Гласность, стремительно ворвавшаяся во время «перестройки» в советскую журналистику и гуманитарные науки, беспощадно переворачивала сложившиеся представления о многих явлениях и событиях. С одной стороны, появившаяся свобода слова, возможность отхода от официальных позиций пролила свет на многие вопросы, перевернула представление о них. С другой – неконтролируемый процесс породил массу неподкрепленных версий, конспирологических теорий и домыслов, которые переходили порой границы этики в погоне за новыми сенсациями и разоблачениями.
Несмотря на то, что Владимир Маяковский в своей предсмертной записке просил «не сплетничать по поводу случившегося», в конце восьмидесятых смерть поэта обросла легендами и откровенными слухами. Самыми яркими произведениями, меняющими представление о жизни и смерти революционного лирика, стали книга Юрия Карабчиевского «Воскресение Маяковского» и расследование Валентина Скорятина «Маяковский – «Кто, я застрелился, Такое загнут!». Если первое произведение можно отнести по большей части к литературной критике, исходя из большого количества текстового анализа, то второе содержит массу фактов из рассекреченных архивов КГБ.
В этой статье мы не будем анализировать кончину поэта, это за нас делали, делают и продолжат делать другие. Предметом нашего небольшого расследования станет версия о том, что Владимир Маяковский был завербован агентами ОГПУ, в частности Яковом Аграновым и Валерием Горожаниным.
Лучшим местом для поиска самых распространенных сплетен является Интернет. Вводим в поисковую строку браузера запрос «Маяковский и ОГПУ» и первой ссылкой отображается одно из самых известных российских информационных изданий «L!FE».
Яркий заголовок «Лиля Брик и чекисты: как возлюбленная Маяковского работала на спецслужбы» сразу же привлекает сенсационностью, а фото Лилички с выпученными глазами с обложки первого издания поэмы «ПРО ЭТО» заставляет поверить, что вот-вот откроются новые факты из биографии советского глашатая и его главной музы.
Но интрига рассеивается, когда искушенный читатель находит грубейшие фактологические ошибки уже с первых строк материала: «В 1920-х в Москве появился салон Лили Брик. Среди его частых гостей были Есенин, Мейерхольд, Пастернак». Дело в том, что вышеуказанный литературный салон открылся только в 1926 году. То есть, на следующий год после того, как Сергей Александрович окончил свой жизненный путь в «Англетере». Если вы подумали, что это неточность, то читайте дальше и узнаете, что к певцу рязанских полей присоединился и Велимир Хлебников, почивший еще в 1922 году. Масса ошибок и сомнительных заявлений пронизывают текст и далее. Занимательно и то, что перед нами не страница «желтого издания» или малоизвестного сайта, а один из крупнейших и авторитетнейших российских информационных порталов.
Теперь вернемся к «перестройке» и уже упомянутому нами Валентину Скорятину. Дело в том, что журналист действительно в течение четверти века изучал жизнь и смерть поэта, в том числе используя архивы. Рассекречивание части документов спецслужб стало почвой не только для расследования смерти Маяковского, но и открыло ранее неизвестные факты. Например, что Лиля и Осип Брик действительно имели удостоверения ОГПУ, то есть были не только завербованы, но и активно задействованы в работе спецслужб.
Имея богатую фантазию, можно много и долго представлять, как Лиличка была направлена к поэту для контроля над поэтическим рупором страны Советов. Отсюда, вероятно, появились догадки, что сам Маяковский тоже был сотрудником ОГПУ, хотя эта информация сразу бы всплыла из архивов вместе с с вербовкой Бриков. Однако нет. Да и Владимир Владимирович познакомился с Лилей задолго до революции. Контроль над поэтом в то время был явно нерациональным и фактически невозможным.
Говоря о литературном салоне Бриков в Гендриковом переулке надо признать, что частыми или даже постоянными гостями были одни из самых известных чекистов страны: Валерий Горожанин и Яков Агранов. Последний имеет прямое отношение к гибели другого известного русского поэта Николая Гумилева, он лично подписывал приказ о его расстреле. Возникает вопрос, насколько были связаны Маяковский и высокопоставленные чекисты, с какими целями те посещали салон, знал ли поэт о роли Агранова в гибели Гумилева, о терроре и репрессиях.
Важно отметить, что во второй половине 20-х годов аппарат государственной безопасности уже имел развитую и многочисленную сеть агентов. То есть, для слежки было бы глупо и непрактично привлекать верхушку структуры. Для этого были другие люди. Известно, что Маяковского и Горожанина, как ни странно, связывали совместные литературные проекты и вполне тесные приятельские отношения. Стихотворение Маяковского «Солдаты Дзержинского» посвящено именно Горожанину и явно служит не доказательством вербовки, а результатом романтической восторженности поэта отвагой «врагов контрреволюции», что было характерным для общества того времени. Горожанин в свою очередь консультировался с Маяковским как с редактором, хотя, возможно, одной из задач, как раз было установление тесных связей с поэтом с целью контроля.
Яков Агранов занимал более высокую должность и, согласно одной из версий, в круг его задач входил контроль над деятелями культуры. Однако частое пребывание в салоне, а не поездки по разным менее благонадежным культурным собраниям заставляет усомниться в этом. Скорее всего, выбившемуся «из грязи в князи» Агранову самому нравилось блистать в свете советской богемы. Одно другому здесь, конечно же, не мешает.
Знал ли Маяковский об участии Агранова в расстреле Гумилева? Тоже вряд ли. Официально Николай Гумилев был объявлен одним из заговорщиков антисоветского восстания, однако имена исполнителей наказания не афишировались. Кроме того, Маяковский был знаком с Анной Ахматовой -- бывшей женой репрессированного поэта. Общение одновременно с Аграновым и Ахматовой, было бы для Маяковского маловероятным, если бы он знал правду о расстреле.
О терроре и репрессиях Маяковский, конечно же, знал. Нельзя было не видеть чудовищного насилия в разодранной мировой и гражданской войнами стране. Но на фоне всеобщего разделения страны на два фронта, отсутствия компромисса, кризиса гуманитарной мысли в целом, а также усиления советской машины пропаганды, террор и другие факты государственного насилия виделись большинству как неизбежные и жизненно необходимые инструменты защиты молодой страны Советов. Чекисты воспринимались Маяковским как солдаты, борцы за революцию, а не карательный орган. До Большого террора, коснувшегося во многом интеллигенции, оставалось еще десять лет.
Нахождение чекистов в салоне Бриков во многом и может объяснить вербовку Лили и Осипа. Скорее всего, это было добровольное вступление в ряды чекистов с банальной и практической целью завладеть возможностью выезда заграницу, а также покровительством всесильного ОГПУ. Кроме того, Эльза Триоле, родная сестра Лили Брик в 1928 году стала женой Луи Арагона – выдающегося французского поэта и по совместительству большого друга верхушки Французской коммунистической партии. Возможность выхода на информацию о французской политической элите – не менее значимый для ОГПУ повод внедриться в культурные круги, чем контроль за Маяковским.
Журнал «Вокруг света» в 2014 году посчитал, что в целом за свою жизнь поэт проехал около 150 тысяч километров во время путешествий. Маяковский побывал в Мексике и Соединенных Штатах, шесть раз посещал Берлин, столько же раз Париж, был в Ницце и Праге. Может быть, именно в зарубежных поездках поэт мог осуществлять разведывательную деятельность? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно разобраться в том, чем именно занимался в поездках поэт, с кем встречался, где именно был.
Конечно, Маяковский встречался и с творческой интеллигенцией тех стран, которые посещал, общался с представителями русской эмиграции, но при ближайшем рассмотрении видно, что упора на этом поэт не делал, за исключением Парижа, где к посещению светских раутов Маяковского склоняла любовь к Татьяне Яковлевой.
Мексиканский художник Диего Ривера вспоминал, что во время поездки в Мехико Маяковский воспользовался вагоном второго класса, несмотря на то, что принимающая сторона приобрела для советского поэта билет в вагон международного класса. Маяковскому было интересно смотреть на все изнутри, увидеть Мексику глазами простого мексиканца, а не иностранного туриста. То же самое происходило и в США. Маяковский часто посещал рабочие кварталы и производство. Проследить стремление Маяковского проводить время с определенными личностями, кроме друзей и любимых женщин, невозможно из-за явного отсутствия такового. Во время одной из поездок поэт вообще не выходил из своего номера в берлинской гостинице.
Еще одним косвенным доказательством нецелесообразности вербовки поэта является его профнепригодность для внешней разведки. Маяковский говорил на русском, грузинском и немного на немецком, но не знал ни английского, ни французского языков на должном уровне. Во Франции переводчиком поэта была Эльза Триоле, в Америке – старый друг футурист Давид Бурлюк. Маяковский шутил, что в Париже ему приходиться изъясняться на «триоле», а в США на «бурлюке».
Очевидно, что Маяковский был под аккуратным присмотром органов госбезопасности, ведь эмиграция поэта такого уровня была бы сильнейшим ударом по имиджу Советского Союза. Поэтому даже теоретическую возможность такого сценария чекисты должны были предотвратить. Но также очевидным представляется и то, что свободолюбивый и дерзкий Маяковский не оставлял возможности для успешной вербовки. Бунтарский дух плохо совместим с работой такого плана.
Нет никакой уверенности в том, что домыслы о сотрудничестве Маяковского с агентами ОГПУ не будут всплывать и дальше, но это расследование может помочь нашему читателю разобраться в истине на основании множества прямых или косвенных аргументов, не строить неподкрепленные фактами предположения. К тому же, как мы знаем, «покойник этого ужасно не любил».