Иван Родионов
Шестой сезон премии «Большая книга» (2010-2011) прошёл под знаком «открытия новых имён». Но интересно вот что: едва ли не половина «дебютантов» широкой публике уже была хорошо известна, а новичками эти авторы были именно в премиальных списках «Большой книги». Первый приз достался роману Михаила Шишкина «Письмовник», а сам писатель стал первым (и, видимо, единственным) автором, взявшим «большой русский литературный шлем»: «Национальный бестселлер», «Русский Букер» и, собственно, «Большую книгу».
20 апреля 2011 года в московской пельменной на улице Красина, куда любил захаживать Иосиф Бродский, эксперты огласили Длинный список шестого сезона «Большой книги». Председатель Совета экспертов премии Михаил Бутов отметил, что в шорт-лист вошло «достаточно много молодых авторов, которые раньше были, скажем так, за пределами внимания крупных литературных институций». В число авторов, не замечаемых до сих пор «крупными литературными институциями», вошли, к примеру, Даниил Гранин и Владимир Сорокин. Справедливости ради, ярких дебютантов всё-таки хватало: в коротком списке значились имена Андрея Аствацатурова, Наринэ Абгарян, Сергея Кузнецова и других в той или иной степени «начинающих» прозаиков.
Абгарян вошла в этот список со своей и поныне самой популярной книгой – первой автобиографической историей про девочку Манюню. Известный литературный критик Лев Данилкин вошёл в лонг-лист с жзловской биографией Юрия Гагарина. Это была его вторая работа в биографическом жанре – за несколько лет до этого в Ad Marginem выходило жизнеописание Александра Проханова.
Впрочем, в Длинном списке хватало и имён признанных авторов, завсегдатаев премиальных циклов. Однако слова председателя Совета экспертов по итогу не разошлись с делом: 25 мая 2011 года на традиционном уже Литературном обеде в ГУМе был объявлен список финалистов, и, к удивлению многих, в нём не нашлось места ряду потенциальных фаворитов. Вне шорт-листа оказались книги Виктора Пелевина («Ананасная вода для прекрасной дамы»), Людмилы Улицкой («Зелёный шатёр»), Андрея Рубанова («Психодел»)... А вот с писателем Юрием Буйдой получилось интересно. Его «Жунгли» в Короткий список не попали. А его же «Синяя кровь» - не просто прошла в финал, но и взяла приз читательских симпатий. Хорошо, когда у тебя в календарном году выходит сразу две книги – и обе их номинируют на престижную литературную премию!
Ещё на объявлении того же Длинного списка Михаил Бутов говорил, что в нём оказалось много книг «с нервом, цепляющих современность - живую, актуальную, больную, может быть». Короткий список эту тенденцию проиллюстрировал ещё более наглядно. Социальные, остроактуальные и околополитические темы – таков был литературный тренд того года. Полностью список финалистов выглядел так:
Юрий Арабов, «Орлеан»
Юрий Буйда, «Синяя кровь»
Дмитрий Быков, «Остромов, или Ученик чародея»
Дмитрий Данилов, «Горизонтальное положение»
Сергей Кузнецов, «Хоровод воды»
Ольга Славникова, «Лёгкая голова»
Алексей Слаповский, «Большая книга перемен»
Сергей Солоух, «Игра в ящик»
Владимир Сорокин, «Метель»
Михаил Шишкин, «Письмовник»
Однако новые имена – новыми именами, а первая призовая тройка по итогу осталась за «крупными игроками».
Премию «За честь и достоинство» получил Фазиль Искандер. Третье место досталось Дмитрию Быкову (за плутовской роман «Остромов, или Ученик чародея»). Второй приз выиграл Владимир Сорокин с «Метелью» – возможно, его лучшей книгой в двадцать первом веке. Одной из лучших – уж точно.
А победителем стал Михаил Шишкин. Его роман «Письмовник» выбрали и члены жюри, и простые читатели.
В чём секрет этой книги?
Как различными рецензентами было отмечено уже не раз, у слова «Письмовник», согласно словарю Ушакова, есть два значения (отметим в скобках, ни одно из них не расшифровывает это слово как «собрание писем»). В зависимости от того, как мы относимся к этой книге, можно отталкиваться от того или иного толкования. Поскольку большинство отзывов на «Письмовник» были благожелательными (резко отрицательных почти не было), а сама книга побывала во многих премиальных списках, большинство рецензентов отталкивались от первого толкования, забыв про второе.
Попробуем и так, и так.
«Письмовник - это 1) сборник образцов для составления писем разного содержания; 2) книга для самообразования по языку и литературе».
Если взять за основу второе определение, то можно развивать те претензии, которые были адресованы Шишкину за его более ранние вещи.
«Быть может, всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов» - только ленивый не упрекал автора в пресловутой лингвофилософии, когда всё подчинено стилю и языку. Отсюда столь же пресловутое «мир есть текст», и тогда нам кажется, что автор хладнокровно играет на наших эмоциях. Он активно использует обрывки чужих тестов (за что его не раз упрекали). А его предшественники, конечно - Джойс и Саша Соколов.
Эмигранту Шишкину много доставалось за его высказывания. Но эмиграция в Вавилонскую библиотеку Борхеса, когда автор бросает в котёл всё возможное из написанного когда-либо в надежде алхимическим путём добыть новое – ещё хуже. Ибо это бесплодный путь, путь Франкенштейна.
И для его кристально-точного метода нет проблемы излишней физиологии, отпугивающей одних читателей. И чрезмерности любовных сентиментальных восклицаний, раздражающих или приводящих в восторг других. И тогда жуткая картинка, когда женщина с разноцветными глазами сидит перед кроваткой иссохшей девочки и исступлённо шепчет ей: «Умри, пожалуйста, ты нас всех так утомила, если любишь родителей, то умри...» – тоже становится всего лишь приёмом, безжалостным приёмом...
Всё смешано, как в кабаке и мгле.
К тому же Шишкин в «Записках Ларионова» уже подбирался к эпистолярному жанру – тренировался, так сказать, чтобы вышибить в «Письмовнике» из сентиментального читателя – слезу, а из интеллектуального – постмодернистские восторги.
Злодей, одним словом.
Но если взять за основу первое определение, всё выглядит совершенно иначе. Тогда письмовник – это сборник образцов жанра для всякого, кто написать настоящему или не очень возлюбленному любимому не умеет или не может, а хочется... Тогда письма становятся квинтэссенцией всего, что может появиться на бумаге – по честности и открытости уж точно.
Конечно, переписка Сашеньки и Володи – мнимая. Она живёт в третьей четверти двадцатого века (и время у неё меняется), он застрял в его начале – во время восстания ихэтуаней в Китае. При желании такой «анахронизм» очень легко «поправить», направив Володю, например, в Афганистан. Но у автора принципиально иные задачи.
Основой истории главного героя послужила книга Дмитрия Янчевицкого (брата известного советского писателя Василия Яна, кстати), которая называется «У стен недвижного Китая: Дневник корреспондента “Нового Края” на театре военных действий в Китае в 1900 году». Многие места из неё взяты в «Письмовник» дословно, без изменений.
Дмитрий Янчевецкий во время восстания ихэтуаней был корреспондентом. Он принципиально не брал в руки оружия, чтобы не стрелять в китайцев. Дальнейшая его судьба тоже нетривиальна. Во время Первой мировой войны австро-венгры приговорили его к повешению за передачу газетам секретных военных сведений – за него заступился лично Николай Второй. После революции он отсидел десять лет в лагерях, затем был арестован ещё раз и то ли умер в тюремной больнице, то ли был расстрелян.
Удивительно вневременной человек, отчего-то неуместный, но важный всегда и повсюду. Вот он при царе, ещё до всяких революций – и будущие противники в Первой мировой воюют вместе против несчастного Китая. Вот он на Первой мировой, и бывшие союзники-австрийцы приговаривают его к смертной казни. В тридцатые довершают неоконченное дело уже свои, и никакого Николая Второго уже нет, чтоб Янчевецкого выручить. Но спустя какое-то время его брат получает Сталинскую премию, и он опосредованно живёт в книгах брата. Реабилитировали его аж через полвека, во время перестройки – такое вот воскресение – и вот он, наконец, воскресает в двадцать первом веке у Шишкина – к какому времени он принадлежит? И смерть, всюду пахнет смертью – оттого в поведении Володи в книге всё время сквозит некое самурайство.
Шишкин будто говорит нам: всякое время существует, извините за тавтологию, одновременно: прошлое, настоящее и будущее происходят сейчас. Недаром в конце книги появляется поп Иван – по средневековым преданиям, мифический христианский царь, создавший государство далеко на Востоке (на его помощь совершенно серьёзно надеялись первые крестоносцы) и предлагает герою «показать свои мускулы». Проверить, насколько сильна в нём воля к смерти.
И две цитаты. Первая – из интервью Михаила Шишкина (про «Письмовник»):
«Смерть – это не враг. Это дар, это великое счастье. Особенно смерть близких людей, которых ты любишь. Дар, который помогает тебе понять, кто ты, зачем ты здесь, что задумано тобой, твоим появлением на свет».
И ещё одна, из книги:
«Сашенька!
Любимая! Родная моя!
Я иду к тебе. Осталось совсем немного».
Шишкину впоследствии не раз достанется за его коллажно-центонный стиль, за резкие политические высказывания. После получения премии он замолчит – за последующие десять лет писатель не выпустит ни одного романа, будет лишь несколько рассказов да сборник литературоведческих эссе «Буква на снегу». Но помнят и читают его до сих пор. А «Письмовник» (как бы ни ставили высоколобые критики выше «Венерин волос» или «Взятие Измаила») остаётся самым читаемым и любимым романом Шишкина у простых читателей.