Хамство – пренебрежительное
отношение к культурным запретам
Предвижу особый интерес к этой теме у многих читателей, поскольку осуждать хамов – это наша национальная забава. При этом мы приводим множество примеров, и все они ещё свежие, потому что с хамством мы сталкиваемся каждый день. Но так как «Совлит» – литературный портал, я бы развернула тему в сторону нашего родного сообщества, и постаралась бы разобраться со своими баранами.
Обиженно рассказывать про кассиршу в магазине, придя домой, своим домашним – это просто. Но ни разу не поднимался вопрос о том, кто такие – хамы среди нас, что это за феномен, почему он спокойно существует, и почему сообщество не готово с помощью методов социального воздействия как-то изживать вседозволенность, агрессию, уничижение и оскорбление, недостойное поведение и грязную ругань на территории культуры и искусства. Я уж не говорю о том, что хамство бывает не явным, без нецензурной брани, агрессии, а, так сказать, уничижение собеседника исподволь, походя. Представьте, что вы высказались восторженно о спектакле или книге, об актёре. Если в этот момент вам скажут, что предмет вашего восторга – это самое ужасное, что может быть в мире, это тоже хамство, завуалированное под жеманство или детский наив, под шутку, сказанную мимоходом. Вас это впрямую как бы и не задевает, казалось бы – просто мнение, но, во-первых, человек сомневается в вашем вкусе, а во-вторых, разрушает вашу радость, вашу яркую эмоцию. Потому что составная часть хамства – это бестактность. Вам, например, говорят, что вы станете восхвалять любого, кому в данный момент служите, – это тоже хамство, так как высказывание посягает на вашу честь и достоинство. Не устану повторять: в интернете нет интонаций, там есть печатные буквы, ну и значки всякие. Никому не докажешь, что ты пошутил или вкладывал мягкую интонацию, если смысл слов оскорбительный.
Мы никогда не говорим хаму, что он хам, если он – свой хам.
Но хамство – это ещё и поведение в социуме, посягающее на высокие представления о порядочности. Именно по отношению к социуму – это плевок.
Однажды известный поэт, приехавший на фестиваль в Россию из долгой уже эмиграции, стоя вечером на ступеньках большой деревянной дачи, сказал задумчиво: «Я не понимаю, почему в России весь этот блуд, разовые связи, кратковременные девочки у женатых поэтов на глазах у всей компании, почему это вызывает скорее одобрение, а не осуждение со стороны остальных нормальных людей из того же круга. У нас в Америке, если становится известно, что мужчина неверен своей жене, тот становится нерукопожатным, с ним не то, чтобы не общаются, но все воспринимают это как неприличное поведение. И что важно – это значит, что такой человек и в делах ненадёжен, в дружбе, в бизнесе».
Вот о чём – «устои». Одна черта в человеке логически связана с другими чертами, поэтому нарушить норму – это значит, потерять доверие и уважение какой бы то ни было общины или общности. Вот о чём про «гения и злодейство»: один неприличный поступок – это капля дёгтя, которую не вычленишь из мёда долгие годы. Но нет, наше литературное сообщество гораздо миролюбивее и беззубее в области чужих дурных поступков, чем всё общество в целом. Мы скорее отвернёмся от человека достойного, но исповедующего иные политические взгляды, чем от человека, бросившего трёх жен без средств к существованию, или поэтессы, делающей карьеру с помощью коротких отношений с именитыми людьми, буянящей в общественных местах, вымогающей с организатора фестиваля бешенные деньги за проезд на фестиваль не из родного города, а из заграничного курорта. Другими словами, про кассиршу – да, про знакомого – молчок. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот, мы же убираемся в своём доме, чтобы не было грязи. А в своём сообществе подонков и хамов оставляем на своих местах. Может быть, кто-то продолжает общение с такими товарищами в качестве аванса самому себе и индульгенции на собственные фортели. Кто-то привык к мысли о том, что русский поэт – он же буян, борец, униженный и оскорбленный страдалец, страдающий за всё человечество. Ему же можно за это немножечко побросать своих детей по всему свету, предать товарища, вдруг публично его оскорбив, распространить сплетню, не проверив и не отстранившись от грязных склок и т. д. Что это, как не форма общественной деградации литераторов, «право имеющих».
Оговорюсь. В этой заметке я не морализаторствую, хотя очень похоже. У меня нет обиды на «собственных» хамов, я-то как раз исключаю их из своей жизни легко и бесповоротно. Но здесь не место выводить кого-то на чистую воду. Впрочем, я вовсе против судов чести или товарищеских. Речь не об этом, а о формировании общественного поведения, которое бы складывалось из частного отношения каждого из нас к хаму, который уж не «грядёт», а стоит твёрдо на нашей земле и в нашей культуре. Хамство – это прежде всего и обязательно публичное проявление. Его невозможно не увидеть, но возможно не опознать, если забыть о самоуважении.
Примеры в моей заметке – это всего лишь примеры. Но я хотела бы понять тех потребителей хамства, кто забыл понятие чести, чувство достоинства, или подаёт руку «неприличным» людям. И конечно, нужно сказать, что людей принципиальных в нашем сообществе тоже много. Они придерживаются принципов и могут защитить честь женщины или призвать к ответу зарвавшегося грубияна. Но системным поведением здесь и не пахнет. Это значит, мы забыли – для чего одёргивают хамов.
Мы все в меньшей или большей степени знаем лично по нескольку сотен людей, с которыми в разных местах пересекаемся по литературным делам и читаем их блоги в соцсетях. До нас доходят рассказы (даже не сплетни (сплетни носят осуждающий характер), а просто информация) о том, какие изменения происходят с тем или иным поэтом, прозаиком, критиком. Отчасти, потому что биография творческого человека важна для понимания его творчества, мы обращаем внимание на эту информацию. Но факты непристойного поведения, подобные тем, о которых говорил мой товарищ на фестивале, почему-то не влияют на наше отношение к человеку. «Это его личное дело», – говорим мы себе, что бы человек ни натворил.
Ударил пожилого поэта в лоб, хладнокровно сняв перед этим свои очки, – простим и забудем. Ни с того ни с сего устроил побоище в Литературном салоне, – аккуратно выведем на свежий воздух. Обозвал женщину, мать своего ребёнка, вывалив всю подноготную, все грязное бельё в блоге, – вообще ничего страшного, зато талантливый и веселый. Соблазняешь состоявшихся поэтов для того, чтобы войти в круг литераторов, ах как мило. Ездишь на фестивали каждый раз с молоденькими студентками или начинающими поэтессами – вообще не наше собачье дело. Материшься без остановки, – зато преподаешь в институте, наверное, так можно.
И наверняка, так именно и возникает цепочка последователей в литературном цехе, да и среди читателей – если даже поэт! светоч! матерится, гуляет, пьёт, то, наверное, такова судьба русского поэта. Такое прежде всего вызовет сочувствие и понимание, и вряд ли отторжение.
А тем временем, мы будем хоронить и хоронить очередных поэтов, деградировавших от водки под влиянием этого странного «устоявшегося имиджа». Но мы же сами создаём фон, благоприятствующий этой деградации. Двадцать с лишним лет активной работы в Москве различных литературных площадок сопровождалось последующими гулянками какой-то части участников поэтического мероприятия до кондиции овоща.
Совершённое поэтами в пьяном виде можно рассказывать месяцами без остановки. Мы бахвалимся этим. И ничего не происходит, ничего не меняется в нашем отношении к человеку, который по меркам интеллигентного, христианского или общечеловеческого поведения нарушает все социальные нормы. Причины? Либо ценностные ориентиры для нас значат не больше детских страшилок, то есть утрачен смысл к ним стремиться, либо мы не понимаем, зачем нужны эти «культурные запреты», нормы, ограничивающие распущенность и вольницу. Мы думаем, что никакого сообщества нет, однако перелистывая фамилии друзей в Фейсбуке или страницы авторов на «Стихи.ру» – мы знаем что-то о доброй половине ленты. При встрече мы можем этих людей идентифицировать, вспомнить, где ещё мы с ними бывали раньше, чем они занимаются, с кем дружат, в каком журнале печатаются, какие у них стихи и прочие детали. Мы общаемся на церемониях награждений, на юбилеях журналов, раскланиваемся, а потом оказывается, что часть этих людей люто ненавидит другую часть.
Однажды, много лет назад, прошел среди литераторов слух, что с сообществом хочет встретиться Президент России В.В. Путин. Это было время рассвета множества литературных фестивалей, встреч с заокеанскими друзьями-поэтами, вольного духа, обсуждения в первую очередь не литературных, а политических дел и именно в нашей стране, махания кулаками в сторону ушедшего Советского Союза, но ещё не было Майдана и все мы дружили.
Но как только совещание такое стало вырисовываться, и множество писателей было приглашено на встречу, и были организованы секции, на которых должны были быть выработаны актуальные вопросы по различным жанрам, и все мы стали совещаться загодя и открыто в соцсетях – вот тогда вдруг от дружбы со многими из российских писателей отреклись их заокеанские друзья. Моя фраза о том, что пожилым писателям нужно оказывать социальную поддержку, нужно разбираться с писательской собственностью и дачами, была поставлена с ног на голову, и один из самых близких мне людей, живущий за океаном, поддакнул, когда меня в большой либеральной статье обвинили в неприкрытой корысти.
Все это к правде не имело никакого отношения. Они заранее прямо и обиженно упрекали нас в карьеризме, служении режиму (такой милый оборот) и чуть ли не в консолидации с дьяволом. Хотя заранее было известно, что половину дня писатели проведут в работе секций, и только на час потом сойдутся в зале для встречи с Президентом, и по сути, ничего сверхординарного так и не произошло ни на совещании, ни потом. Президент приехал, поговорил, выступили уважаемые люди на сцене, потом из зала. Их чаянья оказались всё-таки противоречивыми, Путин не понял, чего писатели хотят, если не готовы объединяться, и уехал. Никаких клятв верности не потребовал, работать на государство не заставил, на пряники и кнуты не намекал. А на нас вылились ушаты грязи от крайних либералов, и с этого момента начала расширяться трещина между нами, после Майдана ставшая глубокой бездной, которую не перепрыгнуть. Хамство стало оружием идеологических противников.
В самые ожесточенные дни Майдана я писала украинским друзьям в соцсетях, что мы братья, что вчера ещё мы с ними пели над Днепром украинские песни, и они были рады нам, приехавшим из России поэтам. Но эти люди – мои друзья – мне отвечали, что мы не братья и никогда ими не были. Но главное, мало кто из друзей выражал свои мысли чистым, спокойным языком, как это было положено когда-то в спорах, не переходя границы. Многие помнят, какая брань стояла в интернете, в какие дали посылали все всех в то время – в 2014 году и несколько лет ещё.
Потом началось противостояние, в том числе из-за Крыма, а я ездила выступать в Университет Севастополя буквально месяцев через десять после присоединения и видела своими глазами, какое было ликование у людей, вернувшихся в Россию вместе со своим Крымом. Я не могла идти против объективной реальности, заниматься демагогией про международное и внутренне право Украины, потому что приоритет цивилизованного решения народа несомненен.
Но вдруг в соцсетях, где мы живём по необходимости и с коммуникативной пользой, стали появляться злобные и вполне реальные люди, наши же знакомые, которые стали позволять себе антигуманные высказывания. Я говорю не о так называемых ботах, а людях, которых я знаю. Например, когда упал самолет с оркестром Ансамбля Российской армии им. А.А. Александрова и доктором Лизой на борту, эти люди позволяли себе злорадствовать и выражать удовлетворение: так ей и надо – нечего было в Сирию лететь, нечего было с Путиным якшаться. Эти комментарии печатали в день гибели прямо под горькими постами с соболезнованиями.
Подобные гадости раздавались из уст людей, имеющих отношение к литературе, к другим видам искусства. И это, на мой взгляд, не имело и не имеет отношение к уточнению своей позиции, своей политической окраски, это явление нарастало, как казни египетские.
И вот прошли времена, когда заходить за грань в своей лексике, плюясь ненавистью, было поступком из ряда вон выходящим, непривычным, шокирующим. Наступили времена повальной моральной безнаказанности в сети.
Причина того, что хамство стало делом обычным, на мой взгляд, в отсутствии социальной этики общения в сети, которую нельзя установить сверху. Её должно выработать на основе своего воспитания, чести и достоинства всё сообщество. Вина в том, что нас приучают к скотскому общению, лежит на тех, кто избрал для себя такой способ высказываний на общие темы. Они будут насаждать уродство общения, пока им не перестанут подавать руки, пока хамство не станет поводом кануть в безвестность, а не наоборот. Нужно перестать позволять хамам чувствовать себя героями. Нужно вспомнить, что такое интеллигентный человек, представитель какой-то культурной формации, несущий в себе код духовности и традиции, понимание высших истин человеческой жизни.
Нужно ли хамам объяснять, что оскорбительный тон и оскорбительная тема разговора могут больно ранить человека? Напомнить можно, некоторые сразу потеряются. Но, в основном, эти люди пиарятся за счет вызывающего поведения, а про боль не то, чтобы не знают, они выбрали себя, а не комфорт окружающих.
Речь в моей статье идёт о разновидностях хамского поведения и хамских высказываниях людей, входящих в литературное окружение многих из нас. От своего окружения ожидаешь взаимоуважения а, в случае, если взгляды расходятся, то обозначения своей позиции литературным языком, пусть эмоциональным, но не враждебным, не агрессивным.
Приведу пример. Я опубликовала пост о новой премьере в театре МХАТ им. М. Горького, а мой старинный знакомый журналист Эргали Гер в комментарии написал: «…стоит только представить Ольгу Бузову во МХАТе, как тянет выпить, ещё раз выпить и хорошенько проблеваться прямо в вашем театральном фойе…» Поскольку Эргали не извинился на моё замечание, считаю возможным этот пример здесь привести и разобрать его. Хамство не в том, что именно осуждает корреспондент, под моими постами дозволено высказывать свою позицию, я уважаю собеседника. Здесь важно то, что человек, зная, что я служу в МХАТ, выражает желание осквернить его, тем самым отказывая мне в уважении, хотя выбор исполнителей ролей со мной никак не связан. Как можно убедить меня в «кощунстве» с Бузовой, оскорбив меня, неясно. Какой механизм действует во время написания этих слов корреспондентом? Вероятно, злоба. Направлена она на меня. Автор надеется меня переубедить? Нет, конечно. Он желает повыше сфонтанировать своей злобой. Хамство всегда бывает только ради хамства, потому что оно бессмысленно. Но хамство – это эмоциональное насилие, потому что оно воздействует на наши чувства и огорошивает в части наших представлений о человечестве.
Говорят, слово «хам» в русскую речь ввел И.С. Тургенев, взяв его из польского языка, где хамами назывались крестьяне в отличие от шляхты, которая считалась потомками другого сына Ноя Иафета.
В России у этого слова на этапе вхождения в язык было совершенно другое значение. Хам – это носитель духа мещанства или вовсе бездуховный товарищ, не способный разобраться в тонких материях, как Лопахин из «Вишневого сада» или Наташа из «Трех сестер». То есть это человек, претендующий на высокородное происхождение или хотя бы благородное поведение, но на деле не понимающий, что это такое.
В современной же России, которая прошла совершенно отдельное, повальное советское бытовое хамство периода застоя, сейчас образовался новый вид хамов – намеренные хамы, выступающие в этой маске в своей общественной жизни, выносящие хамство в качестве своего реноме, приучающие общество к тому, что от этих конкретных лиц исходит и будет исходить хамство и бороться с этим бессмысленно, потому что они «чистильщики» леса. Вспомним хотя бы В.А. Жириновского в его приступах поношения всего и вся. Это хамство ради хамства, ради поддержания имиджа хлёсткого политика, умеющего «вдарить» словцом. Что он говорит, никому не важно. Иногда это умные вещи, но, в основном, это шоу. А шоу почему-то нравится людям. То же поведение, но с конкретным адресатом агрессии, например, у Владимира Соловьева на его «Вечерах…».
На самом деле, они такие же чистильщики, как агрессивные активисты разного рода сексуальных меньшинств, крайние либералы, поборники изъятия детей из семей, любители полицейских режимов и кто угодно ещё, навязывающий свою узкую позицию в качестве истины в последней инстанции.
Но есть хамы другого рода. Это писатели с определенным литературным весом, со своим кругом читателей, даже некогда представлявшие российскую литературу, драматургию, даже в прошлом главные редактора…
Приведу одну цитату такого товарища. В случайно оказавшейся у меня газете «Аргументы недели» за 17 марта 2021 года под названием «Зачем карманнику запонки?» Юрий Михайлович Поляков отвечает на вопрос о последней книге Гузели Яхиной: «Ну, вот! Опять! Неужели нечего у меня спросить о настоящих писателях?»
И это ещё цветочки, вполне безобидные по сравнению со всем остальным. Далее Поляков высказывает своё мнение о том, что Яхина – это издательский проект, навязываемый читателю, подвергает сомнению её профессионализм. Потом немного сплетен про то, что за Яхину «вписались серьёзные казанские руководители», а дальше Поляков упоминает даже о «внутрицеховой этике», напирая на плагиат со стороны автора «Эшелона на Самарканд», которая якобы воспользовалась блогерскими записями одного историка. Но Юрий Михайлович сам нарушает внутрицеховую этику, рассуждая о низком уровне книг прозаика Яхиной с помощью стойкого и любимого всеми «одна бабка сказала». Вдруг в конце статьи Поляков признается, что сам Яхину не читал: вот ещё время тратить! Кроме того, плагиат, то есть выдача чужого текста за свой, на момент написания статьи ещё никем не доказан. Далее Юрий Поляков снова упоминает о профессиональной порядочности, которая, якобы, для Яхиной – пустой звук. В чужом глазу соринку нашли, а в своём бревно не заметили-с, Юрий Михайлович.
Формально писатель, об интервью которого шла речь выше, выступает от профессионального литературного сообщества. Писательское сообщество лишь в малой своей части могло бы делегировать ему такие права. Но читатели в этом не разбираются и принимают за чистую монету эти серьёзные обвинения, а по сути оскорбления. Но совершается ещё одно этическое насилие над сознанием людей: писатель Поляков демонстрирует с полосы печатного издания некий эталон общения, эталон официального обличения, а по сути хамского отношения к коллегам по цеху. Мало этого, идёт дискредитация идеи, которую Поляков продвигает: при создании исторического романа требуется внимательное, объективное и полное изучение истории. Но средства – тот хамский тон, который он избрал, – девальвируют его вполне правильную, на мой взгляд, позицию в отношении Голода в Поволжье, и в целом, патриотическую идею. Он сшибает по ходу статьи с книжных полок и книги других замечательных писателей, авторитет которых уже несомненен для огромного числа читателей – это Прилепин и Водолазкин. Не странно ли, что при этом популярность книг самого Полякова намного ниже. Здесь вообще многое… о низости.
«Чепуха, записанная буквами»; «Злобное, неряшливое <…> безответственное фэнтези»; «клиническая графомания», «наёмные канарейки» (это про Галину Юзефович), книгу «навязывают посредством тотальной рекламы, как прокладки с крылышками» – вот эпитеты, которыми господин Поляков награждает своих коллег и их книги. А вот о премии «Большая книга», то есть о детище лица, ставшего вдруг неприятелем Полякова: «Жюри “Большой книги” выискивает в общем потоке новинок русофобские сочинения с дотошностью макаки, выбирающей вшей из шерсти подружки». «Хлёстко!», – скажете вы?
Предположим, по сути, многое из того, что говорит Поляков о русофобском литературном процессе, я вижу своими глазами. Но зачем давать оппонентам в руки козырь: хамскую провокационную интонацию, которая почище интонации самых ужасных статей сталинского периода, разгромивших не одного деятеля литературы и других видов искусства?
Пример с Поляковым приведён не для обсуждения его позиции по сути, а для демонстрации того, что подобный вид хамства подрывает авторитет целого сообщества, поскольку апеллирует к внешней аудитории, рассказывая им как раз о нравственных канонах. При этом автор в этот момент – образчик низкого сленга и субъективной агрессии. Такую агрессию трудно объяснить яростной позицией борца за справедливость и чистоту рядов: тон, отсутствие аргументации и доказательств, наличие сторонних причин порицать того или иного писателя, сотрудничество долгие годы с Роспечатью и дружба с руководителем агентства все долгие годы существования «Большой книги» говорят о хронической ангажированности нашего героя.
Вид такого хамства, кстати, практиковался и в той газете, которой долгие годы руководил Поляков, позоря ещё и это историческое издание подобными хамскими старорежимными разгромными заметками. Не разгромили бы мы с такими успехами ещё и читателей, которые, как ни всматриваются, не могут найти среди нас образчиков интеллигентности и источники мудрости, которые были ещё совсем недавно в нашей культуре.
И в заключении, хочу сказать, что на мой взгляд, хамство с той стороны прекратится, если на этой стороне вспомнят о таких понятиях как честь и достоинство, принадлежащих нам по праву рождения. Уважение к себе самому и требование уважения к нам от окружающих растаптывалось на протяжении многих лет, со времён застоя, в девяностые и в начале двухтысячных. Пришло время возрождать в себе самоуважение и благородство манер, речи, привычек и тонкость души, не позволяя никому вторгаться в это пространство.