворении:
* * *
Уже не страх, скорее безразличье –
Что им до нас, спокойных и серьезных?
Есть что-то очень детское и птичье
В словах, делах и снах туберкулезных.
Особый мир беспомощных фантазий
И глазомера ясного до жути,
Всей этой грусти, нежности и грязи,
Что отмечает в трубке столбик ртути.
То есть дела уже обстояли плохо. А тут еще такой ежедневный эпистолярный накат. Каждый бы из нас чуть-чуть испугался.
«И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда беру всё любимое, не успев рассмотреть, видя уже внутри. Вы – мой захват и улов, как сегодняшний остаток римского виадука с бьющей сквозь него зарею, который окунула внутрь вернее и вечнее, чем река Loing, в которую он вечно глядится. Это мой захват – не иной».
(Цветаева Штейгеру, Moret-sur-Loing, 29 июля 1936 года)
Больше всего мне тут нравится «хотите или нет».
Но что уж поделать: такая уж была Марина Цветаева.
Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке,
Сплетаются руки на вечные веки –
Как ветви – и реки…
В пещеру без света, в трущобу без следу.
В листве бы, в плюще бы, в плюще – как в плаще бы…
Ни белого света, ни чёрного хлеба:
В росе бы, в листве бы, в листве – как в родстве бы…
Чтоб в дверь – не стучалось,
В окно – не кричалось,
Чтоб впредь – не случалось,
Чтоб – ввек не кончалось!
Но мало – пещеры,
И мало – трущобы!
Могла бы – взяла бы
В пещеру – утробы.
Могла бы –
Взяла бы.
(Марина Цветаева, Савойя, 27 августа 1936.)
Но я неслучайно тут вспомнил о пещере. И пока оставим историю Марины Цветаевой и Анатолия Штейгера в стороне. Хотя они идеально ложатся в тему разговора: удача. Их эпистолярный разговор через пространство и время – это и удача, и неудача одновременно.
Но пора уже, сделав крен, поговорить о пещерах и странностях людей уже в совсем другом разрезе и другом направлении мысли.
... Наткнулся тут недавно: 35-летний китаец четыре года живёт в пещере – он считает, что работать и жениться не для него.
Хотя раньше Минь Хэнцай (а именно так зовут нашего героя) работал водителем такси и зарабатывал около 10 000 юаней (на наши деньги примерно 100 тысяч рублей) в месяц, но, видимо, эта работа не приносила ему никакой особой радости. И вот в конце 2021 года он увольняется, и, хотя на нем висит большой долг и перед родственниками, и перед банком, возвращается в родной город в провинции Сычуань.
Там он находит пещеру и решает, что будет жить именно там. Он даже обменивает свой участок на участок соседа, чтобы теперь пещера принадлежала ему по праву.
Внутри нее он обустраивает свой новый уютный домик.
Вот, кстати, стихотворение о пещере Георгия Адамовича, который уже возникал как герой в нашем сегодняшнем разговоре.
Был дом, как пещера. О, дай же мне вспомнить
Одно только имя, очнуться, понять!
Над соснами тучи редели. У дома
Никто на порог нас не вышел встречать.
Мужчины с охоты вернулись. Звенели
И перекликались протяжно рога.
Как лен были волосы над колыбелью,
И ночь надвигалась, темна и долга.
Откуда виденье? О чем этот ветер?
Я в призрачном мире сбиваюсь с пути.
Безмолвие, лес, одиночество, верность...
Но слова единственного не найти.
Был дом, как пещера. И слабые, зимние,
Зеленые звезды. И снег, и покой,
Конец, навсегда. Обрывается линия.
Поэзия, жизнь, я прощаюсь с тобой!
Кто его знает, может, наш китаец тоже думал именно так, как и неизвестный ему русский поэт и критик.
Но в любом случае, теперь он доволен жизнью: она течет спокойно и в правильном русле.
Минь просыпается в восемь утра, читает в своей пещере книги, гуляет возле нее, возделывает свой огород, ест то, что выращивает, опять читает, а уже в десять вечера ложится спать.
Он так и говорит всем (если, конечно, его об этом спрашивают): дескать, всегда мечтал жить именно так. Простой жизнью. В такой тишине.
Если же его спрашивают о женитьбе, отвечает, что настоящую любовь найти очень трудно, почти невозможно. «Зачем стараться ради того, что бывает так редко?»
Из пещеры – вздох за вздохом,
Сотни вздохов, сонмы вздохов,
Фиолетовых на красном.
Глот цыгана воскрешает
Страны, канувшие в вечность,
Башни, врезанные в небо,
Чужеземцев, полных тайны...
В прерывающемся стоне
Голоса, и под высокой
Бровью – чёрное на красном.
Известковую пещеру
Дрожь берёт. Дрожит пещера
Золотом. Лежит пещера –
В блеске – белая на красном –
Павою...
– Струит пещера
Слёзы: белое на красном...
(Это Федерико Гарсиа Лорка, перевод, кстати, Марины Цветаевой: видите, как плетется узор?)
Это мой маленький мир, говорит наш китаец любопытствующим. «Я всего лишь маленькая часть огромной Вселенной. И моя пещера всегда мне об этом не забывает напомнить».
Удача? Удача.
А вот еще про удачу. Только уже в другом смысле.
Жил на свете в Хорватии человек, которого можно назвать самым везучим в мире.
Но его удачливость не могла не проявиться на фоне серьезных испытаний (иначе как мы поймем, что над ним сияет счастливая звезда, даже днем?).
Первый раз ему крупно повезло, когда он (а его зовут Фране Селак) в 1964 году выжил в железнодорожной катастрофе. Поезд сошёл с рельсов и упал в январскую реку. Семнадцать человек в этом трагическом происшествии погибли, а Фране сумел выплыть на берег.
И опять сияла над ним счастливая звезда, невидимая днем, когда он падал с неба. В прямом смысле этого слова: во время полёта у самолета распахнулась дверь, погибло 19 человек, а он упал в стог сена.
Под Кирка-Муола ударил снаряд
В штабную землянку полка.
Отрыли нас. Мертвыми трое лежат,
А я лишь контужен слегка.
Удача. С тех пор я живу и живу,
Здоровый и прочный на вид.
Но что, если все это – не наяву,
А именно я был убит?
Что, если сейчас уцелевший сосед
Меня в волокуше везет,
И снится мне сон мой, удачливый бред
Лет эдак на двадцать вперед?
Запнется товарищ на резком ветру,
Болотная чвякнет вода, –
И я от толчка вдруг очнусь – и умру,
И все оборвется тогда.
К вопросу об удаче. Автор этих стихов, Вадим Шефнер, в одном своем тексте сказал, что всю жизнь шел «по теневой, по непарадной, по ненаградной стороне».
Я не в обиде. Мне отрадно
Идти с мечтой наедине
По теневой, по непарадной,
По ненаградной стороне.
От мира глаз не отрывая,
Всю жизнь шагаю я по ней.
Друг, с теневой и теневая,
И солнечная мне видней.
Но вернемся к нашему счастливчику, которому жизнь тоже показывала то теневую, то солнечную сторону (вообще удивительно, как много ему выпало испытаний, пусть и со счастливом исходом: но ведь шока от происходящих с ним катастроф никто не отменял).
Вот он выплывает на берег после падения автобуса в реку; вот он выбирается из внезапно загоревшегося автомобиля за несколько секунд до взрыва бензобака; а вот тут он отделывается ушибами после того, как его сбивает автобус.
Совсем уж диким смотрится это происшествие: он сорвался на машине с горной дороги, успев выпрыгнуть и зацепиться за дерево.
А счастливая звезда все сияет над ним и сияет, совсем не видимая днем.
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная!
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
Сойдет ли ночь на землю ясная,
Звезд много блещет в небесах,
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная
В душе тоскующей моей!
Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я – ты над могилою
Гори, гори, моя звезда!
(Владимир Чуевский, время написание текста – 1868 год)
Но особенно ярко вспыхнула невидимая никому звезда, когда в 2003 году Фране впервые в жизни купил лотерейный билет и сразу же выиграл 600 тысяч фунтов стерлингов.
...Я ищу дополнительных сведений об авторе этого известного романса – Владимире Чуевском, вижу только, что он был студентом, когда романс был написан композитором Петром Петровичем Булаховым, и вдруг натыкаюсь на сведения именно про Булахова. «Петр Петрович Булахов (1822 – 1885), композитор, родился в семье известного московского оперного певца. К концу жизни оказался парализован, имущество и многие рукописи погибли при пожаре. Последние годы провел в имении Кусково приютившего его графа Шереметева».
Вот уж точно не скажешь, что судьба ему улыбнулась.
Как и первому нашему герою, с которого мы и начали разговор: Анатолию Сергеевичу Штейгеру.
Напомню, цветаевский цикл, к нему обращенный, назван «Стихи сироте». Звучит так себе.
Шел по улице малютка,
Посинел и весь дрожал.
Шла дорогой той старушка,
Пожалела сироту.
Это эпиграф ко всему циклу. Странно, что Цветаева не помечает тут, что эти стихи Карла Александровича Петерсона (1811-1890), поэта, переводчика и прозаика.
Но, видимо, это были такие узнаваемые с детства стихи для людей ее поколения, что помечать не имело смысла.
Это как если бы для людей моего поколения надо было бы атрибутировать в качестве эпиграфа слова «пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам».
Вот оно, это стихотворение Петерсона полностью:
Вечер был; сверкали звёзды;
На дворе мороз трещал;
Шёл по улице малютка –
Посинел и весь дрожал.
– Боже! – говорил малютка, –
Я прозяб и есть хочу;
Кто ж согреет и накормит,
Боже добрый, сироту?
Шла дорогой той старушка –
Услыхала сироту;
Приютила и согрела
И поесть дала ему;
Положила спать в постельку.
– Как тепло! – промолвил он.
Запер глазки… улыбнулся…
И заснул… спокойный сон!
Бог и птичку в поле кормит,
И кропит росой цветок,
Бесприютного сиротку
Также не оставит Бог!
(1843 год)
Хотя, как мы видим, Цветаева в некотором роде написала центон на основе оригинального текста: соединила две строчки одного четверостишия с началом другого. И изменила глагол. «Пожалела» вместо «услыхала».
От этого текст стал звучать саркастически.
В общем, наш разговор, описав круг, опять вернулся к этим двоим: двум поэтам, из которых никто не был виноват друг перед другом. Но, однако же, один был обвинен. Пусть и всего лишь эпиграфом (в самом тексте цикла все стихи торжествующие, радостные). Но эпиграф делает свое дело: на всё это ликующее уже брошен поздний отсвет.
А так все светло начиналось.
Ледяная тиара гор –
Только бренному лику – рамка.
Я сегодня плющу – пробор
Провела на граните замка.
Я сегодня сосновый стан
Обгоняла на всех дорогах.
Я сегодня взяла тюльпан –
Как ребенка за подбородок.
(Марина Цветаева, 16 – 17 августа 1936 года)
Ну и, собственно, конец того эпистолярного романа Цветаевой и Штейгера.
«Милый Анатолий Сергеевич,
Если Вы ту зеленую куртку, что я Вам летом послала, не носите (у меня впечатление, что она не Вашего цвета) – то передайте ее, пожалуйста, для меня Елене Константиновне, с просьбой захватить ее, когда поедет, к Лебедевым. Она мне очень нужна для уезжающего. Если же носите – продолжайте носить на здоровье. Всего лучшего!
МЦ».
Милая Марина Ивановна, могли бы мы написать, если б имели на это возможность и право, ну как-то не очень это – выспрашивать обратно куртку, которую вы подарили.
Какая бы она ни была ослепительно зеленая.