Дмитрий Воденников
Бывшие наблюдают друг за другом в сетях. Иногда из-за укрытия, если взаимозабанились (я не наблюдаю: утекла вода, так утекла), иногда как интеллигентные люди – прямым взглядом. Даже ставят друг другу лайки.
(С ума сойти. Стали бывшими, считай, мёртвыми – не физически, не приведи господь, а любовно мёртвыми – предали друг друга, поменяли, не срезав ценник, сдали обратно в магазин, а читают друг друга, раскланиваются при виртуальной встрече.)
Бог наблюдает за нами (что бы под Богом ни понимать: небеса, снег, облако формы кашалота): мы ему кажемся мелкими, смешными, чего-то там бегаем, грешим. Мы наблюдаем за Богом (что бы под этим ни понимать): просим, требуем, сетуем.
А ещё люди наблюдают за своими животными.
...Года два назад я читал книгу Франс де Вааля «Истоки морали». Там рассказывалось, что мораль совсем не только человеческое свойство. Это не новая мысль. Я про это давно уже читал. И знал, что у животных (высших) есть свод некоторых установок, которые можно условно назвать моральными.
Да и без всяких книг это ясно. Так как мораль тесно связана со стыдом, то любое проявление «внесистемного поведения» строго отслеживается самим животным и им даже бывает стыдно.
Хотя иногда кажется, что всё, что им нужно, это «мне, мне!», «дай, дай!», «вынь да положь».
А когда всё вырвут изо рта, отберут, обрекут тебя на голодную смерть, унесут под трубу, закопают про черный день, то и бегают довольные. И никаких угрызений.
Только хвостиком виляют. Если умеют. (Вот кошки не умеют. И лисы не умеют. И те, кого уже нет с нами, тоже не умеют. Ну не дано им, небесным.)
ПАМЯТИ КОТА
Вот, эти
Наши ближние, которых мы возлюбили как самих себя,
Покидают нас, оставляя нам нас самих.
Возвращаются в вечное лоно.
Всё, всё своё они забирают с собой:
Булатное отточенное смиренье,
Бриллиантовую верность,
Золотую лень,
Пламенную настойчивость,
Червлёное серебряное лукавство.
Память, шерстяная, потёртая, серая,
Севшая от употребления, потерявшая форму и размер,
Рваная кое-где (заштопать, немного поносить),
Но пока ещё тёплая, – хоть это мы успели оставить себе.
Закутавшись до плеч, мы не спим,
Сидим и сидим с тобой на крыльце,
Молчим,
Смотрим, задрав головы, им вслед,
В невероятную бездонную ночь,
В которой мерцают зеленоватой надеждой
Линии их жизней на подушечках лап.
(Сергей Круглов)
Но бог с ними, с животными.
Понаблюдаем за людьми.
Вот вышел на днях в ноябрь, пошёл в сторону парка, навстречу двигались мать и ребёнок на четырёхколёсном, почти игрушечном велосипеде.
На бордюре велосипед забастовал, накренился, мать в полунаклоне ухватила ребёнка подмышки: – Пелагеюшка, держись!
Всё тут было неожиданно. И имя Пелагея, и уменьшительная форма имени, и то, что это произошло точно передо мной. Как будто судьба специально подстроила.
Душа Пелагея Иванна проехала на пластмассовом детском велосипеде. И не упала.
(Потом Пелагея вырастет, будет наблюдать, как стареет мама. Как ускользает, падает со своего четырехколёсного велосипеда, в смерть. Тоже скажет: «Мамочка, мамочка, держись!»)
* * *
По ночам, когда приходит бессонница,
всё время гадкое что-то вспомнится:
например, как в двадцать два я кричала
на свою постаревшую маму,
перечисляла чуть ли вообще не с начала
все обиды из нутрякового хлама,
а мама плакала, а я продолжала,
потом меня несло куда-то к вокзалу,
потом я вообще уехала в другую страну.
Сколько же можно вспоминать-то, ну.
Так вот уезжала я по снежному февралю,
и с тех пор и засыпаю я на краю,
с кем бы ни ложилась, всегда лежу на краю,
и подолгу я ворочаюсь, и не сплю.
Жду, когда придет серый волк, утешитель сирых,
круглую луну, как головку сыра,
проглотит, и будет медовым его дыханье,
травами пахнущее, а не псиной.
и в тишине, в которой слышатся шаги тараканьи,
он наклонится надо мной, и зеленый взгляд
отразит искрящийся небосвод,
и слова его тоску мою утолят,
и выест он бессмысленный мой живот.
(Анна Долгарева)
Жизнь и смерть ходят в обнимку. Не было бы смерти, жизнь не была бы так подсвечена. Не было бы жизни, смерть не была бы так страшна. Ну подумаешь: уснул и не проснулся. Ехал-ехал на своём трёхколесном велосипеде и упал. (Третье колесо для устойчивости.) Кто там наблюдает за мной из-за угла? Жизнь? Смерть? Что там хранится у нас в ящике стола за всем барахлом – квитанциями, шнурами для несуществующих уже мобильных телефонов, почему-то ластиком?
Когда-то мне принесли в подарок воздушные шарики. Они долго болтались под потолком, потом осели, каждый в свой черёд. Я каждый, уже полусдувшийся, тыкал иглой – чтоб не мучались. Но последний не стал, дал сдуться до конца, потом убрал в ящик стола, почему-то мне было жалко – выбрасывать последний шарик.
* * *
На даче Маяковского глубокие снега,
космические сосны и вымершие розы.
За дачей Маяковского – широкие луга,
колхозы или, может быть, совхозы.
На даче Маяковского – всамделишный очаг,
а в нём бренчат дрова, как чёртик на рояле.
На дачу к Маяковскому заходит Пастернак
гонять чаи, когда гостей прогнали.
А в спальне Маяковского – весёлый брик-а-брак,
в углу рулоном свёрнуты плакаты.
Фигура Маяковского уходит в зимний мрак,
чтобы к калитке путь пробить лопатой.
Вот-вот вернутся внуки, Нарком и Пятилет,
начнут играть в слова, разгадывать шарады.
В столе у Маяковского хранится пистолет,
стреляющий воздушными шарами.
(Игорь Караулов)
Это я всё к чему? Моя студентка в одной из школ литературного мастерства, Юлия Малыгина, недавно написала, что задумалась о финалах (на самом деле, заметила в скобках, всё время о них думает).
«Мне говорят: “у тебя синдром финала” (всегда говорят, все много лет). И это правда, конечно, я часто о них думаю: каким должен быть финал, чтобы быть финалом?»
И потом признаётся, что всегда считала, что финалы бывают открытые, закрытые и возвращающие.
А потом прибавила к своей классификации ещё и финалы переворачивающие.
«Потом прибавились возвышающие (это когда финал встаёт на пуант и выбрасывает в другое пространство). По всем этим меткам можно отследить личные представления о катарсисе, но однажды я поняла, что теперь катарсис невозможен и отрубила себе возможность финалов вообще. А сейчас пишу и думаю: “Юль, открой себе простые финалы, когда речь просто остановилась, потому что кончилось тяга, да и всё. И тогда он сработает. Перестань усиливать, а”».
Мне очень нравится её мысль.
ПОВЕМБЕР, ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ
Я внезапно вспомнила, что никогда не говорила
с мужем об этом,
отложила пылесос, отодвинула кошку, придвинулась:
и что же, ты никогда не писал стишки? Неужели никогда не было потребности?
– моя одноклассница писала стихи
и очень хотела напечататься в каком-нибудь сборничке,
мама таскала её повсюду,
по всяким специальным местам,
девочка зубрила стихи и с выражением читала их на переменках,
не помню, какой она была,
её мама очень гордилась девочкой-поэтом,
та читала стихи собственного сочинения, мечтала напечататься в альманахе.
А я нашёл какой-то сайт, перевёл криво-косо какое-то стихотворение,
отправил, я знал как это устроено, через два месяца получил ответ,
они очень меня хвалили и просили пять долларов,
я знал, конечно, как это устроено,
я перевёл наудачу, конечно, они напечатали,
через два месяца я нашёл его в почтовом ящике
вместе с наклейками из Испании и книжками по истории НАТО,
принёс этот сборник ей и сказал: «а меня печатают».
– и что тебе сказала девочка?
– ну что она мне скажет? А, ну порадовалась за меня, порасстраивалась за себя, всё.
– знаешь, сегодня все девочки и мальчики без конца злоупотребляли этим «всё»
рифмами, ритмами, аллитерациями
и никто из них не перевёл криво и косо себя на язык другого
– это потому что тебе негде их напечатать
– это правда
– если бы ты могла их напечатать,
они бы перевели тебе свои последние пять долларов
– нет, я просила перевести себя на другой язык
– давай я тебя поцелую
– конечно
(Юлия Малыгина)
Впрочем, хватит наблюдений. Наблюдение отнимает силы. Дайте я вас поцелую.
...Недавно мне написал мой гороскопист (да-да, у меня есть астролог, он составляет мне гороскопы, гороскопы тоже ведь за тобой наблюдают, а ты за ними – вот так и наблюдаете друг за другом из звездной засады): «Сейчас надо жить на минимальной энергетике. Сказать «спасибо» тому, что удалось. Отпустить то, что не сложилось. Не рыпаться, не сетовать, не подвывать. Нет у нас сейчас ресурсов на вой. Сейчас мы все как будто прыгаем через пропасть. Весь мир. Кто-то не долетит. Но надо попробовать. Просто вложите все силы в этот прыжок, а всё остальное – забудьте».
Потом помолчал и добавил: «Вы сначала просто переживите зиму. Как говорила мама одного моего товарища: “Не будьте дураками. Живите!”»
Я его послушался.
Просто живу.
И иногда меня накрывает беспричинная радость. И на улице гадостно, и под ногами каша, и люди так себе. А идёшь и как будто счастлив.
Вдруг сквозь наушники слышишь посторонний звук. Вынимаешь наушник, а это сзади идёт парень и что-то под нос поёт, улыбается.
И понимаешь, что ты не один тут такой.