Мария Ватутина
Однажды после вечера во дворе музея Окуджавы в Мичуринце мы – выступавшие там ученики Игоря Волгина – перебрались на его дачу на обещанные шашлыки. В просторном сосновом саду, в отдалении, мы разместились на стульях, бревнах и каких-то еще насестах. Дымил мангал, и молодая подруга, она же будущая жена Игоря Леонидовича Катя, в тот раз впервые представленная близкому кругу, выносила на садовый стол мужественно заготовленные яства. В центре кружка восседал Евгений Борисович Рейн. Рядом – как всегда остроумный и бодрый обитатель дачи.
Рейн говорил. Татьяна Полетаева, поэт и вдова Александра Сопровского, посетовала на то, что никто не догадался взять с собой диктофон. Времена были еще такие, когда не во всяком телефоне водился диктофон. Но я вдруг вспомнила: у меня в сумке есть маленький диктофончик, наличествующий по адвокатской привычке.
Евгений Борисович к тому времени уже несколько десятков минут развлекал нашу компанию рассказами о жизни поэтов и стихами.
– Женя, я понял, кто ты есть, – шутливо говорил Волгин, – ты есть энциклопедия русской жизни.
Все подхватывали, радуясь вспомнить все те атрибуты времени и особенно гастрономии, которые описал Рейн в очередном стихотворении.
– А вот замечательное стихотворение! – вновь восклицал сам поэт о себе самом, – За-ме-ча-тельное!
И читал еще. Про футбол. О том, как он, Рейн, играл в футбол, отбивал пенальти. Потом читал еще и посвящал Волгину. Игорь Леонидович «просил занести в протокол». Спустя секунду Рейн добавлял: – Посвящено всем нашим женам!
«Однако, однако из пламя и света…» И в каждом стихотворении были рейновские атрибуты времени, перекличка с великими предшественниками и неповторимый интонационный взрыв, потому что поэзия Рейна – она вся на нерве, и в ней непременно происходит ядерная реакция, вулканический выброс.
Это были те прекрасные моменты, которые не забываются. Особенно, если такой титан уже подошел к тебе днем после выступления и похвалил. Так и сидишь с этой похвалой в обнимку, удивляясь и осознавая.
Когда незадолго до этого моя дипломная подборка в Литинституте попала для оппонирования к Евгению Борисовичу, мы знакомы не были. Я лишь заходила к нему на семинар, присматривалась, сравнивала. Рейн вел семинар с перепадами настроения, но не случайными, а спровоцированными со стороны студентов.
Поскольку меня предупредили, что Рейн положительные отклики дает очень редко, я особенно не надеялась. Рецензию его я храню, как реликвию или медаль, которую моим потомкам стоило бы тоже беречь и передавать по цепочке, потому что про этого человека Иосиф Бродский писал: «На мой взгляд, Рейн наиболее значительный поэт нашего поколения, то есть поколения, к которому я принадлежу…».
О Рейне, которого застало и мое поколение, ходят легенды, анекдоты и ужастики. Их рассказывают или его ученики, или товарищи, или он сам. Ну, просто он непосредственный и добрый. Его горло наполнено рычанием, грассированием, порой громогласными воплями, как будто там постоянно варится, булькая и шкворча, какое-то варево. Но в жизни он тихий и добрый, лукавый, потому что знает, что его очень естественная детскость и самоупоение, веселят и забавляют друзей.
– Женя, это ты мороженое изобрел?
– Я! – соглашается.
Чуть позже:
– Могу почитать стихи Лосева! У меня же патологическая память!
После часового чтения Рейном своих стихов (вместо совместного радостного поедания шашлыка) Игорь Волгин иронично провозглашает: а не канонизировать ли нам Рейна! Кто-то тут же подхватывает и предлагает позвать с соседней дачи отца Владимира Вигилянского, кто-то другой озадаченно: – А ты крещеный, Женя?
По словам Евгения Борисовича, его крестила няня, когда ему было два года.
– Она была русская Татьяна Григорьевна Антонова.
И тут же он добавляет:
– А знаете, чья она была младшая сестра? Антонова – руководителя Тамбовского восстания. У нее всех расстреляли: мужа, сына, племянника…
И какая, в сущности, разница, что у Александра Степановича(!) Антонова было лишь две старших сестры Валентина и Анна… Подумаешь! Но какое гениальное мальчишество!
Тут Рейн загрустил, а шумовым фоном все еще шло обсуждение – как канонизировать? Как праведника или великомученика… «Только не мучеником», – где-то вдалеке кричу я на записи.
Мрачный Рейн начинает читать:
Толпа всегда терзает гения
во временах и в волчьей стае,
и ожидает лишь мгновения,
подшёрстком злобы обрастая.
Любые поощряет странности,
все разновидности бутылок,
но не прощает всею стадностью,
что он не строится в затылок…
Рейна часто снимают, всем известны его венецианские прогулки с Бродским, он при жизни становится героем художественных фильмов о той эпохе, когда они были молодыми. И всем понятно, что Евгений Рейн из Ленинграда – Санкт-Петербурга.
Он родился 29 декабря 1935 года, за шесть лет до войны. Лет в восемь начались стихи. А с девятого класса знаком со Львом Лосевым. А потом и с соседом Сергеем Довлатовым.
…Был мой папа архитектор,
был мой дядя неудачник…
Папа был убит под Псковом,
без ноги вернулся дядя.
Мы стояли на платформе…
В сорок первом… в Ленинграде…
Отец – архитектор Борис Григорьевич Рейн, родом из Харькова, мать преподавала немецкий язык и литературу, звали ее Мария Айзиковна Зисканд, она была родом из Екатеринослава. Борис Григорьевич погиб под Нарвой в 1944 году. Вот откуда «сиротское детство». 22 июня 1941 года Евгений Рейн мальчиком оказался в Москве по дороге в Кисловодск, куда его везли лечить бронхиальную астму. К счастью, не поехали. Позже были эвакуированы с мамой на Урал и вернулись сначала в Москву, а потом в Ленинград, в 43-м.
Я – жидовская морда,
я – советский еврей,
заявляю вам твёрдо
пред Отчизною всей,
я родился в имперском
городочке Петра,
где калёным напёрстком
душу выжгла беда,
на Неве и на Каме,
на Днепре и на Пре
я махал кулаками,
я рыдал во дворе…
Он жил в Толстовском доме – старинном доме на улице Рубинштейна. У него было обычное советское детство с футболом, школой, книгами. В период становления поэта это – Илья Сельвинский и Эдуард Багрицкий, отчасти Владимир Луговской: поэзия советского конструктивизма.
Евгений Борисович признавался, что выбор Технологического института был абсолютно случайным, в основном, повлияла мама, которая боялась, что из-за национальности сыну будет трудно устроиться на работу и нормально зарабатывать.
Сложности не заставили себя ждать, но скорее из-за принципиальности, а не из-за национальности. На какое-то время его даже исключили из института, потому что неосмотрительно в институтской газете написал статью об импрессионистах, вызвавшую недовольство руководства. Его раскритиковали в «Комсомольской правде» по доносу человека, который по словам Рейна потом «посадил Бродского». Евгений Рейн поехал в экспедицию на Камчатку, а, вернувшись через год, все-таки окончил другой – холодильный – институт. Он пробовал работать механиком цеха, но поэзия и литературная работа притягивали мощно и постоянно. Он писал стихи, но их не печатали. В 1962 году в альманахе «Ленинград» напечатали два стихотворения, но больше так не везло до 1984 года. Семнадцать лет книга Рейна пролежала в издательстве, хотя поэт был благословлен и привечен великими предшественниками: Анной Ахматовой, Арсением Тарковским, Борисом Пастернаком, Борисом Слуцким, Павлом Антокольским.
Валерия Яковлевна Познанская, двоюродная тетка по отцу, познакомила молодого поэта с Ахматовой на приеме в ее честь, позже он сам поехал к Анне Андреевне и стал постоянным гостем у нее.
В 1971 году он переехал в Москву. А если вспомнить историю, уже был ХХ съезд партии, Будапештское восстание, в 1959 году состоялось знакомство с Ахматовой, в 1961-м году Рейн уже сам знакомит Анну Андреевну с молодым Бродским, и в 1964 – был суд над ним, а в 1966 году Ахматова умерла. Много времени проводил в Москве.
Дружба с Иосифом Бродским продлилась всю жизнь. Думаю, что это была еще и благодарность Иосифа Александровича за то, что старший товарищ первый принял его всерьез и ввел в литературное сообщество, что ли, показал людям. Бродский на пять лет младше Рейна, и Евгений Борисович стал первым критиком и слушателем стихов будущего нобелевского лауреата. Бродский потом несколько раз очень точно анализировал и поэзию Рейна и его фигуру в литературном мире. Как тут не вставить такую точную цитату из статьи Бродского «Трагический элегик»: «…При этом зрению данной птицы присуща его неизменная ястребиная острота, придающая обычно стихотворениям Рейна сходство с живописью, с тем, впрочем, отличием, что задник в них всегда прописан гораздо отчетливее, чем передний план».
А еще Иосиф Александрович отмечал особый поэтический слог, и если хотите, словарь Рейна, на 80% состоящий из существительных, и в самую последнюю очередь из прилагательных. Его поэтика существенна, она перебирает детали, она акцентирует внимание на атрибутах бытия.
Видимо, из-за принадлежности к умеренно-оппозиционным кругам, а также из-за дружбы с опальным поэтом, книг и публикаций в советское время у Рейна было мало. Подборки выходили за границей.
Евгений Рейн поступил на Высшие сценарные курсы в Москве, впоследствии он стал сценаристом более чем двадцати документальных картин.
В 1979 году готовили альманах «Метрополь», в который вошли и стихи Рейна. Альманах выпущен без согласования с властями и органами цензуры. Теперь поэту было практически невозможно найти работу по специальности, какое-то время занимался документальным кино, работал в геологических партиях на Дальнем Востоке, на ленинградских заводах.
Рейн был трижды женат. Галина Наринская стала его женой сразу после института, в этом браке родилась дочь Анна Наринская, ныне известная как писатель, литературный критик, журналист. Интересный факт – отчество у Анны, согласно Википедии, Анатольевна, по отчиму Анатолию Найману.
Во втором браке с переводчицей американской и английской литературы Натальей Рувинской родился сын Борис. Борис Евгеньевич окончил институт книготорговли. Пробовал себя в разных профессиях. Так, согласно справке сайта Московской организации Литераторов Союза Литераторов РФ лаборантом, почтальоном, редактором, декоратором во ВГИКЕ, но работал и по специальности, сотрудничал с крупными издательствами. Он также пишет стихи, причисляет себя к «неосимволистам». Его публикации выходили в «Арионе», издана книга «Междуречье слов», отмечен премией Юрия Мамлеева. Страничка Бориса есть на сайте Стихи.ру.
Около десяти лет длился каждый из этих браков. С третьей женой Надеждой Викторовной Евгений Борисович в браке более тридцати лет. Она искусствовед, боевая подруга поэта, которая заботиться о его здоровье и ведет его дела.
После долгой блокады, которую претерпел Евгений Борисович в советскую эпоху, с 80-х годов его публичная слава резко растет. Его печатают в журналах, выходят книги, а также он теперь может, наконец, съездить к друзьям и родным за границу. Он начинает преподавать литературное мастерство в Литературном институте, становится профессором, издает мемуары и эссе, вступает в Союз писателей и Пен-клуб, а также получает высшие премии в области литературы, например, Российскую национальную премию «Поэт». Еще в 1996 году Рейну вручают Государственную премию Российской Федерации в области литературы и искусства за книгу поэм «Предсказание». Он лауреат Государственной Пушкинской премии РФ (2012) и многих других.
Полвека очень сложной жизни, метания между родиной и вариантом побега за границу. Вот как он сам объясняет, почему остался: «…я – человек, не склонный к эмиграции. И фаталист, наверное. Ну, живу в России и живу».
На самом деле, несмотря на внешнюю угрюмость, порой полную отстраненность от происходящего вокруг, Евгений Борисович – человек-праздник. Если узнаешь, что в гостях или на вечере будет Рейн, начинаешь предвкушать остроумие и яркие невозможные! фантастические! воспоминания. Очень часто так бывает, что люди на сцене экзальтированные и резкие на поверку оказываются душевными и внимательными. Рейна можно слушать часами. Он знает все обо всех литературных людях. Он был не просто знаком со всеми знаковыми писателями советской эпохи, он был равным среди равных. А столько, сколько о нем и его строгой жене Надежде ходит легенд и анекдотов, не ходит ни о ком другом в нашем тесном литературном стане.
Рейн любит рассказывать, как он пришел с друзьями в Реейксмюсеум в Амстердаме посмотреть «Ночной дозор» Рембрандта, но пришел, когда музей уже закрылся. Он быстро сообразил, достал заграничный паспорт и сказал охране, что является потомком Рембрандта, показал свою фамилию в паспорте и заявил, что имеет право войти в дом своего знаменитого родственника. Увидев, что фамилия человека Rain и сообразив, что полное имя Рембрандта – Рембрандт Харменсзон («сын Хармена») ван Рейн, Евгению Борисовичу не просто открыли двери, но и провели почетную экскурсию.
Мы на даче Игоря Волгина. Рейн говорит. Шумит коллектив единомышленников, то и дело вставляя свое словцо. Я молчу, потому что слова меркнут при таких воспоминаниях великих современников, сидящих рядом с тобой возле мангала.
В провинциальном городе чужом,
когда сидишь и куришь над рекою,
прислушайся и погляди кругом -
твоя печаль окупится с лихвою.
Доносятся гудки и голоса,
собачий лай, напевы танцплощадки.
Не умирай. Доступны небеса
без этого. И голова в порядке.
(Евгений Рейн)