Дмитрий Воденников
Всегда что-нибудь пропадает. Любит жизнь украсть у нас что-нибудь. Сперва подарит, раздразнит – потом раз: и обратно забрала.
Однажды читал в какой-то книге, сейчас уже и не вспомню в какой, жизнь отняла её название, только выписку оставила, про трамвайный быт Москвы двадцатых советских годов:
«Воры залезали в карманы, сумки, резали их бритвами, но то, что в марте 1925 года сделал повар частной столовой Иванов, превзошло многое. Он срезал в трамвае у двух девушек их красивые золотые косы. Потом, в суде, Иванов говорил, что был пьяный и не знает, зачем это сделал, выражал даже желание жениться на одной из потерпевших, когда та сообщила, расплакавшись, что из-за утраты косы её жених, телеграфист на вокзале, отказался на ней жениться. За свою гнусность Иванов получил три месяца принудительных работ».
Жили же люди.
* * *
Как золотистый мёд,
В детстве время тянется,
Сегодня кукла обласкана,
А завтра брошена,
Ребёнку в сказке
Более всего нравится
Не принц, не принцесса,
А та горошина.
(Мара Маланова)
Уже и нет на свете гнусного Иванова, уже и тех двух девушек на свете нет, и кос их нет, а остался в истории этот инцидент, не принц, не принцесса, а так, маленькая полукриминальная, полукомическая теперь горошина.
Но есть вещи и посерьёзнее.
Недавно узнал, что археологи, которые проводили раскопки поселений бронзового века на реке Иордан, нашли те пресловутые Содом и Гоморру.
Только не огнем их Господь спалил, а произошло небесное событие: примерно 3600 лет тому назад тут приключилось что-то похожее на Тунгусскую катастрофу. Повреждённые кирпичи, черепки, человеческие окаменевшие останки. Либо ледяной астероид, либо гигантский метеорит. Страшный удар, мощный выброс энергии, потом огонь и ударная волна – и нет города.
«Учёные считают, что именно это событие послужило поводом для библейской легенды о гибели Содома и Гоморры, описывающей разрушение расположенных недалеко от Мертвого моря городов, на которые упали камни и огонь с неба, что привело к их полному разрушению».
Ученые создали даже компьютерную модель, с помощью которой проверили все варианты: начиная с извержения вулкана и заканчивая военными действиями. Нет, не извержение вулкана, и нет, не военные действия.
Потому что ни одно из этих событий не могло создать температуру, при которой расплавится металл, сырцовые кирпичи и глиняная посуда. При обычном пожаре температура достигает 1100 градусов, а тут нужен нагрев выше 1500.
Такое уже было однажды с динозаврами.
(А мы не знали, не ждали, они не знали, как всё непрочно. Шли там себе, сидели, дышали. Как когда-то жители Содома и Гоморры, не тех библейских, а этих – условных. Как и упомянутые перед скобками динозавры за много миллионов лет до них и до нас. Их же тоже обрекло на вымирание небесное тело: на самом деле нет, недостаточно только одного условия, даже такого большого, как астероид. Мы тоже постарались, млекопитающие, уже сновавшие под ногами гигантов: изрядно изменили всю экосистему.)
* * *
По улице Жуковского
(из книжного «Листва»),
как будто бы по Питеру,
сейчас гуляю я.
Дома, домишки, домики.
Фасады и дворы.
Два шага сделать в сторону –
и Чистые пруды.
Давно ни строчки, ни полслова,
а тут, набравши темп,
глотаю воздух северный
и растрясаю эль.
Так делал Рейн по юности,
выгуливал болезнь
(болезнь зовётся астмою)
и в том спасенье есть:
идёшь, бредёшь по улице,
глядишь издалека,
как плещется, волнуется
канавка иль река;
под рифму влезет птица,
под ямб – полёт души,
и если был без воздуха,
теперь набравши воздуха,
теперь глотнувши воздуха,
дыши, дыши, дыши.
(Олег Демидов)
Дыши, пока дают. Кто его знает, что там уже летит к земле.
... Недавно я был в Благовещенске, и между всех прочих дел (выступлений, встреч) нас позвали в Институт геологии и природопользования, в лабораторию палеонтологии. Научный сотрудник Иван Болотский (огромный красивый парень, гигант, перед которым мы сами выглядели, как поздние млекопитающие перед динозавром) разрешил каждому взять из ящика, куда были свалены осколки древних костей, по одной окаменевшей косточки. Я взял самую маленькую.
Удивительно было ощущать, что ты держишь в руках дремучую древность. Её фрагмент. Знать, что этой косточке где-то 65-67 млн лет.
Ну я и сунул её в сумку, в кармашек, где лежат ключи и паспорт.
Через несколько дней вернулся, хватился её: а нет косточки. Всю сумку перевернул. Всё обыскал. Нет.
Как же так? Где?
Выпала, украли воры из первого абзаца (ну нет, конечно), испарилась при сильном столкновении сумки со столбом, выпала, когда сумка лежала плашмя в гостинице на кровати в волны отельных одеял, укатилась обратно в музей? Загадка.
БОЙ ПРИ МАДАБАЛХАНЕ
(...) мне кажется, я умираю
но как полностью неживая
особь
не получу никакого рая
я знаю
что мы с тобой не близки
и возможно
не можем
быть близки
но я прошу
избавить меня
от этой
непонятной тоски
(Федор Сваровский, опять же фрагмент)
Учёные, отчитавшиеся про прообраз библейских Содома и Гоморры, тоже были безжалостны и избавлены от непонятной тоски. Это был именно воздушный взрыв, небесное тело. В пользу этого говорит характер повреждений человеческих останков в откопанном слое разрушений. Учёные кивают головой и утверждают, что «ни один из жителей города, в котором, по оценкам историков, на тот момент проживало около 8000 человек, не выжил». Там нет даже ни одного цельного скелета. Самыми крупными находками в Телль-эль-Хаммаме были только несколько отдельных костей рук и ног со следами обугливания на краях и проломленные черепа, «все остальные кости встречаются в виде мелких фрагментов, рассредоточенных в рыхлой матрице, состоящей из золы, древесного угля и измельченного сырцового кирпича».
А мы говорим о любви, живем так, как будто мы навечно, совсем не учим историю и науку о костях.
С другой стороны, что нам еще остается?
Только надеяться, что всё будет хорошо, что нас минует страшная кара, что пронесут чашу, что огромное тело пролетит мимо нас. Что самое страшное, что сможет с нами случиться, это только больное горло, своё или чужое, осень, простуда и наше недовольство жизнью, самими собой и страной.
* * *
Пусть никогда не простудится твоё нежное горло,
не оборвётся ни разу твоё ночное пение.
Дьявол будет стоять над тобой с медным солдатским горном,
отгоняя от изголовья приливы тоски и сомнений.
Пусть никогда не исчезнет запах ветра из твоих блузок,
пусть из твоих волос не выветривается он с горя.
Я войду в шёпот сирен, как в сумеречную музыку,
различая твоё дыхание в их слаженном сладком хоре.
Я буду есть горький хлеб на пересылочном пункте,
буду спать с чёрными беженками в спортивных залах,
в сухом воздухе и перезрелом грунте
находя, как свидетельство, твой полуночный запах.
Я совершу отпевание по этой стране пропащей,
которая распадается от яда в собственных венах,
прохожим об их грехах стану я говорить всё чаще
и вгрызаться в вечерний свет, что дневному идёт на смену.
Солнце всегда встает на востоке, за спальным районом,
и своя причина найдётся у каждой отдельной печали.
Но не будет нигде такой тишины, как над твоим балконом,
и не будет такого месяца, как за твоими плечами.
Пусть же чьей-то заботы вино одолеет твою простуду,
пусть наполняет речь твою нежностью и спасением:
дети поймут, что такое любовь, когда изучать её будут –
простую, необъяснимую, мартовскую, осеннюю.
(Сергей Жадан, перевод – Игорь Белов)
И косточку, косточку. Пусть мне вернут мою косточку динозавра.