«Я заждался стихов, которые были бы
так блистательно созданы…»
Евгений Евтушенко
Мария Ватутина
За двадцать пять лет нашего знакомства я написала много статей, эссе и хвалебных од, посвященных мастеру. В одном моем интервью для фильма о нем я неосторожно говорю, что мастера выбрала себе из корыстных побуждений. Объяснение вырезали. Корысть, конечно же, в том, что с учителем по жизни идти легче, чем без учителя, особенно, когда на эту роль из близких мало кто годится. И как вы понимаете, я знаю биографию Игоря Волгина почти на зубок, как официальную, так и житейскую. Поэтому сегодня помимо упоминания основных дат и событий в его жизни, мне хочется заглянуть в самые дальние страницы его жизни, проникнуть в суть явления Игоря Волгина.
1.
Он сидит перед крыльцом своей переделкинской дачи, где ему хорошо, куда он готов переселиться из городской квартиры вовсе. Не понимаю, думаю, ни за что бы с Тверской улицы не уехала за город. Но он на даче, как в неприступном замке, там хорошо работается. Сидит и смотрит куда-то вдаль. Сам себе, будто, признается:
– Представляете, мне уж и поговорить-то по душам почти не с кем, все мои друзья-сверстники ушли.
– Ну, есть же ученики, друзья помоложе, семья…
– Это да, – протяжно соглашается он, – но это немножко не то…
Отлично понимаю, о чем сожалеет учитель. Смотрю на него: если бы не борода, которую он зачем-то отрастил, и теперь не может сбрить – телевидение не любит смены имиджа, он выглядел бы ровно так же, как четверть века назад.
Вообще-то возраст начинает терзать нас где-то уже в пятьдесят. Не думаю, чтобы Игоря Леонидовича обошел этот кризис, но сейчас, в его семьдесят восемь, мне скорее вспоминаются не те, кто ушел, а те, кто прекрасно живет и работает и в восемьдесят пять, и в девяносто. Столетние – сейчас перестали быть уникальными экземплярами. То есть запас еще большой. Да и из-за сосны выглядывает и хитро смотрит на нас маленькая девочка, которую зовут Женя. Ей третий годик. Она дочь моего мастера Игоря Волгина и его жены Кати.
– Кто твой папа? – спрашивает мать, подхватив принцессу на руки.
– Писатель, – еле слышно и еле понятно говорит она.
– Какой писатель, – спрашивает Катя, повторяя много раз устраиваемую сценку.
– Во какой! – говорят обе хором, вытягивая большой палец, и смеются.
Потом мы сидим за столом и пьем холодный квас. Про рождение в эвакуации в Перми, в 1942 году, про папу – Леонида Самуиловича, который был военным корреспондентом, говорю я, мне все известно. А кем была мама?
– Да, отец был военным корреспондентом «Гудка», ездил из Москвы на задания на фронт, на военные дороги. Семью перевез в Пермь, тогда город назывался Молотов, но я уже был зачат в Москве.
И мать моя, беременная мной,
не ожидая помощи Европы,
по выходным копала под Москвой
крутые, полных профилей окопы.
– Собственно, я Перми и не помню, поскольку очень маленьким меня «вернули» в Москву.
Я родился в городе Перми.
Я Перми не помню, черт возьми…
Спрашиваю про братьев и сестер. Оказывается, в семье жил старший сын отца от первого брака. Он был на десять лет старше Игоря и пережил большую трагедию, так как его маму убил второй муж, отчим мальчика. Так что, есть у Игоря Леонидовича старший брат, ныне здравствующий.
Бабушек и дедушку Игорь Леонидович застал и помнит. Особенно мамину маму. Волгин оживляется.
– Она была домохозяйкой. Но когда моя мама решила поступать в институт иностранных языков, выяснилось, что туда принимают в первую очередь детей рабочих. И бабушка пошла ради этого работать на какую-то фабрику и лет восемь вкалывала, чтобы обеспечить дочери будущее.
Вот это потрясающе. Какая самоотверженность. Мама Игоря Леонидовича выучилась немецкому, работала сначала переводчицей, а потом корректором. Я, конечно же, сразу представляю маленького Волгина (с кудрявой головой), сидящего рядом с домашней библиотекой, уходящей высоко под сталинские потолки, с развернутой книгой на детских припухлых коленках, которая больше него самого…
Отсюда и мой следующий вопрос:
– А семья, получается, была читающая? Мама – корректор, папа – журналист.
– Отец приехал в Москву из города Трубчевска Брянской области, ближе к границе с Украиной.
Между прочим, борьба трубчан с половцами в 1185 году воспета в знаменитом «Слове о полку Игореве». Этот стариннейший русский город – стольный город Всеволода Буй-Тура, сторожевая крепость засечной черты, город, давший имя княжеской династии Трубецких. Там ежегодно проходит праздник славянской письменности и культуры «На земле Бояна».
В день похорон Ленина, совсем молоденьким – пятнадцатилетним Леонид Волгин приехал в Москву. Учился на рабфаке. Родители его тоже переехали в Москву и жили на Мещанской.
– Папа окончил институт транспорта, – рассказывает Игорь Леонидович, – Но поскольку с юности что-то писал, стихи, статьи, даже публиковался, пошел работать в газету «Гудок». У него даже было звание – полковник движения.
И ведь правда, в соответствии с Указом Президиума ВС СССР от 1943 года были введены звания для личного состава железнодорожного транспорта, в том числе «Директор-полковник движения».
Потом Леонид Самуилович работал зам. главного редактора газеты «Советская Киргизия» в городе Фрунзе, где жила около двух лет вся семья, потом – в Совинформбюро, позже в созданном на базе Совинформбюро Агентстве печати «Новости».
Так вот к вопросу о том, читающая ли была семья у Игоря Леонидовича, и откуда возникла любовь к литературе. Дело в том, что отец был подписан на собрание сочинений, то есть получал тома классиков мировой литературы, сразу все творчество! Толстого, Бальзака, Лондона… И мальчик не читал просто книжки, он читал собрания сочинений! Обожал читать, даже в ущерб дворовым забавам.
Дальше то, что многие из нас проходили, – стенгазета. Игорь Волгин сочинял подписи к карикатурам на двоешников и хулиганов. И – феноменальная волгинская память выдает:
– Вот одна из первых проб пера, посвященная любителю пострелять из рогатки:
Дорофеев очень рад,
Он стреляет наугад.
Бьет направо, бьет налево,
На уроке он умело.
Или вот, заснувшей на дежурстве пионерке:
Ты не ходишь, не грубишь,
Не кричишь над ухом.
Будь тебе земля, то бишь
Подоконник – пухом.
Учился хорошо, по гуманитарным наукам. Красный диплом. Жена Волгина Катя, сидящая тут же, ехидно предупреждает, что дневники Волгина сохранились, и там не все так ровненько. Бабушка и дедушка по матери жили на улице Осипенко в Москве. А сами Волгины – на Ольховке.
Вот это да! Ольховка – это же рядом с Новорязанской улицей, с Елоховской площадью. И рядом место моего рождения. Вот так дружишь с человеком, и только через четверть века понимаешь, что вы – истинные земляки, мои-то все с Бауманской.
И, выровняв штыки,
идут без остановки
геройские полки
по улице Ольховке.
Ах, мама, ордена
какие у танкиста!
Ну почему война
закончилась так быстро?
Первое московское воспоминание – снимают черные занавеси с окон.
В Москве снимали затемнение,
освобождали свет от пут,
поскольку подтверждалось мнение,
что скоро Гитлеру капут.
А еще он помнит, как соседка взяла на прогулку 24 июня 1945 года. Это был день Парада на Красной площади. И петушок на палочке, первый в жизни! А после поменялись и поехали на улицу Осипенко. Огромная коммунальная квартира, некогда принадлежавшая бабушкиной семье целиком.
Стихи Игоря Волгина о войне и послевоенных годах коммунального детства – одни из сильнейших не только в творчестве мастера, но и во всей современной поэзии.
Подрастающий юный поэт, естественно, читал свои стихи перед сверстниками и учителями. В один прекрасный момент ему довелось выступить перед живым классиком Павлом Антокольским. Потом Павел Григорьевич позвонил домой к мальчику, и когда опешившая мама подозвала сына к телефону, пригласил к себе домой.
Это очень интересная тема для исследования. Назвать ее можно «Доброго пути». В советские годы, о которых идет речь, было модно, чтобы старший писатель давал младшему путевку в жизнь. И дело, кажется, не только в моде. Это, собственно, часть служения литературе – заботиться о тех, кто в нее придет за тобой. Этому посвятил свою жизнь и сам Игорь Волгин.
Но после встречи с мэтром юноша уехал с агитбригадой филфака МГУ в Братск и в те края выступать, и однажды в городе Иркутске, купив Литературную газету, увидел в ней свою подборку с огромным хвалебным предисловием Антокольского. Игорю Волгину было двадцать лет.
– Я даже остался на Байкале на две недели, – вспоминает Волгин, – сидел писал, преисполненный эмоций.
Игорь Волгин входил в литературу в счастливое время. Ведь для поэзии и поэтов счастливым историческим периодом является не тот, в котором свободно пишется, и нет цензуры, а в котором поэты нужны своему народу. Кроме того, кто бы из нас отказался быть поэтом среди настоящих «шестидесятников», выступать в Политехническом!
Голос поэта слышат все, книги выходят тысячными тиражами, работает закон «после публикации в толстом журнале поэт просыпается знаменитым». Выступления у памятника Маяковскому. Молодость Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Евгения Винокурова и многих любимых авторов. Активно работают великолепные Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Арсений Тарковский. И Волгин в самом расцвете сил – привечен всей плеядой «шестидесятников», которые ненамного, но все-таки старше.
Между прочим, и с Евгением Евтушенко Волгина познакомил Павел Григорьевич, дав стихи молодого поэта состоявшемуся уже поэту постарше. Произошла, наконец, долгожданная встреча, они проговорили более трех часов, завязалась большая дружба, продлившаяся до ухода Евтушенко.
В 2015 году Евгений Александрович прочел пахнущую свежей типографской краской новую книгу Игоря Волгина «Персональные данные». Он позвонил в дивном восторге, написал отзывы, вселяя невольно утерянное чувство творческой победы в поэта, который сорок лет не выпускал поэтических сборников. И это было заслуженно.
Вообще это была трогательная дружба, наблюдать за их отношениями на тех же конгрессах российской словесности, на литературных вечерах было очень поучительно. Евгений Александрович успел узнать, что дочь Игоря Леонидовича будут звать Женей.
2.
Есть еще одна печаль, которую он носит в себе: за последние лет пятнадцать – с момента нашего набора в Литинституте – прибавка к его списку учеников, ставших замечательными и именитыми поэтами, ничтожно мала. И студия, и семинар в институте теперь дают малый «приплод» талантов. Но Волгин тут не причем: время такое – образование, культура абитуриентов, начитанность, самобытность и сила способностей ставят в тупик мастеров, набирающих свои курсы в творческих вузах вообще.
Но уже имеющихся в литературе «птенцов гнезда Волгина» вполне достанет, чтобы заполнить Колонный зал Дома Союзов. Правда, ученики у него большей частью не любят помпезностей, начиная с группы «Московское время», заканчивая Дмитрием Быковым, Верой Полозковой (которая тоже какое-то время посещала студию), Евгением Бунимовичем, Ефимом Бершиным, Верой Павловой, Анной Аркатовой, Еленой Исаевой, другими сотнями студийцев и студентов.
За полвека Игорь Волгин помог вырасти нескольким следующим поколениям лучших поэтов России. Собственно, Игорь Волгин стоит в ряду уникальных, с этой точки зрения, людей нашего отечества, таких как Василий Малиновский, первый директор Лицея, или Александр Петрович Куницын, ведь и ученики Волгина могут написать вслед за Пушкиным такие слова в адрес учителя:
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…»
Нужно обладать ухом настройщика, чтобы так безошибочно угадывать талант, и нужно обладать тончайшими инструментами, чтобы воздействовать на этот талант в той точке, от которой все зависит, легонько, но с правильного бока подтолкнуть килем в правильном направлении.
Недавно на заседании Совета по русскому языку при Президенте РФ Игорь Волгин посетовал, что в канун года празднования 200-летия Достоевского как раз не выделили грант для проведения традиционного Конгресса Русской словесности, который проводит Фонд Ф. М. Достоевского, возглавляемый им.
Ну, Путин спрашивает:
– А кто? кто не выделил-то?
Волгин, немного помявшись:
– Мы обращались в Администрацию – за президентским грантом…
То есть нажаловался Путину на Путина… молодец! Ничего, прошло. В два счета деньги выделили, и вот Игорь Леонидович звонит мне и говорит:
– Деньги-то выделили, но освоить их надо в полтора-два месяца…
Тут нужно сказать, что такое Конгресс русской словесности. Это созыв литературоведов, ученых, писателей, критиков и артистов со всего мира в отдельно взятый в Московской области пансионат, составление программы, издание всех необходимых печатных материалов, распределение по секциям, круглым столам, лекциям и т. д., плюс культурная программа и питание, транспорт и банкеты, призыв волонтеров, и многие вопросы, которые готовятся полгода минимум. Так вот, если бы не объявление карантина в связи с короновирусом, Волгин и его команда свершили бы эту подготовку и за два месяца, я гарантирую. И не только потому, что умеют, а еще и потому, что у Волгина огромный кредит доверия от собратьев. И сотни гостей конгресса слетелись бы по первому зову со всех континентов, потому что это едва ли не единственное столь масштабное и глубокое событие в русском литературном сообществе, которое всегда отлично организовано.
Так же мы беремся обычно за подготовку юбилейных вечеров студии «Луч» или самого Игоря Волгина. На огонь этот слетаются сотни людей, десятки студийцев приезжают участвовать в таких вечерах, и огромные залы МГУ на Моховой или московских театров ломятся от желающих вкусить объединяющую силу поэтического слова. Это магическое действо – юбилеи студии Волгина. А между тем, студии уже пятьдесят лет. Она была создана в 1968 году по решению администрации МГУ, можно сказать, решение спущено сверху. И молодой аспирант истфака взялся вести это литобъединение. Занимались то в Институте восточных языков (ныне ИСАА), то в первом корпусе гуманитарных факультетов на Ленгорах, потом на Моховой, в церкви св. Татьяны, где был тогда молодежный студенческий театр, а веком ранее там отпевали Гоголя, а нынче настоятелем церкви является отец Владимир Вигилянский, муж Олеси Николаевой, и они соседи Волгиных по Переделкино. Потом заседала студия в здании журфака, в Литинституте.
Первый же состав оказался легендарным: Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский, Евгений Витковский и другие. Но стоп! – давайте остановимся и поймем, что именно тогда в конце шестидесятых, начале семидесятых годов Игорь Волгин, молодой, привеченный Павлом Антокольским поэт, начинает свое служение поэзии, восхождение на гору, завоевание высочайшего авторитета среди литературного люда, и находит одновременно свою стезю на литературоведческом поприще. Именно в тот момент определились основные мощные его ипостаси. Игорь Леонидович окончил исторический факультет МГУ, при этом являясь одаренным поэтом. Его кандидатская по Достоевскому приводит его в архивы, где, как оказалось, открылся еще один талант: талант работать с архивными документами, интуиция и мощная логика в поиске и сопоставлении фактов, способность делать открытия там, где уже казалось бы все изучено и исследовано. И от природы еще один бонус – феноменальная память. Так цитировать с пол-оборота многочисленные источники ко всем возможным случаям может только Игорь Волгин.
И вот молодой ученый посвящает себя изучению жизни и творчества Ф. М. Достоевского. Как результат этого кропотливого, немыслимого труда – большие работы: «Последний год Достоевского», «Колеблясь над бездной», «Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г.», «Родиться в России» и многие другие книги, более пятисот научных работ и публицистических статей.
Параллельно – преподавание на факультете журналистики, семинар в Литературном институте, студия «Луч», деятельность фонда, конференции, статьи. Но стихи ушли. Около сорока лет длилось молчание поэта.
Представьте, что при этом поэт ни на минуту не забывает о том, что он поэт. Он не отрекается от этой своей ипостаси. Это как жить в изгнании: томиться ностальгией, мечтать вернуться, когда поменяются условия. А может быть, это как столпничество – уйти от сладостного ощущения власти над языком, упоения величественной гармонией, которую ты открыл, как галактику, создал новые смыслы и новые образы. Уйти и запретить себе оборачиваться. Подальше от искушения славой, от претензии на чудотворство, от опасности неправильно распорядиться даром? А может быть, просто закончилась эпоха «шестидесятников», опустился «железный занавес», наступили на горло? А может, вечная мука любого поэта – «всё уже написано до меня…». И вот сорок лет хождения по пустыне, создание нового поэтического народа.
Я вместе с семинаром умершего Левитанского, отучившись у Юрия Давидовича год, пришли в семинар Игоря Леонидовича в 1996 году. Перед нами был блистательный литературовед, историк, достоевист, знаменитый мастер Литинститута, профессор журфака МГУ. Поэт с багажом замечательных стихов. Но не новых стихов. И вот новая высота. 2015-й – второе пришествие поэта Игоря Волгина, снова поменявшего свою жизнь. Или нет, начавшего ее заново.
Игорь Волгин за короткое время стал одним из самых значимых поэтов России. Книги «Персональные данные» и «Толковый словарь» – это то, с чем поэт возвратился в родную поэтическую стихию – с персональными данными и толковым словарем. Там – поэзия, честная по отношению к себе, к своей, так сказать, возрастной категории, это поэзия человека, который имеет право говорить прямо, с горьким сарказмом, но без нытья и пафоса. Прямое высказывание и точнейшая оптика.
Стихи Игоря Волгина узнаются по многим признакам, каждого из которых достаточно для узнавания. Это внутренняя интонация стихотворения, иногда со злой, а вовсе не веселой усмешкой, с музыкальностью, продышенностью строки. Сочетание высокой и низкой лексики, сленг, молодежный словарь.
Волгин, кстати, любитель стихотворно-шутливого тона, традиционно сочиняющий веселые поздравительные строфы ученикам-друзьям-юбилярам. Но и в серьезных своих сочинениях его умение на контрасте «заземлить» тему, дает поразительный эффект – укрупняет ее.
У Волгина всегда горит глаз. Он всегда готов весело повернуть разговор, блеснуть остроумием, выдать литературный анекдот. Но, не знаю, видел ли кто-то его за стихотворчеством. Да и стихи к нему вернулись таким медленным ходом, что казалось, сочинительство будет и дальше накатывать на него редко. Но стихи после огромного перерыва, словно вода с верхнего этажа, сначала просачивались понемногу, а потом обрушились мощным потоком.
Игорь Леонидович – открытый и светлый человек. Он очень раним, принципиален в вопросах, затрагивающих его имя и авторитет. Он женат на молодой любящей женщине, при этом умудрился объяснить ее близким, что важно учитывать не столько его желание быть с нею вместе, но и желание Кати, уважение к ее чувствам. И близкие это поняли.
У Игоря Волгина было два брака до этого. В первом браке родился сын, сейчас он ученый, кандидат политических наук, доцент, заместитель декана исторического факультета МГУ по учебной работе.
Во втором браке появились трое дочерей. Брак распался очень нервно, долгие годы Игорь Леонидович с большим трудом добивался встреч с дочерями.
Мне дочери нынче явились во сне:
все трое – печальны, все трое – одне.
Героинь этого стихотворения я наблюдала лишь в ангельском возрасте. И вот недавно я вновь увидела этих молодых девушек, они грациозны и обаятельны, связь с отцом восстанавливается, и – по себе знаю – дальше будет только крепнуть.
Перед нами долго молчавший поэт, начавший говорить вновь в условиях, когда к поэтам вовсе не повернуто ухо толпы, когда поэт должен докричаться до читателя, пересилив информационные войны, музыку в наушниках, ток-шоу и вообще очень замусоренный звуковой и смысловой фон нашей теперешней жизни. Он прошел эту пустыню не один, он привел в современную российскую литературу своих учеников. И то, о чем поэт говорит, должно быть сейчас гигантски важным, чтобы на это обратили внимание читатели. У Волгина это получается.