Мы много знаем про тему болезни и медицины в классической русской литературе (одна «Смерть Ивана Ильича» чего стоит), в литературе много героев-врачей (сразу вспомнится «Доктор Живаго»), много подобных примеров и в зарубежной литературе, но тут я недавно прочел сведения, которые меня поразили.
Оказывается, еще 3200 лет тому назад одному древнему человеку ради того, чтоб помочь ему выжить, вскрыли череп живьем. Теперь никто никогда не узнает, почему древний врач (жрец? колдун?) дал «добро» на такую сложную операцию. Но древний хирург сделал ставку на свое мастерство и выиграл: пациент поправился.
Ты не знаешь сказанья о деве Лилит, С кем был счастлив в раю первозданном Адам, Но ты всё ж из немногих, чьё сердце болит По душе окрылённой и вольным садам. Ты об Еве слыхала, конечно, не раз, О праматери Еве, хранящей очаг, Но с какой-то тревогой…
(Николай Гумилев, «Ева или Лилит»)
Вот и мы с тревогой всматриваемся во тьму времен: нам кажется, что можем там увидеть лежащего на циновках человека. Ему делают сложнейшую даже по нынешним меркам операцию. Человеку больно, страшно больно (или его усыпили каким-нибудь зельем?), но операцию сделать надо.
Все даты приблизительны, но чтоб примерно представлять: где-то рядом по шкале времени была разрушена Троя, где-то там во тьме времени основали Афины.
Если порыться в источниках, можно узнать, что следы медицинского вмешательства на костях древних людей ученые находили, оказывается, часто.
Ведь только в райском саду не бывает болезней, опасных ран и недугов.
Ты об Еве слыхала, конечно, не раз, О праматери Еве, хранящей очаг, Но с какой-то тревогой… И этот рассказ Для тебя был смешное безумье и мрак. У Лилит – недоступных созвездий венец, В её странах алмазные солнца цветут: А у Евы – и дети, и стадо овец, В огороде картофель, и в доме уют. Ты ещё не узнала себя самоё. Ева ты – иль Лилит? О, когда он придёт, Тот, кто робкое, жадное сердце твоё Без дорог унесёт в зачарованный грот. Он умеет блуждать под уступами гор И умеет спускаться на дно пропастей, Не цветок – его сердце, оно – метеор, И в душе его звёздно от дум и страстей. Если надо, он царство тебе покорит, Если надо, пойдёт с воровскою сумой, Но всегда и повсюду – от Евы Лилит, – Он тебя сохранит от тебя же самой.
Это окончание того стихотворения Гумилева про Лилит и Еву. Оно было написано в 1911 году.
Но мы не в раю, поэтому вернемся к древним операциям. И удивимся: нет, не только трепанация черепа, – оказывается, даже существовали попытки удаления раковых опухолей. (Интересно, как они называли онкологию в древности? Каким-нибудь тоже, наверное, животным именем. А как иначе? Так и просится.)
Вот в одном древневавилонском тексте насылаются проклятия на непослушную героиню эпоса:
Болезни глаз на ее глаза, Болезни боков на ее бока, Болезни ног на ее ноги, Болезни сердца на ее сердце, Болезни головы на ее голову.
(«Эпос о Гильгамеше»)
Но если кто-то насылает, то кто-нибудь, наверное, может и всё это лечить?
Так и есть: люди сопротивляются року, противостоят невзгодам, пытаются их преодолеть, такая есть в них упорная тяга всё в своей жизни победить – даже болезнь, даже смерть.
Когда на металлическом перешейке железного века и бронзового Ближний Восток стал огромным торговым перекрестком, многие медицинские операции стали вообще привычными. Люди мигрировали и разносили с собой не только болезни, но и новые знания, как ту или иную болезнь лечить.
Хотя не обходилось, конечно, и без злоупотреблений... Помните, мы читали в литературе о Средних веках, что врачи рекомендовали как самое лучшее средство кровопускание?
И не только в средние: достаточно вспомнить Мольера с его комедиями.
«Избытка здоровья тоже следует опасаться. Право, вам очень невредно будет сделать небольшое кровопусканьице и смягчающий клистирчик».
Так говорит один из героев «Лекаря поневоле».
Вот и в самой-самой древности без злоупотреблений тоже не обошлось. Трепанация первыми хирургами назначалась налево и направо. Не знаю уж, как это ученые выяснили (наверное, это должно было быть описанным в каких-нибудь древних текстах), но исследователи утверждают, что такую сложную операцию назначали даже при головной боли или чтоб изгнать из головы злых духов. С ума сойти. Бедные пациенты.
...Но что-то мы за этими медицинскими «раскопками» совсем забыли о Еве. У нее голова, конечно, никогда не болела.
Ева
Стоят деревья у воды, И полдень с берега крутого Закинул облака в пруды, Как переметы рыболова. Как невод, тонет небосвод, И в это небо, точно в сети, Толпа купальщиков плывет – Мужчины, женщины и дети. Пять-шесть купальщиц в лозняке Выходят на берег без шума И выжимают на песке Свои купальные костюмы. И наподобие ужей Ползут и вьются кольца пряжи, Как будто искуситель-змей Скрывался в мокром трикотаже. О женщина, твой вид и взгляд Ничуть меня в тупик не ставят. Ты вся – как горла перехват, Когда его волненье сдавит. Ты создана как бы вчерне, Как строчка из другого цикла, Как будто не шутя во сне Из моего ребра возникла. И тотчас вырвалась из рук И выскользнула из объятья, Сама – смятенье и испуг И сердца мужеского сжатье.
(Борис Пастернак, 1956 г.)
Вот как въелась в нас эта первобытная Ева. Теперь без нее никуда.
Но и одною ею теперь тоже не обойтись.
Кто там стучит деревянной ногой? Кто нам в детстве леденил душу этой песенкой?
«А медведь сделал себе липовую ногу и пошел к старику со старухой. Вот медведь идет, нога поскрипывает, он сам приговаривает:
– Скырлы, скырлы, скырлы, На липовой ноге, На березовой клюке. Все по селам спят, По деревням спят, Одна баба не спит – На моей коже сидит, Мою шерсть прядет, Мое мясо варит».
(Русская народная сказка)
А что, если эта нога не деревянная, а с копытом?
Тогда это значит, что сатир прискакал. Отодвинул библейскую тему и русскую народную тему больной ногой, возник из мрака.
...Читаю тут, заинтересовавшись вопросом древней медицины, в одной статье, что 2200 лет тому назад у одного мужчины был протез ноги с лошадиным копытом.
Когда вышеупомянутый сатир возникает из мрака, мы понимаем, что к Древней Греции он не имеет никакого отношения: он жил эти две тысячи с лишним лет тому назад в древнем Китае.
Гусь одинокий, мучимый жаждой великой, Летит и роняет стаю зовущие крики. Кто посочувствует тени этой летучей? Потеряли друг друга в нескончаемой туче. Взор обрывается – всюду мерещится что-то, Больше отчаянье – явственней шелест полета! Вон в поле вороны... не связаны мыслью одною, Только кричат, суетятся беспутной толпою.
(Ду Фу, китайский поэт династии Тан)
Тот человек, которому древняя китайская ортопедия соорудила протез, ничего про только что приведенного поэта Ду Фу знать не мог: несчастный мужчина жил гораздо раньше. Но тоже, как этот одинокий гусь, почувствовал однажды отчаяние. Жил себе и жил, не знаю уж как, но в один злосчастный день вдруг почти совсем лишился возможности ходить. Потерял ногу. Вот ему ее, искусственную, и сделали.
Потом уже ученые-археологи найдут его захоронение. Там будет лежать скелет пятидесятилетнего мужчины, а рядом этот протез. Чтоб ему было легче ходить на том свете.
И, кажется, этот человек даже не был богатым. Кроме протеза, в захоронении лежало всего несколько сосудов, деревянная тарелка и лук для стрельбы. То есть подобные ортопедические ухищрения были доступны не только обеспеченным людям.
Когда натягиваешь лук – Тугой должна быть тетива, Должна быть длинною стрела, Что в битву послана людьми. Когда стреляешь по врагу – Бей по коню его сперва, И, если в плен берешь солдат, – Сперва их князя в плен возьми. Убийству тоже есть предел, – Хотя закон войны суров, –
Как есть пределы у всего, Как есть границы у страны. Конечно, армия должна Сдержать нашествие врагов, Но истреблять их без числа – Не в этом цель и смысл войны.
Кстати, это тоже Ду Фу, 749-750 гг.
А вот уже Ли Цинчжао, знаменитая китайская поэтесса одиннадцатого века.
Она, конечно, уже человек совершенно другого времени, но нам и это время интересно. И слава богу, ничего ужасного с поэтессой пока не случилось: Ли Цинчжао просто простудилась. Или это были грипп или ангина? Впрочем, она уже выздоровела. Видимо, китайская медицина помогла.
После болезни подняться невмочь, и на висках седина. Лёжа любуюсь я полной луной через завесу окна. Пью с кардамоном горячий настой, брошен в него чайный лист, Крепок отвар и душист.
Сяду в постели, читаю стихи в уединенье своём… А за окном живописный пейзаж, стихло всё перед дождём. Кинмокусей, восхищаться лишь им можно весь день напролёт, Даже зимой он цветёт.
(Ли Цинчжао)
Порадуемся за выздоровевшую на бумажных тонких страницах китайскую поэтессу и на прощание вернемся к Еве.
Яблоко, надкушенное Евой, Брошенное на лужайке рая, У корней покинутого древа Долго пролежало, загнивая. Звери, убоявшись Божья гнева, Страшный плод не трогали, не ели, Не клевали птицы и не пели Возле кущ, где соблазнилась Ева. И творец обиженный покинул Сад цветущий молодого рая И пески горячие раскинул Вкруг него от края и до края. Опустился зной старозаветный И спалил цветы, деревья, кущи, Но оставил плод едва заметный, Яблоко, что проклял Всемогущий. И пески тогда его накрыли…
(Наталья Крандиевская-Толстая)
Прошло время и накрыло своим песком всё: и древних вавилонян, и древних греков, и медведя с липовой ногой, и доктора Живаго.
А их некоторые слова, песни, какие-то записанные заблуждения и жалобы оставило.
И летит теперь над всем этим одинокий гусь, кричит жалобно, но что именно он кричит, мы не понимаем.